— Одно не связано с другим, Ефим Иваныч. Тяжелая черепно-мозговая травма. Причем не первая. У вас еще старая рана не зажила, а вы получили свежую.

— Я помню, как их получал. Но вам об этом рассказывать не стану. Вы верите кому угодно, но только не мне. Нет смысла брызгать слюной и понапрасну сотрясать воздух. Лучше поберечь нервы, не то еще неврастеником стану. Знаете, чем отличается шизофреник от неврастеника? Шизофреник знает твердо, что дважды два равно пяти. Неврастеник твердо знает, что дважды два четыре. Но это его страшно бесит.

— Присаживайтесь, Ефим Иваныч.

Слепцов подошел к столу и сел на табурет.

— Будем продолжать заполнять историю болезни. Как видите, от меня могут рождаться только дауны, идиоты и олигофрены.

— Дети понедельника.

— Что это значит?

— Рожденные от алкоголиков.

— Приятный комплимент. А еще я по пьянке потопил «Титаник» и развязал Вторую мировую войну. Только я об этом не помню. Амнезия. В Казахстан бежал из

Соединенных Штатов после того, как проиграл Гражданскую войну. Шизофрения. Мания преследования. После полета Гагарина пытался взорвать Байконур. Психопатический припадок. Перешел на нелегальное положение и женился на Любе. Взял псевдоним Ефима Погорелова и затаился. Но агенты Интерпола меня вычислили. Теперь скрываюсь у вас. Временно. Скоро за мной пришлют звездолет в виде столовой тарелки, и я вернусь на свою планету.

— Убедительно рассказываете. Мог бы поверить, если бы вы не путались в собственной лжи.

Доктор достал из стола газету и положил на стол.

— Я очень внимательно отношусь к вашим словам. Врач обязан это делать. Иначе мы не сможем отличать бред больного от правды. Доверяй, но проверяй. Прежде чем ставить диагноз, я обязан провести тщательное исследование пациента. За это мне платят деньги, а не за диагнозы, взятые с потолка.

— Что это?

— Литературная газета. Здесь опубликован некролог. Павел Михайлович Слепцов сгорел в собственном доме два месяца назад. Несчастный случай. Или мы не должны верить газетам, а придерживаться вашей точки зрения?

— Вот оно что! Труп в доме был. С пулей в спине. После того как от моей дачи остались одни головешки, идентифицировать обгоревший кусок мяса не представлялось возможным. Погиб бандит. Он напал на меня, я защищался.

— Впервые слышу о такой самозащите. Вы же стреляли ему в спину. Похоже, он убегал от вас. А если тем бандитом были вы? Я не настаиваю. Но могу предполагать. Почему же вы не обратились в милицию, если остались живы?

— Не мог. Мне грозит арест. Я хотел сам во всем разобраться. Мое появление здесь тоже не случайность.

— Любопытная история. Рассказывайте. Время у нас есть.

— Ничего не поймете. Слишком мало правдоподобных фактов. Мне проще написать. Я же литератор, хотите вы этого или нет.

— Отличное предложение. Я не критик, но руку писателя можно отличить от бреда сумасшедшего.

— Я не знаю, сколько на это уйдет времени.

— Не имеет значения. Вас могут выписать только под расписку родственников. Вряд ли мы ее получим в ближайшие полгода.

— Сколько?

— Не торопите события, Ефим Иваныч. Попасть сюда не очень просто. Выйти еще труднее. Для некоторых невозможно. Вам остаются только надежда и терпение.

— А если дать взятку? В Москве у меня есть деньги. Много денег.

— Не тот случай. Я бы взял деньги. Возможно. Но вопросы о выписке решает комиссия. Консилиум из девяти врачей. Состав часто меняется. Мы не знаем, кого пришлют из центра. Только трое больничных врачей входят в состав комиссии. Ваша идея не проходит.

— Ладно. Делаем так. Вы приносите мне в камеру пачку чистой бумаги и ручку. Смените режим. Я должен нормально питаться и выходить на свежий воздух. Часа на два в сутки. При таких условиях я смогу изложить свою историю на бумаге в хронологическом порядке. Сюжет того не стоит, но плохих книг я пока еще не писал.

— Договорились. Ваша рукопись может послужить отчетом для консилиума.

— Для начала всем следует прочесть хоть одну книгу Слепцова. Будет с чем сравнивать.

— Пожелание будет учтено как просьба пациента, но принуждать я никого не могу.

Слепцов с облегчением вздохнул.

Работа над книгой шла очень тяжело. Он забыл о времени и о себе. Выгуливали его, как собаку, во дворе, похожем на колодец. С трех сторон высоченные стены, позади мрачное тюремное здание. Что находилось там, за оградой, он не знал.

Тучи сменились ясным небом, потеплело, воздух стал чище и прозрачнее. Зима отступала, давая дорогу весне.

Везде и всюду его сопровождал санитар. Молчаливый бугай не спускал с него глаз, но он уже не пугал его и даже не раздражал. Павел к нему привык и изредка с ним даже разговаривал. Все лучше, чем со стенкой. Тот не отвечал, но понимал его.

Последние книги писались совместно с Лилей. Она умела очень точно дозировать голую правду и фантазию, придавала остроту повествованию. Любая пища требует приправ. Без перца, соли и пряностей все кажется пресным и безвкусным. Безусловно, ремеслом рассказчика Слепцов обладал в полной мере. Не хватало изюминки, страсти. Слишком много горечи, злости, обиды. В каких-то главах перехлестывали эмоции, порой это была почти ненависть. Автор обязан оставаться холодным наблюдателем. Но Слепцов писал о себе и о том, что с ним произошло. Тут не было места равнодушию. Все это Слепцов понимал, но ничего не мог с собой поделать. Писал страницу, рвал ее и начинал заново. На бумаге оставались не чернила, а желчь. Опять рвал и вновь писал снова и снова.

Один образ ему удавался лучше других. Та самая шатенка в дымчатых очках из красного автомобиля. Он ненавидел эту женщину, но читатель не должен об этом догадаться. В то же время другие герои, достойные уважения, помогавшие ему в трудную минуту, оставались безликими, картонными, неодушевленными. Конечно, для обывателя бомж всегда остается бомжем. Но для

него они предстали в другом свете, в роли спасителей. Почему же их образы так потускнели на страницах рукописи? Ответа Слепцов не находил.

Рукопись первой части заканчивалась встречей с «женой» Любой и детьми.

Медсестра передала материал доктору. Весь следующий день Слепцов ждал вызова. Он нервничал и метался по камере. Новая книга стала для него испытанием и пыткой одновременно. Даже сдавая свой первый роман в издательство, он не сходил с ума. Тогда Павел верил в себя и свой талант. Сейчас его превратили в подопытного кролика, и кучка каких-то периферийных светил будет решать, в какой стадии находится его психическое заболевание.

Вердикт прост. Окончательно свихнулся или его можно вернуть жене и детям. Лучшего гонорара он не заслужил. Только бы вырваться на свободу. Остальное не имеет значения.

На вторые сутки в камере появился санитар. Слепцов вскочил с койки. В окне стояла луна. В такое время его не вызывают к врачу.

— Ну что? Говори! Идти?

Санитар закрыл за собой дверь, подошел к пациенту и усадил его на место.

Впервые Павел услышал его хриплый низкий голос.

— Доктор тебя больше не примет. Я слышал его разговор по телефону. Они переправят тебя к Сухому ручью. Есть такая больничка. Из нее не выходят. Там работает профессор Дирюкенов Аликбек. Он проводит опыты над больными. К нему отвозят безнадежных.

Слепцов схватил санитара за ворот халата.

— Ты что, парень, говоришь? Я безнадежен? Я умнее всех вас, вместе взятых…

— Знаю. Долго тебя слушал. Полгода. Ты человек умный, солидный. Такой нужен одному ловкачу.

— На свободе?

— Если выполнишь его поручение, то получишь свободу и окажешься в Москве. Только путь туда будет трудным. Можешь голову потерять. Риск большой.

— Я согласен. На все согласен. Сумеешь меня вытащить из клетки?

— Завтра тебя повезут к Сухому ручью. Я тебя буду сопровождать. В пути на нас нападут. Садык тебя выкрадет. Но если ты не станешь на него работать, он тебя отдаст своим собакам на завтрак. С ним нельзя шутить.