Речь идет о браке принцессы Саксен-Хильбургхаузенской со вторым сыном курфюрста, известие о котором Наполеон пошлет Жозефине на следующий же день, прося жену позаботиться о свадебном подарке.
«Я немедленно уезжаю, мой друг. Дней пять-шесть ты не получишь от меня известий, но ты не тревожься: это связано с предстоящими операциями… Прощай, дружок. Люблю и целую».
10-го, переправившись через Дунай, Наполеон уже в Аугсбурге у бывшего курфюрста Трирского, «у которого превосходное жилье». И он продолжает: «Уже неделю я мчусь. Кампания началась с весьма внушительных успехов. Чувствую себя прекрасно, несмотря на ежедневные дожди. События развертываются с быстротой… Прощай, мой друг, обнимаю тебя».
Он вступает в Мюнхен и 12 октября сообщает:
«Противник разбит и потерял голову… Через час уезжаю в Бургау-на-Иллере. Чувствую себя хорошо, но погода ужасная. Льет так, что я дважды в день меняю сюртук. Люблю тебя и целую».
Под неумолимо хлещущим с неба дождем он одно за другим вписывает в Историю названия городов, деревень и рек. 19 октября в аббатстве Эльхинген он принимает Мака[48], явившегося с капитуляцией австрийской армии. В тот же день он пишет жене:
«Устал я, добрая моя Жозефина, больше чем следовало бы: целая неделя под дождем, ноги в холоде, вот я немного и прихворнул, но сегодня весь день не выходил на улицу и отдохнул. Я осуществил свой замысел: австрийская армия разбита с помощью одних только маневров: захвачено 60 000 пленных, 120 орудий, больше 90 знамен и 30 генералов. Теперь двинусь на русских, они погибли. Я доволен своей армией. Потерял всего 1500 человек, из них две трети легко раненными. Прощай, Жозефина, тысяча поцелуев всюду…»
20 октября плененная австрийская армия — 30 000 человек — проходит мимо него. «Анналы военной истории не знают подобной катастрофы», — пишет Наполеон жене. В ходе сражения под Ульмом он некоторое время не давал знать о себе Жозефине, и та волнуется. «Лемаруа привез мне твое письмо, — отвечает он ей. — С огорчением вижу, что ты чересчур волнуешься. Мне передали подробности, доказавшие, какую нежность ты ко мне питаешь, но ты должна проявить больше силы и веры в меня. Будь весела, развлекайся и верь, что мы увидимся еще до конца месяца».
Теперь он идет на Вену и вечером 2 ноября в Хаге набрасывает такие адресованные Жозефине строки:
«Я совершаю большой марш, стоят холода, снегу намело на целый локоть. Нам достается круто. К счастью, дров хватает — мы здесь все время в лесах. Чувствую себя неплохо. Мои дела идут сносно: противнику приходится хуже, чем мне. Жду от тебя известий: хочу знать, что ты спокойна. Прощай, мой друг, я ложусь».
5-го он в Линце:
«Погода отличная. Мы в двадцати восьми лье от Вены. Русские не выдержали и поспешно отступают. Австрийский дом в панике: из Вены вывозят все пожитки двора. Вероятно, дней через пять-шесть будет много нового. Очень хочу увидеться с тобой. Здоровье мое в порядке. Обнимаю тебя».
«События спешат за мной по пятам», — пишет он. Действительно, вечером 15 ноября, «несколько утомленный», он уже в Вене и продолжает: «Я еще не видел город днем: я проехал через него в темноте. Завтра принимаю именитых горожан и корпорации. Почти все мои войска на том берегу Дуная — преследуют русских. Прощай, моя Жозефина; как только будет возможно, вызову тебя. Тысячу раз обнимаю».
«Вызову тебя». От этих двух слов сердце Жозефины начинает учащенно биться. И на другой день она получает дозволение перебраться из Страсбурга в Мюнхен.
С каким ликованием пускается она 28 ноября в дорогу! Окруженная своими фрейлинами, камергерами и шталмейстерами, она в сопровождении почетного эскорта направляется под грохот пушек между двумя шеренгами пеших гвардейцев. Курфюрст и великий герцог Баденский, вне себя от радости, высылает ей навстречу свои кареты и своих гусар.
Начинается триумфальная поездка через Баден, Вюртемберг и Баварию. Поездка, во время которой курфюрсты и курфюрстины, принцессы и маркграфы должны по приказу императора всячески выражать почтение Жозефине, «потому что, — надменно объясняет повелитель, — тебе должны все, а ты ничего никому не должна, разве что из учтивости». Оговорка всего одна: «Курфюрстина Вюртембергская — дочь английского короля, она добрая женщина; обойдись с ней поласковей, но не подчеркивай этого».
Меняются эскорты, надсаживаются колокола, грохочут пушки, германские государи торопятся навстречу Жозефине. Она проезжает под спешно воздвигнутыми триумфальными арками. На высоких колоннах она читает слова: «Josephine Galliarum Augustae»[49].
Вслед за Карлсруэ ее с расточительной роскошью встречает Штутгарт. Банкеты, концерты, триумфальные арки. В опере дают «Ахилла» Паэра[50] и «Ромео и Джульетту» Цингарелли[51]. Курфюрст, а вскоре король Вюртембергский готов на все, лишь бы примазаться к триумфу ее мужа. Будущий тесть Жерома Бонапарта сам являет собой настоящее зрелище. Живот у него так выпирает, что в столе приходится выпиливать глубокую выемку. Подлинный деспот, он требует, чтобы его жена была в «парадном туалете» с семи часов утра. Им движет только одна страсть — часы со звоном, и его покои «похожи скорее на мастерскую часовщика, чем на апартаменты правящего государя». Для полноты какофонии он заказал себе кресло-орган, начинающее грохотать, как только в него садятся.
Жозефина с трудом сохраняет серьезный вид.
3 декабря она опять пускается в путь, и в Ульме кортеж въезжает на территорию Баварии. Императрицу встречает Ожеро, предупреждающий, что вечером состоится большое празднество, но она, раз уж находится «во Франции», предпочитает лечь в постель. Письмо из Аустерлица она, без сомнения, получает в день прибытия в Мюнхен.
«Я разбил русско-австрийскую армию под командованием обоих императоров. Я несколько устал: мне пришлось неделю провести на бивуаках, под открытым небом, в довольно прохладные ночи. Сегодня буду ночевать в замке князя Кауница, где просплю часа два-три. Русская армия не просто разбита — она разгромлена. Обнимаю тебя».
Через два дня, 5 декабря, он сообщает жене подробности:
«Я заключил перемирие. Русские уходят. Битва при Аустерлице — прекраснейшая из всех, какие я дал: 45 знамен, больше 150 орудий, штандарты русской гвардии, 20 генералов, 30 000 пленных, больше 20 000 убитых — страшное зрелище! Император Александр в отчаянии и уезжает в Россию. Вчера ко мне на бивуак прибыл император Германский, мы проговорили два часа и решили побыстрей заключить мир. Погода еще не очень плохая. Вот наконец континент и обрел мир, будем надеяться, что то же произойдет и во всем мире: англичане не смогут нам противостоять, Я жду не дождусь минуты, когда увижу тебя. Прощай, дружок, я чувствую себя сносно, и мне не терпится тебя обнять».
В ожидании императора Жозефина опять так подхвачена вихрем приемов, что у нее — в таких делах любые извинения хороши — не остается времени написать мужу, который 10 декабря жалуется:
«Я уже давно не получал от тебя писем. Неужели роскошные празднества в Бадене, Штутгарте, Мюнхене заставят забыть о бедных солдатах, живущих под дождем, в грязи и крови?»
Четыре дня спустя, все еще не получая писем, он набрасывает такие шутливые строки:
«Великая императрица, ни одного письма с самого вашего отъезда из Страсбурга! Вы побывали в Бадене, Штутгарте, Мюнхене, так нам ни слова и не написав. Это нелюбезно, да и бессердечно. Я по-прежнему в Брюнне[52]. Русские ушли, у нас перемирие. Через несколько дней увидим, чего я добился. Благоволите с высоты своего величия немного заняться вашими рабами».
