С каждым днем ситуация становилась все хуже, чтобы в итоге окончательно выйти из-под контроля. Ничто — ни свежий журнал, ни симпатичная моделька кофточки, ни даже благородный профиль Генри Ривендейла — не могло вывести Полин из депрессии. Алхимичка побледнела, осунулась, под глазами у нее появились темные круги, а в глазах возник пугающий блеск. Что самое мерзкое, я не знала, чем помочь.

Через две недели в нашем коридоре появились некие гномы, на головах которых сверкали новехонькие желтые каски. Гномы недовольно пыхтели, вполголоса ругались нехорошими словами, но упрямо перли вперед огромную картонную коробку.

— Где здесь живет Аполлинария де Трийе? — спросил меня старший гном, стирая со лба пот.

Я молча ткнула пальцем в сторону нашей комнаты.

— Вот, — гордо сказал все тот же гном, когда коробка оказалась втиснута в промежуток между кроватями. — Владейте, красавицы! Первое место в конкурсе заняли, не хухры-мухры! Такие молоденькие, а уже дело знают!

Полин меланхолично кивнула.

Весь вечер я, зверея, распаковывала агрегат. Полин сидела на постели, вжавшись в угол, и печально листала «Руководство пользователя» — увесистую книгу немногим меньше «Справочника».

— Вот, — сказала я утром, уходя на первую пару. У алхимички было окно, и она сидела на постели все в той же загнанной позе. — Владей, красавица! Смотри, какое оно интересное, сплошные винтики!

— Нет, — вздохнув, возразила Полин. — Есть еще сидушка…

— Тем более! — радостно согласилась я, надеясь, что хоть это положит конец депрессии.

Надежды были напрасны. Когда я наконец вернулась в комнату, глазам моим предстала пугающая картина. Тренажер, прежде представлявший собой довольно компактное сооружение, теперь занимал едва ли не полкомнаты и выглядел как странного вида стальная клетка. Пресловутая сидушка оказалась внутри; сквозь переплетение прутьев и цепей я смогла разглядеть какие-то ручки, тумблеры и прочие непонятные детали. Полин же без сил лежала на кровати, изредка издавая душераздирающие прерывистые стоны.

Кое-как мне удалось вытащить из нее признание. Оказывается, в мое отсутствие Полин решила проверить тренажер, привела его в боевую готовность, ради чего пришлось раздвинуть кровати, и залезла вовнутрь получившейся конструкции. Далее от нее требовалось выставить режим; на свое счастье, алхимичка вняла голосу рассудка и выбрала «пробный», с минимальной скоростью упражнений.

Через полчаса, когда машина перестала гудеть, жужжать и сотрясаться в судорогах, Полин выпала наружу, едва найдя в себе силы, чтобы доползти до кровати. Клятый агрегат и верно должен был поддерживать фигуру, ибо о столь интенсивных физических нагрузках Полин раньше не имела ни малейшего понятия. Теперь у нее болела каждая мышца, и это если не шевелиться.

— Понятно, — грустно сказала я, выслушав сей рассказ.

Еще полчаса я занималась тем, что смазывала Полин специальным кремом, зело помогающим при боли в мышцах. Надо сказать, что изготовлен он был самой алхимичкой, и под кроватью стояли еще три полные банки. Полин делала его для нас с Хельги, и после особо активных практикумов мы спасались только им. Вампир всякий раз благодарил, обещал взять Полин в жены и улетучивался, прихватив двойную порцию крема. Возможно, оная предназначалась Ривендейлу, а может быть, Хельги просто продавал его по сообразной цене.

Когда алхимичка перестала стонать, я вымыла руки и задумчиво посмотрела на агрегат. Если вдуматься, я ведь тоже имею на него некоторые права!.. Очень хотелось попробовать, сильно ли он отличается от Рихтера. Решившись, я залезла внутрь, оседлала сидушку и, бесшабашно махнув рукой, выбрала второй режим.

Лучше бы я этого не делала. Сложно описать, что именно мне пришлось сотворить, но двадцать минут, прошедшие до полной остановки машины, мне запомнились на всю жизнь. Никогда прежде я не думала, что у меня есть столько мест, которые могут болеть. Какие там мышцы! Сейчас я чувствовала каждую клеточку своего тела, а в особенности нервную. Кое-как приведя машину в компактный вид, я плюхнулась на кровать и тут же потянулась за кремом.

Не знаю, для кого изобретали эту машину, но мне страшно было представить, что происходит с ней на пятнадцатом режиме с шестьдесят четвертой скоростью. Сдается мне, пройти это не смог бы и сам Нарроугард, что уж говорить о несчастных читательницах женского журнала!

Через несколько дней машина заняла привычное место — в углу. Я накрыла ее старой простыней, аккуратно задрапировав лохмотья, и агрегат приобрел весьма таинственный вид. Как-то, проснувшись ночью, я спросонья приняла его за призрака и обрадованно опробовала на нем чары с урока некромантии. Механизм выдержал, хотя наутро и выяснилось, что он слегка скривился на правый бок.

Полин же по-прежнему грустнела и грустнела. Казалось, ничто не могло ей помочь, но дня через три мне в руки попала «Наша газета», и мгымбрик, отлично осведомленный о наших проблемах, презрительно покрутил когтем у виска. Сделав это, он, не сходя с места, нарисовал мне крошечный номер другого женского журнала и стукнул по нему кулаком. Намек был понят — через пять минут я уже сжимала в руках свежий журнал, а еще через три я нашла то, на что намекал Крендель.

В розовом облачке курсивом было набрано объявление: в течение трех недель журнал проводит конкурс на лучшее стихотворение, объясняющее всю пользу естественного образа жизни. Журнал как раз проводил «месячник натуральности» и всячески порицал все попытки насильно приблизить себя к искусственным стандартам. «Женщина должна быть тем, что она есть!» — пафосно утверждал огромный заголовок.

Я не стала выяснять, что я есть, а просто чуточку переделала свой стих.

Теперь он звучал так:

Еще через два дня пришло письмо. В нем редакция журнала вежливо уведомляла меня о том, что никакого места я не заняла (здесь у меня оборвалось сердце, ибо на этот приз я возлагала все надежды), но… тут вежливый тон сменялся смущенным, и мне сообщали, что мое творение переписывала вся женская половина редакции и теперь оно висит над рабочим столом буквально у каждой сотрудницы. То есть я однозначно заслужила приз зрительских симпатий.

Приз прилагался к письму; я вытряхнула из конверта картонную карточку, победно сказала «Й-е-эсть!» и отправилась восстанавливать Полин.

Как я и предполагала, карточка — месячный абонемент на посещение лучшего эльфийского салона красоты — оказала на алхимичку нужное действие. Эффект был заметен уже после первого визита, когда Полин вернулась домой с наращенными ногтями, стильно уложенными волосами и изящным рисунком на запястье, выполненным в соответствии с последней эльфийской модой.

— Вот, — гордо сказала она, демонстрируя мне оный, — видишь? Это нарисовано хной, растительно-мифологические мотивы. Не тебе же одной с татуированным пузом ходить!

— Ага, — облегченно откликнулась я, мысленно погладив себя по голове.

Вот теперь все окончательно вернулось в верное русло.

— Однако! — сказал Хельги, когда я окончила рассказ. — И с тех пор вы не используете тренажер?

Я изобразила невероятное изумление:

— Слушай, как ты догадался?

Но вампир не обратил на подначку никакого внимания.

— Ладно, — задумчиво пробормотал он, обращаясь, кажется, к самому себе. — Я потом пойму, что с ним делать… мрыс, есть же ведь идея…