«Символично, однако», — не без ехидства подумала я. Никого не было. Решившись, я покрепче перехватила сумку и быстрым, но уверенным шагом пересекла ковенскую площадь. Тень приняла меня, скрывая от посторонних глаз; луна, хвала богам, спряталась за тучу, и теперь меня было почти невозможно увидеть. Засечь же магическим зрением меня нельзя и подавно — зря я, что ли, училась у Фенгиаруленгеддира?

Странно, но ночью тюрьма казалась мне не такой зловещей, как днем. Я спокойно — ну почти спокойно — прошла через двор и поднялась на крыльцо. Первой посмотрела в то самое окошко, давеча показавшееся мне мутным недобрым глазом. Окошко молчало. Я тоже не стала ничего говорить.

Фонтан Слез, воздвигнутый посреди площади, тихонько журчал ароматизированной водой. Царь-батюшка был суров, но милосерден: путем воздвижения вышеупомянутого фонтана он приобщил к высокой архитектуре даже самую недостойную часть своих подданных. Этим же самым фонтаном он обеспечил достойный заработок доброй половине менестрелей: та их часть, что специализировалась на «жалельных» — в основном тюремного содержания, многословно воспевала фонтан Слез в своих лэ, балладах и былинах. Кое-кто утверждал, что никакая в фонтане льется не вода, а самые натуральные слезы невинных или виновных сидельцев, а также их несчастных матушек (непременно старушек, вдобавок насквозь больных), сестер (красавиц, соблазненных негодяем, — за убийство негодяя героя сюда и посадили) или подельников, оставшихся на свободе ценой свободы лирического героя. Впрочем, все желающие могли зачерпнуть воды в горсть и убедиться: единственное, что объединяет ее со слезами, — это полная непригодность для питья. Водичка источала ароматы эльфийских благовоний.

Половину дела я уже сделала. Самую, кстати сказать, легкую: подумаешь, чего такого в том, чтобы ночью добраться до ковенской площади столицы? А вот взломать тюрьму… нет, я, конечно, умею ходить сквозь стены, но это, верно, действует только с той стеной. Мр-рыс… если бы я была уже взрослой магичкой, если бы меня зачислили в КОВЕН! А так я могу хоть до скончания века долбиться лбом в эту дверь.

Или, что точнее, до следующего года, когда нас вновь поведут «осуществлять старинную привилегию».

Ну! Если ты не хочешь застрять тут еще на год, думай, Яльга, думай!

Но подумать мне не дали.

— Какая неожиданная встреча, — холодно сказал из-за моей спины знакомый голос.

Я развернулась, вздрогнув от неожиданности. В центре ладони загорелся алый пульсар; но человек, выходивший из тени, едва шевельнул пальцами, воздвигая вокруг себя прозрачную защитную сферу. По степени прочности эта сфера соперничала с тюремной стеной. Я едва не взвыла от беспомощности.

Разумеется, я узнала его сразу же. Черная куртка с нашитыми на нее серебряными талисманами, волосы, подстриженные чуть выше плеч, — в лунном свете белые пряди казались особенно яркими. Знакомое лицо; сейчас в его профиле мне отчетливо почудилось нечто птичье, напоминавшее то ли ястреба, то ли коршуна, то ли какого-то другого хищника этого же типа. И черные блестящие глаза, взгляд которых был острее Ривендейловой шпаги.

— Что вы делаете здесь, студентка Ясица? — жестко спросил Эгмонт Рихтер.

Несколько секунд я молчала, глядя на магистра. Мысли еще раз подтвердили всю пакостность своей натуры — они сбежали все до единой, причем именно в тот момент, когда хозяйке требовалась их посильная помощь.

Он что, знал? Но каким образом? Меня что, выдала какая-то из элементалей? Или, быть может, я ошиблась и в коридорах было вовсе не так пусто, как мне это показалось?

Или все-таки правы были те, кто называл Рихтера отличным телепатом?

— Я жду ответа, — поторопил меня Эгмонт. Он тоже смотрел на меня, не отводя взгляда; сейчас, стоя на совершенно пустой площади перед ковенской тюрьмой, я вдруг остро ощутила собственную беззащитность. Я была лучшей адепткой, это так, но Рихтеру достало бы трех минут, чтобы свернуть меня в аккуратный рулончик.

Вообще-то я не думала, что ему захочется производить надо мной вышеописанное действие. Но, во-первых, совершенно не обязательно бить боевыми заклятиями, чтобы помешать мне зайти в тюрьму. А во-вторых… Эгмонт молча смотрел на меня, и глаза у него были не слишком-то хорошие. Я разом вспомнила все те истории, которые втихомолку про него рассказывали.

Пульсар, вызванный мною с пару минут назад, неожиданно сорвался с моей ладони. Честное слово, я была здесь совсем ни при чем — уследить еще и за этим я тогда попросту не смогла. Плохо, конечно: магичке должно всегда помнить о подобных вещах…

Разумеется, ничего не случилось. Пульсар не пролетел и пятнадцати сантиметров — Эгмонт быстро дернул левой ладонью, и огненный шарик рассыпался на сотни холодных искр. Я машинально посмотрела на руку магистра. Он, как всегда, был в перчатках.

В перчатках…

Странная мысль посетила вдруг мою голову. Мысль эта была совершенно сумасшедшая, но других все одно не имелось; я сглотнула, прикидывая, может ли она оказаться правдивой.

Да нет же, шиза какая-то получается…

Или все-таки да?

А почему бы нет, рассмеялась какая-то часть меня — та, что отвечала за неожиданные ходы и непредсказуемые решения. Почему бы и нет?!

— Я задал вам вопрос. — Похоже, Рихтеру уже надоело ждать. — Что вы здесь делаете? Будьте уверены, у меня есть возможности получить ответ…

— Снимите перчатки, — неожиданно сказала я.

Он вздрогнул:

— Что вы сказали?

— Снимите перчатки, — повторила я.

Эгмонт сощурился. Мрыс дерр гаст, похоже, меньше всего он собирался выполнять мое требование. Может быть, как раз оттого, что я угадала очень точно…

А, ладно, гори оно все синим пламенем!.. Поколебавшись с секунду, я решительно расстегнула плащ и приподняла рубашку до уровня груди.

Глаза Рихтера чуть расширились. Испугать магистра было сложно: верно, я была едва ли не единственной, кому это удалось. Неожиданный, хоть и усеченный стриптиз в моем исполнении поверг его в легкую прострацию; глядя на его изумленную физиономию, я мысленно возблагодарила Полин за то, что она настояла на покупке штанов с максимально низкой посадкой. В противном случае мне пришлось бы расстегивать пояс — вот тогда за разум магистра я бы точно не поручилась.

Рихтер молча смотрел на мой живот, покрытый татуировкой. Подозреваю, что помимо татуировки там сейчас имелись и пупырышки — холодно же, в конце-то концов! Быстрей бы до него дошло, что ли…

— Вот как, — наконец пробормотал магистр. — Вот, значит, как…

Я обрадованно опустила подол рубашки. Кажется, до него все-таки дошло. Что же… лучше поздно, чем никогда…

Еще несколько мгновений Эгмонт стоял неподвижно, глядя на то, как я снимаю плащ, сворачиваю его в рулончик и запихиваю в и без того забитую сумку. Потом Рихтер медленно стянул перчатки — сначала с правой, потом с левой руки. Поднял руки, демонстрируя мне ладони.

Я не ошиблась.

На обеих ладонях у него были выжжены руны. Другие, не те, что у меня или у Сигурда, — но сходство знаков было несомненным. Их явно оставило одно и то же существо или, быть может, одна и та же сущность.

Нас было не двое, вдруг поняла я. Нас было трое.

Нас всегда было трое.

— Студентка Ясица… — Эгмонт запнулся. — Яльга… Вы пришли сюда за кем-то?

— Да. — С секунду я прикидывала, стоит ли мне теперь называть его магистром, потом плюнула и решила обойтись без обращений. — Вы можете пройти внутрь тюрьмы?

— Разумеется, — уже спокойно ответил он. Как ни странно, но перспектива взлома ковенской твердыни явно вписывалась в его миропонимание гораздо легче, чем студентка Ясица, демонстрирующая сеанс стриптиза. — Я же вхожу в КОВЕН. Но проникнуть в камеру я не смогу.

— Этого и не нужно, — пожала плечами я. — Проникнуть в камеру смогу уже я.

Магистр посмотрел на меня со смесью уважения и недоверия. Впрочем, недоверие долго не задержалось: похоже, чего-то подобного от меня Эгмонт и ждал.

— А отсюда пройти в камеру вы не сможете?