Но самое странное, что все это воинство подпиралось нагромождением разбросанных по всему предгорью повозок, на которых находилась огромная добыча, которую викинги успели награбить по городам и селениям Южной Италии и Сицилии, но пока еще не сумели перегрузить на стоявшую здесь же, в заливе, флотилию. Судя по всему, опасались его, эмира Абдаллаха, отрядов, рейдировавших по побережью.
— На что он рассчитывает? — спросил шейх своего сына, полководца Сардала, восседавшего рядом с ним на мощном, прикрытом кольчугой римском боевом коне.
— Разве что на свои конные отряды, которые прикрывают его обоз с флангов, — лениво цедил молодой командир, сонно осматривая позиции врагов, — ну, еще, может быть, на конный римский легион, который скрывается в недоступной для нас горной чаше, сразу за обозом. Маниак и Гаральд решили, что ты потерял слишком много всадников, и не думали, что ты введешь в бой почти весь гарнизон крепости.
— Но почему они так растянули свои шеренги?
— Тактика византийцев: они хотят, чтобы наши легковооруженные всадники просочились в глубину их порядков и увязли в мелких стычках, натыкаясь на стрелы и копья.
— Тактика византийцев? — слабо улыбнулся Абдаллах. — Мы воюем с викингами и византийцами уже не первый год, однако никогда раньше с подобной тактикой не сталкивались.
— Там шли сражения отдельных отрядов. Мы штурмовали их лагеря, они наши. А теперь мы сошлись армия на армию; эта битва — решающая. При любом исходе нам пора возвращаться на африканский берег.
Сегодня сын возглавил большой отряд тяжелой конницы, которая была сформирована из гарнизона ближайшей крепости. Вчера викинги сумели предстать перед всадниками эмира таким плотно сбитым каре, в середине которого находилась легкая пехота и лучники византийцев, что разорвать его конница сарацинов так и не смогла. В течение всех шести атак его воины метались вокруг этой живой крепости из тел и щитов, ощетинившейся копьями и луками, но только зря теряли сотни своих соплеменников.
В их разговор ворвался голос командира разъездного отряда, который проводил разведку в низинной части полуострова, у самого залива. Чтобы не терять времени, он еще на ходу прокричал, что, по донесению лазутчиков, почти половина судов флотилии вместе с погрузившимися на них византийцами, во главе с Маниаком, еще ночью ушла в сторону итальянского берега, к тому же и значительная часть римской конницы тоже ушла по прибрежью в сторону пролива. А повозки четырех обозов, которые столпились у пристани, под прикрытием двух фортов, были подняты сюда, очевидно, для того, чтобы не мешать легионам Гаральда поспешно бежать к судам. Или же для того, чтобы здесь они находились под более надежным прикрытием.
Его слова подтверждались тем, что повозки до сих пор стояли четырьмя обозами, между которыми тут и там виднелись еще какие-то большие возы с высокими насадными бортами. Находившиеся вне лагерей, они служили византийцам и их наемникам в роли госпитальных. Несколько таких же возов было расставлено и между шеренгами норманнов.
Впрочем, разгадывать замыслы конунга эмиру уже было некогда. Пока византийцы не опомнились, нужно было действовать. Выстроив тяжелую конницу клином, наподобие тех, какими порой бросались в бой германские рыцари-наемники и испанские идальго, Абдаллах нацелил ее в самый центр шеренг противника. Этот корпус должен был рассечь византийцев на два крыла и, достигнув обозов, привести за собой отряд легких всадников.
Пока тяжелая конница будет перекрывать выход из горной котловины, откуда к Гаральду могло поступить подкрепление, легкие конники должны были расправляться с охраной лагерей и, вместе с частью воинов Сардала, громить тылы норманнов. Двум остальным корпусам приказано было обойти византийцев с флангов. Эти конные корпусы усиливались небольшими отрядами пехотинцев, набранных из тубильных африканских племен. Вооруженные в большинстве своем сразу двумя большими ножами, лишь приблизительно напоминавшими сабли, они рвались в бой, воинственно размахивая обеими руками и издавая при этом душераздирающие вопли.
И хотя арабы высокомерно называли их «черными резниками» и относились к ним соответственно, тем не менее в сутолоке битвы стаи этих чернокожих были так же опасны, как и стаи шакалов для отбившихся от каравана путников.
Сам Абдаллах под прикрытием пяти сотен личной охраны должен был оставаться на холме, чтобы наблюдать за ходом битвы, в которую намеревался вступить уже перед ее завершением. Однако сегодня с самого начала битвы он чувствовал себя неуверенно. Возможно, впервые за много лет, проведенных им в военных походах, трусливое, но в то же время спасительное желание бежать Абдаллах почувствовал задолго до того, как в этом появилась хоть какая-то реальная необходимость.
В том-то и дело, что бежали пока что не его воины. Первое, что поразило эмира в этой битве, — это бегство двух авангардных шеренг норманнов. Едва корпус Сардала начал свое неспешное сближение с врагами, как передовые легионы бросились панически бежать, прорываясь между шеренгами лучников. Этот замысел Гаральда стал понятен Абдаллаху лишь тогда, когда он увидел, что и лучники тоже поначалу стали отходить, но вскоре сгруппировались вокруг широких, с надсадными бортами, повозок, которые — прикрытые сверху высокими козырьками на подпорках — вдруг превратились в передвижные крепости, на каждой из которых приподнялись доселе скрывавшиеся лучники и копьеметатели. Так же вели себя и те отряды, которых арабы пытались обойти с флангов.
Но самое любопытное происходило там, где находились обозы. Буквально за считанные минуты четыре обоза превратились в четыре стороны большого лагеря, огражденного повозками, выстроенными в два ряда. Причем колеса большинства возов оказались скованными цепями или связанными веревками, а дышла их были воинственно подняты вверх и тоже связаны между собой несколькими рядами веревок. Теперь уже бегства не было. Те норманнские сотни, которые были вооружены только мечами или секирами, уже успели спрятаться за повозками, а многие из них даже оказались под повозками, чтобы оттуда «подрезать» ноги лошадям и спешившимся арабам. Там же притаилась и часть лучников. А те лучники, которые сгруппировались под прикрытием повозок, отходили медленно, осыпая врага градом копий и стрел, запасы которых на повозках, казалось, были неисчислимыми.
— Это не викинги, это трусливые бараны! — только и мог воскликнуть эмир, когда понял, что его конница потеряла до четверти своего состава, еще до того, как сумела соприкоснуться с врагом. — Они бояться сразиться с моими всадниками, как подобает воинам!
Лишь возле самого лагеря викинги и греки повыпрягали из повозок уцелевших лошадей и сомкнулись вокруг этих крепостей на колесах. Не оставались без дела лучники и копьеметатели, находившиеся в самих повозках. Даже «черные резники» против этих групп оказались бессильными: опытные и бесстрашные, викинги рубили их, рассекая чуть ли не до пояса. При этом все всадники или «черные резники», которые пытались окружить «повозников», тут же попадали под огонь лагерного гарнизона.
Полной неожиданностью для арабов оказалось и великое множество дротиков, которые теперь метали не только римляне и греки, но и норманны, хотя никогда раньше к подобному виду оружия они не прибегали, да многие, возможно, и не знали о его существовании.
Впрочем, всего этого Абдаллах уже не видел. Гонцы донесли ему, что высадившийся из судов отряд викингов, оказавшийся в их глубоком тылу, с первого же наскока разнес таранами ворота, проделал несколько брешей в стенах и, забросав жилища и защитников сотнями горящих кувшинов, ворвался в крепость. Еще один отряд викингов и греков, тоже высадившийся из судов, напал на город, в котором вот уже в течение полугода находилась временная резиденция эмира. Гарнизон города сдался, почти не оказав сопротивления. К тому же большая часть его, состоявшая из еще недавно «верных» эмиру итальянцев, тут же перешла на сторону противника.
Лишь около двух сотен тяжелых всадников во главе с Сардалом сумели прорваться в лагерь, но это уже был бросок отчаяния; мгновенно перекрыв им повозками путь к отступлению, византийцы часть из них попросту расстреляли из луков и изрубили, а часть вынудили сдаться. Среди сдавшихся оказался и раненный в предплечье Сардал, который тут же объявил Гаральду, что через своих слуг готов похлопотать о передаче ему выкупа: пусть конунг викингов назовет сумму.
