Антонио Балдуино по малости лет и по глупости не очень над этим задумывался. Ему были непонятны теткины внезапные переходы от колотушек к ласке. Но все же порой в разгар какой-нибудь очередной проделки он вдруг замирал, вспомнив старую Луизу и головную боль, которая ее убивала. Он чувствовал, что скоро лишится тетки, и это предчувствие заставляло сжиматься его маленькое сердце, наполненное до краев ненавистью и любовью.

Вечер выдался пасмурный, черные тучи обложили небо. К ночи поднялся сильный удушливый ветер, он перехватывал дыхание и со свистом врывался в переулки. Ветер хозяйничал в городе, пока не зажглись вечерние огни, он гонялся за ребятишками по склонам холма, задирал женские подолы в Цветочном переулке и в переулке Марии-Пас, поднимал тучи пыли, вламывался в дома и разбивал в черепки глиняные кувшины. Но едва зажглись огни, как хлынул страшный ливень и разразился ураган, какого не было уже давно. Дома погрузились в темноту и молчание. Лачуги на холме закрылись наглухо. Однако старая Луиза готовилась пойти со своим лотком в город. Антонио Балдуино, забившись в угол, от нечего делать давил муравьев. Тетка попросила его:

— Помоги-ка мне, Балдуино.

Он помог ей поставить жестянки на лоток, который тетка укрепила на голове. Она ласково провела рукой по лицу мальчика и направилась к двери. Но не дойдя до нее, Луиза внезапно швырнула лоток и жестянки на пол, лицо ее исказила ярость, и она закричала:

— Не пойду, больше не пойду!

Антонио остолбенел от ужаса.

— А… а… а! Больше не пойду, пусть идут, кому охота! А… а… а!

— Что с тобой, тетя Луиза, что с тобой?

Мунгунса растекалась по кирпичному полу. Луиза замолчала и, не отвечая племяннику, вдруг принялась рассказывать какую-то историю про женщину, у которой было три сына: плотник, каменщик и портовый грузчик. Потом женщина постриглась в монахини. Луиза стала рассказывать про ее сыновей. История эта не имела ни начала, ни конца. Антонио Балдуино не слушал и все хотел побежать позвать на помощь, но не решался оставить тетку. А она уже дошла до того места своей истории, когда плотник спрашивает у дьявола: «Где же твои рога?» И дьявол ему отвечает: «А я отдал их твоему отцу…»

Антонио двинулся было к двери, когда Луиза, дойдя до самого интересного места своей истории, вдруг увидела на полу жестянки с мунгунсой и мингау. Она засмеялась и пропела:

Никуда я не пойду, не пойду, не пойду…

Мальчик в страхе остановился и стал спрашивать тетку, не болит ли у нее голова. Но она посмотрела на него таким странным взглядом, что он в ужасе забился в угол.

— Ты кто такой? Ты хочешь украсть у меня мой товар, негодник? Погоди, я тебя проучу!

Она хотела схватить Балдуино, но тот успел выскочить за дверь и помчался по улице, опомнившись только у дома Жубиабы. Жубиабу он застал за чтением старинной книги.

— Что случилось, Балдо?

— Ой, отец Жубиаба, отец Жубиаба…

Он не мог говорить. Еле отдышавшись, он заплакал.

— Что с тобой, сынок?

— Тетку Луизу опять схватило.

Снаружи неистовствовал ураган. Дождь лил как из ведра. Но Балдуино ничего не замечал, он слышал теткин голос: она спрашивала у него, кто он такой, он видел ее взгляд, непохожий на человеческий… Балдуино с Жубиабой бежали к дому Луизы: бушевал ураган, лил дождь, завывал ветер. Бежали молча.

Когда они вошли в дом, там уже было полно соседей. Какая-то женщина говорила Аугусте Кружевнице:

— Это все от этих жестянок, которые она таскала на голове. Я знала одну женщину, так она тоже из-за этого помешалась…

При этих словах Антонио Балдуино снова залился слезами. Аугуста не соглашалась с говорившей:

— Да совсем она не помешалась, кума. Просто дух в нее вселился, да к тому же не злой, а добрый. Вот увидишь, Жубиаба ее в один миг вылечит…

Луиза то пела во весь голос, то разражалась хохотом и цеплялась за Зе Кальмара, который, стараясь ее успокоить, поддакивал всем ее бессмыслицам. Жубиаба приблизился к больной и начал бормотать свои заклинания. Антонио Балдуино отвели в дом к Аугусте. Но он всю ночь не сомкнул глаз, и в урагане, вое ветра и шуме ливня ему слышались крики и хохот тетки. И рыдания душили его.

На следующий день приехала больничная карета, и двое санитаров стали сажать в нее старуху. Но Антонио Балдуино что есть силы вцепился в нее. Он не хотел, чтобы ее увезли. Он пытался втолковать санитарам:

— Не нужно ее в больницу. У нее просто голова опять разболелась. Но отец Жубиаба ее вылечит. Не увозите ее…

Луиза громко пела, равнодушная ко всему происходящему. Мальчик впился зубами в руку одного из санитаров, и его еле от него оторвали. Аугуста увела Антонио к себе. Все были с ним очень ласковы. Приходил Зе Кальмар и обучал его капоэйре и игре на гитаре. Сеу Лоуренсо угощал его конфетами, синья Аугуста жалостливо твердила: «Ах ты, мой бедненький!» Навещал его и Жубиаба, он повесил на шею Антонио амулет и сказал:

— Это чтоб ты вырос сильный и храбрый. Ты мне по сердцу, мальчуган.

В доме Аугусты он провел несколько дней. Однажды утром Кружевница его приодела, взяла за руку и они вышли из дома. Мальчик спросил ее, куда они идут.

— Ты теперь будешь жить в одном очень красивом доме. Будешь жить у советника Перейры. Он берет тебя на воспитание.

Антонио Балдуино промолчал, но про себя решил, что непременно убежит оттуда. Когда они стали спускаться, встретили на склоне холма Жубиабу. Антонио поцеловал колдуну руку, и тот сказал:

— Когда вырастешь, возвращайся сюда. Когда станешь взрослым.

Все ребята высыпали на дорогу проводить Антонио. Он с грустью простился с ними. Спустились с холма.

Снизу еще была видна фигура Жубиабы, сидящего на вершине холма, в рубашке, раздуваемой ветром, с пучком травы в руке.

Старая улица, грязные домишки, среди них облезлые, неопределенного цвета особняки. Улица вытянута в скучную прямую линию. Тротуары у домов — разного уровня: одни высокие, другие низкие, одни доходят почти до середины проезжей части, другие словно боятся отойти от дверей. Улица, скверно вымощенная разновеликими камнями, заросшая травой.

Сонный покой спускался и поднимался здесь отовсюду. Он исходил от моря и от гор, от неосвещенных домов, от редких уличных фонарей, от самих жителей и спускался туманом, обволакивая улицу и ее обитателей. Похоже было, что здесь, на улице, именуемой переулком Зумби-Дос-Палмарес, ночь наступала раньше, чем на других улицах города.

Даже море, бьющееся вдали о камни, не пробуждало от спячки эту улицу, казавшуюся старой девой, которая напрасно ждет своего жениха, давно отплывшего в далекие страны и затерявшегося в сутолоке чужих столиц. Улица была печальна. Она умирала. Ее покой походил на покой смерти. Все вокруг умирало: дома, холм, огни. Тишина была тяжелой, от нее заходилось сердце. Переулок Зумби-дос-Палмарес умирал.

Как стары были здесь дома, какой щербатой выглядела мостовая!

Улица была стара, как старая негритянка, жившая в старом закопченном доме — она всегда по-матерински совала мальчишкам тостан[22]-другой на кокаду[23] и целыми днями курила глиняную трубку, бормоча себе под нос никому не понятные слова.

Улица все больше горбилась, а дома быстро ветшали. Тишина смерти. Она спускалась с холма и поднималась от камней.

Переулок Зумби-дос-Палмарес умирал!

Однажды какая-то новобрачная пара явилась сюда посмотреть сдававшийся дом. Дом был уютный и комфортабельный. Но молодая запротестовала:

— Нет, нет, я не хочу. Эта улица похожа на кладбище.