Но сейчас проблема подделки поворачивается иной стороной. Каждый банк или нувориши собирают свою коллекцию в соответствии со своими вкусами и со вкусами своего консультанта. Если владелец коллекции, на девяносто процентов составленной из фальшивок, захочет выставить ее в самом престижном зале самого авторитетного музея, он это сделает без особого труда, поскольку выставочные залы и музеи больше нуждаются в средствах, чем боятся потерять авторитет. Факт недавнего времени: американский миллионер, уроженец одной из бывших советских республик, осчастливил свою родину, подарив ей целый музей, составленный в основном из фальшивок, подписанных самыми громкими именами.

Воля большого капитала сильнее, чем суждение эксперта. К тому же богатые хозяева не любят экспертов, обладающих собственным мнением, предпочитают более послушных, менее образованных и лучше понимающих проблемы имиджа и представительства, чем туманные проблемы подлинности. Поэтому на выставках может появиться, скажем, эскиз знаменитой картины, ни на йоту не отличающийся от музейного полотна, разница только в размере: это возможно только при фотокопировании, но немыслимо в мастерской художника XIX века. Галереи и аукционы предпочитают иметь дело с лабораториями и аппаратурой, а не со специалистами, объясняя это засильем фальшивок на современном рынке. Специалисты могли и впрямь искренне заблуждаться, могли и вступать в заговор с фальсификаторами и торговцами «теневым» товаром. Но не меньше известно фальшивок, имеющих лучшие отзывы из лучших лабораторий, когда фальшивые, когда и подлинные; кстати сказать, технологическая экспертиза картин Хана ван Меегерена дала разноречивые результаты и оставила место для будущих споров.

Так как же лучше всего приобретать художественные произведения, если вы хотите украсить вашу комнату подлинным рисунком или картиной известного художника? Конечно, ваш вкус все равно будет на первом месте. И лучше повесить у себя над столом пейзаж работы неизвестного художника, если он вам нравится и напоминает места вашего детства, чем иметь перед глазами работу знаменитого мастера, если она вам ничего не говорит. Громкое имя может, конечно, тешить ваше самолюбие, но стоит ли сообщать гостям, что у вас картина Врубеля, если понимающие люди только усмехнутся вашей наивности. В конце концов надо просто знать опасности, которые могут вас подстерегать. Скажем, подпись «Левитан» может быть вполне подлинной, но принадлежать не знаменитому пейзажисту, а его менее удачливому брату. Совет специалиста здесь будет кстати, как и во многих других сложных случаях. Но вы можете найти у современного художника работу, которая вам понравится. В этом случае вы застрахованы от обмана, к тому же ваш современник еще может стать знаменитостью.

Джастин Судано, одетый в мешковатый белый комбинезон с эмблемой «Антенны и электроника Капитолия», равнодушно наблюдал, как агенты службы безопасности роются в его инструментах и проверяют стоящий на двухколесной тележке картонный ящик с запасными частями.

На самом деле Судано нервничал. Его тело заливал обильный пот, сердце колотилось, как бешеное.

Один из агентов кивнул ему. Судано прошел через металлоискатель. Прибор заверещал, вспыхнула красная лампочка. Напустив на себя глуповатый вид, Судано шагнул назад, снял ботинки и миновал прибор снова.

— Стальные набойки, — объяснил он.

Агенты с явным облегчением пропустили его, перепоручив распорядителю, который сопроводил электрика к лестнице, ведущей на чердак.

Судано не видел смысла в том, чтобы тащить наверх все принадлежности. То немногое, что действительно требовалось, можно было за несколько секунд достать из ящика. Он запустил в него руку, извлек три связанных веревочкой пластиковых мешка, перебросил их через плечо и торопливо зашагал по лестнице.

Чердак оказался огромным и тесно заставленным мебелью, сундуками со старинными картинами, посудой и портьерами. Паутины тоже хватало. Судано пробился сквозь хлам к южной стене с высоко расположенным окном и придвинул к ней старый дубовый стол.

Забравшись на стол, он смахнул паутину, потер стекло, освободив от грязи маленький пятачок, и прильнул к нему глазом.

Отлично! Внизу расставляли стулья и тянули провода к прожекторам и микрофонам. Времени хватит.

Порывшись в инструментах, он выудил большую плоскую отвертку и стал отковыривать удерживающую стекло замазку. Когда низ и боковины освободились, он вынул стекло и аккуратно положил его на стол.

Затем вскрыл первый мешок и достал из него какие-то предметы причудливой формы, сделанные из пластика. Одни были снабжены резьбой, другие имели выступы, пазы, желобки и отверстия под шпильки. Пальцы Судано проворно принялись за дело, и набор деталей вскоре превратился в странный предмет.

В другом мешке отыскались упругие планки из склеенного эпоксидной смолой борного волокна. Скрепив планки — особыми скобами, Судано превратил их в цельную пластину длиной с полметра. Затем жестко соединил обе детали.

Потом достал отрезок капроновой веревки с петлями на концах, закрепленными капроновым же шнуром. Шнур Судано скручивал вручную, и с ним пришлось изрядно повозиться, к тому же волокна до крови резали ладони. С трудом согнув пластину, он надел на каждый из ее концов по петле, и она превратилась в лук. Оставалось только снабдить его калиброванным прицелом и зарядным механизмом.

И последнее. Он запустил руку в третий мешок и достал стянутый резинкой мешочек поменьше, откуда вытряхнул пластиковую трубку длиной в локоть и толщиной с палец. В один из концов трубки он вставил прозрачный пластиковый конус, превратив трубку в стрелу с наконечником. На другой конец стрелы Судано натянул матерчатый чехол.

Стрелу он уложил в продольную канавку на ложе. Сверху ее придерживала полоска упругого пластика.

Теперь Судано был готов. Он встал, расстегнул молнию на комбинезоне и сбросил его. Под ним оказался легкий серый костюм, которому не хватало лишь галстука. Судано достал его из кармана и неторопливо завязал, постаравшись сделать узел как можно ровнее.

Он терпеливо дождался, пока не заиграла музыка. Когда оркестр грянул «Слава вождю!»[3], Судано прильнул к прицелу. С последней нотой гимна закончится жизнь сорок третьего президента Соединенных Штатов.

Клифтон Чедвик вздрогнул и зябко повел плечами, поднимая повыше воротник пальто из верблюжьей шерсти. Слабеющий свет осеннего солнца сменился моросящим дождиком, капли которого попадали под навес крыльца, где он стоял в терпеливом ожидании.

«Может, звонок не в порядке?» — подумал Чедвик. Он уже поднял руку, собираясь постучать, но в этот момент в фойе вспыхнул свет. Затем в замке заскрежетал ключ, дверь отворилась.

— Доктор Нельсон Элбан?

— Да.

— Клифтон Чедвик. Я вам звонил сегодня утром.

— Помню. Что ж, заходите. Вообще-то я ждал вас не раньше завтрашнего утра, а моя экономка ушла. Извините, я не прислушивался к дверному звонку.

Чедвик вошел и ожидал, пока Элбан запрет дверь.

— Пальто можете повесить здесь, мистер Чедвик. — Элбан извлек из шкафчика плечики и протянул их гостю. — Вы, наверное, привыкли к погоде получше.

— Там, где я живу, доктор, обычно не холодает так рано.

— Честно говоря, я и сам не в восторге от местного климата, но мне здесь удобно работать. В сорока милях отсюда находится федеральная тюрьма строгого режима, а в пределах двадцати миль — исправительные центры двух штатов. Из Скайтерсвиля в оба конца — рукой подать.