– Я должна посетить и свое герцогство. – Она улыбнулась Изабелле. – Ты ведь не была в Аквитании?

– Нет, госпожа, – ответила Изабелла, – но мне бы хотелось побывать там.

Алиенора окинула взглядом сад:

– Сегодня погода напоминает мне о родных местах, но солнце там светит ярче. Здесь у фруктов терпкий вкус, а у вина – кислый, это от недостатка солнца. В Аквитании и фрукты, и вино сладкие как мед. А может быть, я просто давно там не была. – Она повела рукой. – Пришло время навестить подданных и показать им моего наследника.

Она бросила любящий взгляд на Вилла. Тот с раскрасневшимся от долгого бега лицом плюхнулся под дерево в тенечке, и сердце матери затопил океан любви.

Тем вечером Вилл, вопреки обыкновению, выглядел вялым. За ужином его уже клонило ко сну, и он не столько ел, сколько баловался с накрошенным в молоко хлебом. Джеффри жадно проглотил свою порцию, потребовал добавки и, насытившись, что есть духу помчался играть с другими детьми, обитающими в замке.

Алиенора усадила Вилла рядом с собой и велела арфистке сыграть какую-нибудь спокойную мелодию, а Изабелла принялась рассказывать принцу басню Эзопа про ворону и лисицу. Мальчик слушал, прижавшись к матери и посасывая большой палец, а она гладила сына по голове.

Когда история закончилась, Алиенора поманила рукой Павию, няню Вилла.

– Давай-ка, малыш, в постель, – нежно потормошила его мать.

Вымыв руки и лицо и прочитав молитву, Вилл забрался в кроватку. Рядом стояла колыбель его младшего брата. Алиенора проверила, хорошо ли укрыт спящий младенец, и поцеловала детей на ночь. Ночная рубашка Вилла, которую мать сшила ему вчера, белела в полумраке комнаты, как цветок аквилегии в сумерках. Алиенора снова погладила ярко-рыжую голову сына.

– Спокойной ночи. Да благословит тебя Бог! – прошептала она.

– Мама. – Вилл зевнул, повернулся на бок и мгновенно уснул.

Алиенора и Изабелла сели за шахматную доску. Арфистка продолжала наигрывать негромкую мелодию, осторожно перебирая струны, – казалось, дождик тихо стучит в окошко. Няня Джеффри привела мальчика с улицы и уложила в постель, несмотря на его упрямые заверения, что спать нисколечко не хочется.

Алиенора сделала ход белым рыцарем и подавила зевоту.

– Мне тоже стоит пойти спать, – сказала она. – Последнее время я быстро устаю.

– Но при этом не теряете остроты ума, – ответила Изабелла, с прищуром глядя на доску. – Понятия не имею, как выберусь из ловушки, которую вы мне приготовили.

Лицо Алиеноры озарилось улыбкой.

– Я тренирую ум, чтобы на равных спорить с Генрихом. Он склонен идти напролом, а мне нравится доказывать ему, что он не прав, и сдерживать его пыл.

Женщины еще посидели за шахматами, попивая вино и слушая музыку. Свечи меж тем медленно догорали. Алиенора поморщилась – болела поясница. Под спину ей были подложены подушки, но это не помогало.

– Хотите, я разотру вам сп… – Вопрос Изабеллы прервал пронзительный крик Вилла из детской:

– Мама! Мама!

Алиенора и Изабелла разом вскочили на ноги и ринулись в детскую. Над Виллом уже склонялась няня.

– Боюсь, у него жар, госпожа.

Алиенора приложила руку ко лбу сына. Он и перед сном был горячий, но тогда можно было подумать, что ребенок перегрелся на солнце. Сейчас же он просто пылал, а полуприкрытые глаза горели нездоровым огнем, и мальчик отворачивался от света ночника.

– Голова болит, – жалобно простонал Вилл и уставился куда-то за ее плечо, как будто видел там что-то внушающее ужас.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, все хорошо, мама с тобой, – успокаивала его Алиенора ровным голосом, хотя и сама была до смерти напугана. – Позовите Марчизу, – приказала она няне и вынула Вилла из кровати.

Он обвил ее руками. Алиенора почувствовала, как сын дрожит, и дрожь передалась и ее телу. Потом на ее платье пролилось что-то горячее – ребенок описался, и мальчик зашелся плачем еще громче и пронзительней. Разбуженный шумом, завыл малыш Генрих, и Изабелла поспешила к нему, чтобы успокоить.

Выполнив поручение, вернулась Павия.

– Госпожа, позвольте, я оботру и переодену принца. Я принесла чистое белье. – В руках она держала стопку простыней и полотенец.

Алиенора передала сына няне. На ее платье расплывалось темное пятно, моча Вилла просочилась через шерстяную ткань и нижнюю рубашку. Алиенора ощутила холодную липкую влагу на коже пониже сердца и над выступающим животом, и ее пронзило дурное предчувствие.

Павия сняла с ребенка рубашку и вдруг в испуге отшатнулась, прикрывая рукой рот, чтобы сдержать крик.

Алиенора с тревогой перевела взгляд на сына, и сердце ее упало: тело и руки Вилла сплошь покрывала мелкая темно-красная сыпь.

– Нет! – Она затрясла головой. – Нет!

Между полотнищами занавеса показалась голова Марчизы.

– Госпожа? – Потом она увидела Вилла, и вопросительно-озабоченное выражение ее лица сменилось ужасом. – Я привела лекаря, – проронила она и исчезла.

Алиенора взяла сына из рук Павии и перенесла в соседнюю комнату, чтобы его можно было осмотреть при более ярком освещении. Сыпь не походила на пустулы смертоносных оспы или кори, но и утешить лекарь ничем не мог. Зловещие крапины распространялись по нежному телу ребенка молниеносно.

Вернулась Марчиза, с ней пришел магистр Радульф. Его спешно вытащили из постели: одежда в беспорядке, из-под съехавшей набок шапочки выглядывают всклокоченные волосы. На плече лекаря – сумка с целебными снадобьями. Алиенора упрекнула его за промедление и залилась слезами облегчения – присутствие именитого врачевателя дарило надежду.

– Сделай же что-нибудь! – причитала она. – Ради Бога, помоги ему!

Тот взял Вилла на руки и потребовал принести побольше свечей. Вилл истошно кричал и отворачивался от света. Увидев сыпь, магистр Радульф плотно сжал губы.

Алиенора молитвенно сцепила руки:

– Ты ведь сможешь что-нибудь сделать?

Магистр бесстрастно взглянул на нее.

– Что смогу, сделаю, – проговорил он. – Но все в Божьей власти. Не стану врать: положение очень опасное. Нам остается только молиться и полагаться на милосердие Господне.

Всю ночь Алиенора просидела у постели Вилла и в бессильном отчаянии наблюдала, как состояние его ухудшается, несмотря на все старания магистра Радульфа. Лекарь давал больному микстуру, чтобы облегчить боль, однако детский организм не принимал ее и извергал из желудка. Врач отворял кровь, желая остудить жар, – все напрасно. Поначалу ребенок все еще пронзительно скулил, словно кто-то водил смычком по струне, которая вот-вот порвется. Но к утру мальчик умолк, впал в забытье и обмяк на руках у матери, как тряпичная кукла. Крапины сыпи слились в крупные лилово-синие пятна, и кожа стала напоминать лоскутное одеяло.

Алиенора уже без всякой надежды молила Бога сжалиться над ее чадом. Молитвы оставались без ответа. Вилл угасал с каждым вздохом. За что Господь наказывает ее и Генриха и отбирает у них сына?

Все как один обитатели замка, от самого знатного рыцаря до последнего холопа, преклонили колени в молитве. Сынишка постельничего широко растворил ставни, и в комнату ворвался свежий воздух солнечного майского утра, напоенный запахом набирающей силу жизни.

Капеллан королевы, отец Пьер, совершил обряд соборования над безжизненным, едва дышащим тельцем в руках Алиеноры. Она прижимала сына к себе и ощущала, как лихорадочно опускается и поднимается его грудь. Прошли сутки с той минуты, когда он в последний раз резво вскочил с кровати и схватил игрушечный меч с горячей готовностью впитывать жизнь каждой частичкой своего существа.

Услышав всхлипывания, Алиенора обернулась к придворным дамам.

– Возьмите себя в руки! – зашипела она. – Я не хочу, чтобы он слышал ваши рыдания!

Эмма отделилась от группы женщин и, задыхаясь от слез и прижимая руку ко рту, выскочила из комнаты. Алиенора ласково убрала волосы со лба Вилла.

– Вот так, мой храбрый мальчик, – произнесла она, – мама с тобой. Не бойся, малыш, все хорошо, все хорошо.