— Бедняжка Шон, — прошептала она. — С тобой обходились так безжалостно! Но карины всегда были безжалостными. Дом Алиннов был иным, дитя. Тебе следовало бы родиться алинн.

И больше она не сказала об этом ни слова.

Шон проводила дни, дивясь, ночи, любя, и все реже вспоминала Каринхолл, а потом обнаружила, что Моргана стала для нее точно член семьи. И более того: она теперь начала ей доверять.

Пока не узнала про злоцветы.

Как-то утром Шон проснулась и увидела, что окно полнится звездами, а Моргана исчезла. Обычно это означало долгое тоскливое ожидание, но на этот раз Шон еще только доедала свой завтрак, который отставила ей Моргана, когда та вернулась с большим пучком бледно-голубых цветов.

Моргана выглядела оживленной. Шон еще никогда не видела ее такой оживленной, такой нетерпеливой. Она даже не дала Шон доесть, а позвала ее подойти и встать на меховой ковер у окна, потому что хотела вплести цветы ей в волосы.

— Ты так сладко спала, дитя, — весело сказала она, принимаясь за дело,

— и я заметила, как отросли твои волосы. Они были такими короткими, обкорнанными, безобразными. Но ты ведь живешь тут уже долго, и теперь они стали приглядными, длинными, как мои, а злоцветы сделают их прекрасными.

— Злоцветы? — с любопытством переспросила Шон. — Ты так их называешь? А я и не знала.

— Да, дитя, — ответила Моргана, все еще хлопотливо заплетая и переплетая. Шон стояла к ней спиной и не видела ее лица. — Маленькие голубенькие называются злоцветы. Они цветут даже в самые злые морозы, вот их и стали так называть. Происходят они с планеты Ймир, где зимы почти такие же холодные и долгие, как у нас здесь. Другие цветы тоже с Ймира — те, что распускаются на лозах вокруг корабля. Из называют морозоцветами. Глубокозимье такая унылая пора, что я посадила их тут, чтобы придать всему немножко красоты. — Она взяла Шон за плечи и повернула лицом к себе. — Сбегай за свои зеркалом и посмотри сама, дитя Карина.

— Оно там, — ответила Шон и бросилась мимо Морганы. Ее босая подошва коснулась чего-то холодного и мокрого. Нога отдернулась, Шон охнула. На меховом ковре поблескивала темная лужица.

Шон нахмурилась, замерла и посмотрела на Моргану. Та не сняла сапожек. Они выглядели отсыревшими.

А за спиной Морганы не было видно ничего, кроме черноты и незнакомых звезд. Шон испугалась: что-то было не так. Моргана смотрела на нее со смущенной растерянностью.

Она облизнула губы, робко улыбнулась и пошла за зеркалом.

Прежде чем она уснула, Моргана чарами убрала звезды. За их окном была ночь, но ласковая ночь, каких в глубокозимье не бывает. Вокруг их поля посадки ветер колыхал густую листву древесных вершин, а луна в вышине одевала все светлой красотой. Прекрасный мир, где можно спать в безопасности, сказала Моргана.

Но Шон не спала. Она сидела в стороне от Морганы, глядя на луну. Впервые с той минуты, когда ее глаза открылись в Морганхолле, она рассуждала как карин. Лейн похвалил бы ее с гордостью, Крег спросил бы, почему ей потребовалось для этого столько времени.

Моргана вернулась с пучком злоцветов и в сапожках, намокших от снега. Но снаружи не было ничего кроме пустоты, по словам Морганы, заполняющей пространство между звездами.

Моргана сказала, что свет, который Шон увидела тогда в лесу, был рожден лучами ее корабля, когда он спускался на поле. Но толстые лозы морозоцветов росли внутри ног корабля, вокруг них и над ними. И росли они долгие годы.

Моргана не выпускала ее из корабля и показывала ей все только из окна. Но Шон не помнила, чтобы в стене Морганхолла, когда она рассматривала его снаружи, было окно. А если окно все-таки есть, то где лозы морозоцветов, которые должны были его оплести? Где иней глубокозимья, который должен был нарасти на нем?

Ибо название металлического замка было Морганхолл, рассказывала детям старая Тесенья, а семья, жившая в нем, называлась Лжецы, и пища их была призрачной, сотворенной из грез и воздуха.

Шон встала в сиянии лживого лунного света и пошла туда, где хранила подарки Морганы. Она по очереди оглядела их и взяла самый тяжелый — стеклянного ветроволка. Это была большая фигурка, так что Шон пришлось поднять его двумя руками — за оскаленную морду и за хвост.

— Моргана! — крикнула она.

Моргана сонно села на кровати и улыбнулась.

— Шон, — прошептала, она. — Шон, дитя. Зачем тебе понадобился твой ветроволк?

Шон приблизилась на несколько шагов и подняла стеклянного зверя высоко над головой.

— Ты лгала мне. Мы никуда не летали. Мы все еще в разрушенном городе и все еще в глубокозимье.

Лицо Морганы помрачнело.

— Ты не знаешь, что говоришь! — Она неуверенно поднялась на ноги. — Ты хочешь бросить в меня эту статуэтку, дитя? Я не боюсь. Однажды ты занесла надо мной меч, и я не боялась тебя тогда. Я — Моргана полная чар. Ты не можешь причинить мне вред, Шон.

— Я хочу уйти, — сказала Шон. — Принеси мой меч и нож, а также мою одежду. Я возвращаюсь в Каринхолл. Я женщина Карина, а не дитя. Ребенком меня сделала ты. Принеси и еды мне в дорогу.

Моргана засмеялась.

— Ах, как серьезно! А что, если я не принесу?

— Если не принесешь, — ответила Шон, — я брошу ветроволка в твое окно.

— Нет, — сказал Моргана. По ее лицу ничего нельзя было понять. — Ты этого не сделаешь, дитя.

— Сделаю, — ответила Шон. — Если ты не принесешь всего, что я велела.

— Но ты же не хочешь меня покинуть, Шон Карин, не хочешь! Вспомни, мы же любовники. Мы семья. Я могу творить для тебя чары. — Ее голос задрожал.

— Положи его, дитя. Я покажу тебе то, чего прежде не показывала. Есть столько мест, куда мы можем отправиться вместе, столько историй, которые я могу тебе рассказать. Положи его, — молила она.

Шон торжествовала, но отчего-то на глазах у нее стояли слезы.

— Почему ты так боишься? — спросила она гневно. — Ты же можешь починить окно своими чарами, так ведь? Даже я могу вставить стекло в разбитое окно, хотя Крег и говорит, что я почти ни на что не гожусь. — Слезы текли по обнаженным щекам, но безмолвные, безмолвные. — Снаружи тепло, ты сама видишь, и при луне легко работать. И есть же город. Наймешь стекольщика. Не понимаю, почему ты так боишься. Другое дело, будь здесь глубокозимье, холод, лед, притаившиеся в темноте вампиры. Но ведь это не так.

— Нет, — сказал Моргана. — Нет!

— Нет, — повторила Шон. — Принеси мне мои вещи.

Моргана не сделал ни шагу.

— Не все было ложью. Да, не все. Если ты останешься со мной, то проживешь очень долго. Я думаю, дело в пище, но это правда. И очень многое было правдой, Шон. Я не хотела тебе лгать. Я хотела, как лучше, как вначале было со мной. Знаешь, надо просто притвориться перед самой собой. Забудь, что корабль неподвижен. Так лучше. — Голос ее стал тоненьким, испуганным. Она была взрослая женщина, а умоляла как маленькая девочка, детским голоском. — Не разбивай окна. В окне заключены самые могучие чары. Оно может перенести нас куда угодно… почти. Пожалуйста, пожалуйста не разбивай его, Шон. Не надо!

Моргана дрожала. Колыхающиеся полосы тканей, которые она носила, вдруг потускнели, стали лохмотьями, кольца не сверкали. Сумасшедшая старуха и больше ничего. Шон опустила тяжелого стеклянного ветроволка.

— Мне нужна моя одежда, и мой меч, и мои лыжи. И еда. Много, много еды. Принеси все это и, может быть, я не разобью твое окно, лгунья. Ты меня слышишь?

И Моргана, более не полная чар, кивнула и сделала то, что ей было ведено. Шон молча следила за ней. Больше они не обменялись ни единым словом.

Шон вернулась в Каринхолл и состарилась.

Ее возвращение всех ошеломило. Она узнала, что отсутствовала стандартный год с лишним, и никто не сомневался, что они с Лейном погибли. Сперва Крег отказался ей поверить, и остальные его поддержали, но Шон предъявила пучок злоцветов, которые выпутала из своих волос. Но даже и тогда Крег отрицал все необычайное, что с ней произошло.