Николов неохотно берет листок и переворачивает его.

— Ну и что? — раздраженно спрашивает он. — Ничего здесь нет.

Я чуть-чуть наклоняю листок в его руке.

— Линии какие-то, — говорит Николов.

— Это оттиск записки, написанной на предыдущем листке, — поясняю я. — Вот увеличенная фотография ее, сделанная в косых лучах.

Я показываю ее Николову.

Он с интересом вглядывается в нее и восклицает:

— А ведь тут что-то написано!

— Именно. И наши эксперты не только ее прочли, но и установили автора. Это вы писали, Иван Харитонович.

— Я?!.

— Да, вы. Вот текст записки. Прочтите.

На лице Николова проступает беспокойство. Но, по мере того как он читает записку и улавливает ее смысл, беспокойство сменяется очевидной тревогой.

— Это не я писал, — говорит он и отодвигает от себя лежащие перед ним бумаги.

— Вы, Иван Харитонович. Вот заключение экспертов. Прочтите.

— Не желаю! — почти кричит Николов. — И грош цена вашим экспертам в таком случае!

Ну это уж слишком. Он же умный человек. В конце концов, ему можно напомнить и некоторые имена. Все, кроме Пирожкова, его упоминать не следует, это тоже ловушка для Николова, и пусть она останется в резерве. Впрочем, она, возможно, сейчас и не понадобится. В глазах у Николова нарастает страх, пальцы нервно барабанят по чемоданчику, лежащему на коленях. Да, я себе представлял его совсем другим, этого Николова, умнее и сильнее, что ли.

— Иван Харитонович, — говорю я. — Дело гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Вот послушайте. После кражи вы внезапно и поспешно скрываетесь, заявив дежурной, что вам срочно надо вернуться в Пензу. Это был обман, в Пензу вы не поехали. В Москве вы вели себя тоже достаточно подозрительно. Об этом свидетельствует, в частности, жилец соседнего номера, с которым вы познакомились, некий Виктор, вы его помните?

— Не знаю такого! — с вызовом отвечает Николов.

— А Варю, с которой вы познакомились на трикотажной фабрике, вы тоже не знаете? Очень красивая женщина, кстати.

— Тоже не знаю!

— А она вас хорошо запомнила. Вы ей собирались подарить такой роскошный браслет. Как же так, Иван Харитонович?

— Повторяю, никакой Вари я не знаю и на трикотажной фабрике никогда не был.

— Но все это не самое важное, — с ударением говорю я. — Самое важное — вот эта ваша записка. В ней прямая угроза расправы с кем-то. И мы…

— Да не писал я ее! — с неожиданным отчаянием восклицает Николов. — Честное слово, не писал! Это… это ошибка, уверяю вас!

— Она написана вашим почерком, — терпеливо говорю я. — Вашим. Тем самым, каким вы заполняли регистрационный листок в гостинице. Понятно вам?

— Ошибка! Вот мой почерк! Вот! Смотрите!

Николов дрожащими пальцами открывает свой чемоданчик и лихорадочно роется в лежащих там бумагах.

Я с усмешкой спрашиваю:

— Что же, в Москве вы писали другим почерком? Тогда зачем, разрешите узнать?

— Да нет же!..

Тут Николов, видимо, на что-то решается, перестает рыться в своем чемоданчике и, оглянувшись в сторону Игоря и Рогозина, понизив голос, говорит:

— Ну хорошо. Можно с вами поговорить наедине?

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Этот товарищ приехал со мной из Москвы, — я указываю на Игоря. — А это начальник уголовного розыска Пензы. Они должны все знать. Так что наедине разговор не получится.

— Ну хорошо, хорошо! — взволнованно восклицает Николов. — Но секреты вы, по крайней мере, умеете хранить?

Я с удивлением смотрю на него и машинально отвечаю:

— Да, конечно, — но тут же с улыбкой добавляю: — Впрочем, смотря от кого.

— От моей жены, например!

— Да, тут вы гарантированы, будьте спокойны.

Я начинаю ощущать неясное беспокойство. Мне кажется, Николов собирается выкинуть новый фокус, и я почему-то не уверен, что мы сможем быстро в нем разобраться. Пожалуй, Николов не так прост, как это мне показалось вначале.

— Так вот… — торопливо произносит он, наваливаясь грудью на стол. — Так вот, — повторяет Николов и проводит ладонью по лбу, — если хотите знать, я никогда не жил в той гостинице, ни одного дня! И паспорт у меня украли сразу, как я приехал в Москву, в ресторане, на вокзале. А жил я все время… ну у одной знакомой, в общем. Если уж на то пошло, можете проверить! Я вам дам адрес. И жильцы соседних квартир подтвердят. Пожалуйста! И вы можете устроить новую экспертизу с моим почерком! И можете показать меня в гостинице! Ноги моей там не было!

Я ошеломленно смотрю то на него, то на Игоря и Рогозина. На их лицах такое же изумление, как и на моем. И тревога тоже.

Вот это номер! У меня нет сомнения, что Николов сейчас говорит правду. Значит, в гостинице по ею паспорту жил совсем другой человек, двойник этого Николова! А сам он все это время находился у своей приятельницы, боясь даже заикнуться о потере паспорта, и, так сказать, «срывал цветы удовольствия».

Злым ветром - image021.png

Глава 5. УБИЙСТВО

Итак, все предстоит начинать сначала. Весь поиск, все распутывание сложнейшего клубка. Степень опасности того неведомого человека намного возрастает. Жить по подложному, чужому паспорту — для этого надо иметь серьезные причины, не так ли? А пока что надо выяснить у Николова, на этот раз подлинного Николова, как же все-таки его паспорт попал к тому человеку, может быть, он какую-нибудь ниточку нам даст?

Между тем Николов заметно успокаивается: он чувствует, что мы ему верим и опасность оказаться замешанным в каком-то неведомом ему преступлении, кажется, миновала. Ну а грешок, в котором он признался, нас, очевидно, не интересует.

— Скажите, Иван Харитонович, — обращаюсь я к нему после минутного молчания, — как же украли у вас паспорт? Вы ведь даже помните, где именно это произошло?

— В том-то и дело, что помню. Прекрасно помню, — охотно подтверждает Николов. — На вокзале, в ресторане. Но вот как это случилось, ума не приложу. Я уже все перебрал, буквально все. Хотя… — он нерешительно умолкает. — Пожалуй… после того, что вы мне сообщили…

— Что же после этого?

— Видите ли, в поезде, на пути в Москву, я познакомился с одним человеком. Весьма, кстати, приличным, я бы даже сказал, интеллигентным и солидным.

— Он ехал тоже из Пензы?

— Нет. Из Куйбышева. Тут произошла забавная история. Подхожу я к вагону, а около него с каким-то неизвестным стоит мой приятель, он вернулся из Куйбышева. Ну обнялись, и он говорит: «Ваня, передаю тебе моего попутчика. Знакомьтесь. Скучать не будете». Вот так и получилось.

— А кто этот ваш приятель?

— Сева Страхович, мой сослуживец.

Я смотрю на Рогозина, и тот незаметно мне кивает. Взял, значит, на заметку этого Севу. А еще через минуту Рогозин выходит из кабинета.

— Ну когда поезд отошел, мы разговорились, — продолжает между тем Николов. — Он всякие забавные истории рассказывал. Перекинулись в картишки, коньячок у него с собой оказался. Словом, все было весьма приятно. А поезд в Москву пришел среди дня. Ну и решили мы на прощание вместе пообедать, тут же на вокзале, в ресторане. Посидели мы там часа два, хотя ресторан, конечно, не ахти какой. И вот, понимаете, паспорт… Боже упаси, я ни на минуту не думаю на Михаила Александровича…

— Он так себя назвал?

— Да, да. Именно так. Я, повторяю, не могу даже помыслить, что он… Да и как, сами посудите? Не мог же он в карман ко мне залезть? Выпили мы, кстати, самую малость.

— А почему вы думаете, что паспорт украли? — спрашиваю я. — И именно в ресторане? Может быть, вы его в поезде потеряли? Или там его и украли?

— Нет, нет, — убежденно возражает Николов. — Перед самой Москвой мне проводница вернула билет, и я его положил в бумажник. Паспорт был на месте. Это и я хорошо помню.

— Скажите, — вдруг вмешивается Игорь, — а вы с этим Михаилом Александровичем не условились продолжить знакомство? Не обменялись адресами, телефонами?