Иван почувствовал, как с каждым словом растет в нем интерес к этой странной беседе.
– Как так – меньше? Что ты мелешь? Они у тебя что, по ночам гулять ходят?
Микола еще раз огляделся вокруг, не подслушивает ли кто, и признался Перукарникову в страшном преступлении.
– Гулять не гулять, а их зараз стильки, скильки завжды було. А так не може буты, тому що я кожного разу, вночи, на прывали, их по одний-дви штуки в кущах заховаю и обратно не беру, щоб нам з тобою легше було ящик носить. Розумиешь?
Перукарников понял, что человеческий интеллект – это страшная штука. Вот взять Жабодыщенко: на первый взгляд – дурак дураком, только и мозгов, чтобы пожрать да попить. ан нет – тоже, оказалось, царь природы. Логик! Стратег! Кто бы мог подумать!
– А ты хитрый жук, Жабодыщенко! – восхищенно молвил он. – Я бы до такого не додумался! Ведь Салонюк в этот ящик и не заглядывает.
Он приподнял крышку уже с нескрываемым интересом:
– Так что у тебя тут не выходит?
Микола попытался разъяснить еще доходчивее.
– Так я же ж тоби и кажу, мины в котрый раз знову в ящик повертаються. Скильки ночью не сховаю, зранку уси на мисци.
Не говоря ни слова, Перукарников и Жабодыщенко медленно повернули головы в ту сторону, откуда доносился жизнеутверждающий храп родного командира. Во взглядах у обоих бойцов сквозило подозрение.
Иван потрогал Жабодыщенко за рукав:
– Так, может, это он?
– Шо – он?
– Может, это Салонюк их обратно засовывает?
Микола печально покачал головой:
– Якбы ж то. Ни, не думаю! Тут явно без нечистой силы не обийшлося! Я остатнюю ночь не спав, лежав тихо, щоб роздывытыся – хто ж це може мины обратно у ящик покласть, колы я на нему зверху сплю?
Волосы на голове Перукарникова непроизвольно зашевелились, как если бы ему читали вслух «Майскую ночь, или Утопленницу» задолго до третьих петухов.
– Ну! И что ты ночью увидел? – нетерпеливо спросил он.
Жабодыщенко, белый от страха, прошептал:
– Шо, шо? А то шо – ничего! Во! Тильки утром ящик видкрыл, а мины знов уси на мисци. И Салонюк у ею ночь хропив, я це сам и бачив, и слухав.
Редко кому случается присутствовать при битве титанов. А вот Оттобальту, Сереиону и королевским гвардейцам повезло. Корпоративная этика мешала им в открытую радоваться позорному поражению бесумяков, однако удовольствие они получили неимоверное.
Разумом они понимали, что люди, вступившие в орден Бесумяков и служащие под началом королевы Гедвиги, заслуживают жалости и сострадания, но душа отчаянно протестовала. И то, что хваленые рыцари, обученные по прославленной и широко разрекламированной тетиной методике, были наголову разгромлены и в панике бежали, невзирая на вопли своей повелительницы, пролило бальзам на их уязвленное самолюбие.
Призванные Сереионом на помощь королевской избраннице, гвардейцы получили почетную, но непривычную для себя роль зрителей. Оттобальт пригласил их занять места в партере. Даже Ляпнямисус выбрался из своей каморки и принес королю подносик с личбурберсами, понимая, что тетя Гедвига вряд ли сможет возразить что-либо против этого.
Сковородка – самая большая, нужно заметить, в хозяйстве королевского повара – порхала в крепких Галиных руках, как перышко. Сзади ошеломленных бесумяков тузили разгневанные аквалангисты, которые приняли сторону пышногрудой красавицы против старой карги, напустившей на нее банду каких-то закованных в железо придурков.
– У нас в Бронксе, – пропыхтел Гарри, – был очень популярен правый хук. Вот так.
Рыцарь свалился под ноги королеве Гедвиге.
– Здорово, – откликнулся Билл. – А подводным ружьем по голове – тоже неплохой приемчик. У нас в Чикаго его бы оценили.
– Брыннь! – сказал шлем другого рыцаря.
– Эть, – сказал сам рыцарь, валясь с ног.
– А ну кыш отседова! – сказала Галя, взмахивая сковородкой. – Ироды!
– Хлоп! Дреннь! – сказала сковородка, соприкоснувшись сразу с двумя шлемами.
– Похоже, эта детка росла в Бронксе, – восхищенно молвил Билл.
– Или в Чикаго, – предположил Гарри.
– В атаку! – призвала Гедвига.
Один из рыцарей поскользнулся и проехался животом по каменным плитам пола. Сверху образовалась куча мала.
– Болваны медноголовые! – азартно крикнула Галя. – Поберегись! Зашибу!
– Спасайся! – охнул кто-то, и вскоре неуверенное отступление превратилось в повальное бегство.
– И каргу свою прихватите! – посоветовала воинственная «принцесса». – Пока еще есть что хватать.
– Бальтик! – грозно возопила Гедвига. – Ты позволяешь так обращаться в своем собственном замке с твоей собственной тетей, которая носила тебя на руках, когда ты был маленьким! Тень дяди Хеннерта не вынесет этого! – Голос ее сорвался.
– Дядя небось и стал тенью оттого, что жены не вынес? – полюбопытствовала Галя.
– Бальтик!
– С сегодняшнего дня зови меня Отто, – величественно изрек Оттобальт. – И познакомься с моей невестой, тетя Гедвига. Я женюсь.
Галя зарделась как маков цвет.
– Этот цупитуйчик, – сказал Оттобальт, поворачиваясь к невесте, – дядя Хеннерт вручил мне безо всякой надежды на то, что мне доведется им воспользоваться. Его предлагали только любимым женщинам, а разве наши тети и бабки позволили бы нам жениться по любви, говорил он. Этот цупитуйчик ждал своего часа несколько сотен лет, переходя из поколения в поколение. И дождался…
– Ты даже не знаешь, кто она! – пискнула тетя.
– Королева Упперталя и Зейдерзейских островов, тетя, – важно молвил король. – И советую тебе с почтением относиться к ее величеству.
– Поздравляем, ваши королевские величества! – рявкнули гвардейцы, Сереион и повар Ляпнямисус.
– Похоже, здесь намечается свадьба, Гарри, – заметил Билл.
– Этот увалень не стоит нашей детки, но, по-моему, она счастлива, – откликнулся Гарри. – А это главное.
– Хлюп! – сказал Билл.
– Держись, старина, – посочувствовал Гарри. – Когда я выдавал замуж сестру, я плакал, как ребенок.
– Хлюп! Она мне, как – хлюп! – дочь…
– Да поцелуй же невесту, дубина, – прорычал аквалангист, и Оттобальт прильнул к губам невесты в страстном поцелуе.
– Какой кошмар, – схватилась за голову тетя Гедвига.
В то время как Галя твердою рукою (чем был издревле славен род Наливайко) устанавливала власть Советов в отдельно взятом замке королевства Упперталь, в башне Мулкебы творилось нечто невообразимое.
– Что?! – вопил Мулкеба, адресуясь куда-то в пространство.
– Штурляндик! – орала ему в ответ ведьма Свахерея.
Она забралась уже очень далеко от Дарта и до сих пор не обнаружила никаких следов пропавшего дракона. Сердце бабули разрывалось между чувством долга перед государством и чувством ответственности перед покойной сестрой. Она должна была быть в замке вместе со своей внученькой Галей, а вместо этого носилась на седласой забаске на бреющем полете, заглядывая под всякий пышный кустик в поисках загулявшего ящера.
И вдруг ее, словно громом, поразила ужасная мысль. Она вспомнила, чего не должна была делать ее Галочка, чтобы не нарушить колдовства. Штурляндик! Ни в коем случае нельзя дергать за штурляндик! И Свахерея немедленно связалась с Мулкебой.
Она была слишком далеко, и связь то и дело пропадала. Голос мага звучал как из-под пухлого матраса.
– Нашла?
– Нет! Галю мою найди! Она на прибацуйчике!
– И что?
– Скажи ей, что нельзя дергать за штурляндик!
– Что?
– Не! Дер-гать! Штур-лян-дик!
– Хорошо! Хорошо! Ищи дракона…
Мулкеба потер затылок и тяжко вздохнул:
– Зачем ей дергать за штурляндик? Это опасно… И кстати, где он лежит?
Из старого башмака выглянуло пуховое личико шумнязи Мымчи.
– Штурляндик-то кому понадобился?
– Да вот ведьма наша просит, чтобы ее внучка дернула за штурляндик прямо на прибацуйчике. Надо уважить старую подругу. Она знаешь как радовалась, когда нашла свою девочку. Так что давай ищи.