- Я жду ребёнка.
Это известие слово молния поразило Ратмира.
- Это правда? - переспросил он, - это уже точно?
В ответ Агния слегка кивнула головой, продолжая играть пальцами с его длинными волосами.
- Это же замечательно, у меня будет сын, наследник! Я устрою пир в честь этого события. Нужно придумать ему имя. Как же его назвать?
- Ну, об этом ещё рано думать.
- Почему же рано? Нет, вовсе нет. Ты родишь, можешь быть в этом уверена. Волхвы тебе помогут. У меня будет наследник, настоящий воин, мой приемник. Я назову его Айратом.
- Как того несчастного богатыря?
- Да, он был настоящим богатырём, но в первую очередь он был воином, и он погиб как настоящий герой.
Казалось, после такой радостной вести ничто не сможет омрачить жизнь Ратмиру. Однако уже на следующий день Евпатий сообщил ему не радостные вести:
- В Новгороде готовят новое войско против тебя. Купцы сказали, что Вольга собирал с них деньги на снаряжение и вооружение войска.
-Нужно устроить с ними переговоры, - решил Ратмир, - можно ведь ещё разрешить всё мирно?
- Думаю, что нельзя. Они уже собрали немало денег и вызвали змееборца Никиту Кожемяку.
- Никиту Кожемяку? Того самого разбойника?
- Того самого. Говорят, он убивал колдунов из клана Змея, когда мы с тобой ещё были детьми, и сильно преуспел в этом. Но потом он почему-то рассорился с Вольгой и уехал из города, а теперь вот, видимо, вернулся.
- Плохо дело. С этим я не смогу договориться. Придётся его убить. Он ответит за свои злодеяния.
- Ты хочешь мести? Богатырям? Но павших от их рук уже не вернуть. Из их родных никого не осталось в живых.
- Я сделаю всё, что потребуется, чтобы защитить Змейгород.
Но Ратмир думал совсем о другой мести. Он знал, что Никита Кожемяка как-то связан со смертью его отца. Если уж судьба не даёт ему отомстить Путяте, то всю свою ярость Змей обрушит на проклятого Никиту. Была уже середина весны, уже 22 марта отметили новый год, уже почти растаяли снега. Ратмир ждал своего врага с невероятным внешним спокойствием. Он верил, что Симаргл не оставит его, верил, что сможет одержать победу, и если победить не удастся, то хотя бы заключит мир с Новгородом. В эти весенние дни Змей вдруг вспомнил про те записи, что остались ему от его греческого друга Филиппа. Большую часть написанного Ратмир прочитать не мог, хоть и умел читать по-гречески, но кое-что понял, и теперь настойчиво пытался разобрать остальное. Греческий миссионер немало писал о классической Элладе, противопоставляя ей христианский Рим. И всё же, о древних временах Филипп писал с уважением, чуть не с восхищением, если это касалось Греции. «Короткое время они жил в гармонии с собой, - писалось там, - они были великодушны и благородны. В это короткое время ими управляла воля к созиданию. Но что помогало им творить такие великие дела? Что внушало им такое чувство прекрасного? Они любили вино, поклонялись богам Дионису и Аполлону. Как, не верую в единого Бога, в спасение души они выстояли на Фермопилах? Как им удалось победить при Марафоне? В те времена развернул свою деятельность поэт Эсхила, его чудесные представления завораживали дух. Но эти представления были лишь порождением своей эпохи. Так что же давало им силы побеждать и творить? Вот уже ни один век люди пытаются понять это, пытаются понять Элладу. Иные говорят, что без отгадки этой великой тайны человечество никогда не построит Царствия Божьего на земле. Почему же эллинский мир пал? Что именно мешало им закрепить и сохранить обретённые сокровища? Так или иначе, подвиг этих героев после них не смог повторить никто, кроме Христа. Но он был одинок в чуждом и злом мире, и потому люди предали его и распяли на кресте. Он погиб как когда-то погибла великая Эллада, смерть которой оставила нам больше вопросов, чем ответов».
Эту величайшую загадку пытался отгадать и сам Ратмир, он хотел использовать для этого всю свою силу. Но Симаргл не давал ему ответов, а теперь богатыри отвлекали его от этого великого дела. И снова Ратмир должен был быть жестоким и безжалостным. Не ради себя, а ради великой цели, перед которой всё остальное было мелким и незначительным. Весна уже подходила к концу, а врага всё не было. Змей уже, было, разуверился, что враг вообще придёт, но тут случилось появиться у стен города внезапному гостю. Конь его был весь в мыле и едва передвигал ноги, сам всадник выглядел взволнованным и уставшим. Бледное, гладко выбритое лицо выражало тревогу. Незнакомец хотел увидеть Змея, и его почти сразу привели ко двору Ратмира
- Кто ты и как мне тебя называть? – спросил владыка.
- Меня знают под именем Пафнутий, но моё настоящее имя Богдан – колдун из клана Змея. Много лет назад я попал в плен к христианам и долгое время скитался по русской земле, пока не узнал, что мои братья вернулись на новгородскую землю. Я пришёл, чтобы сообщить, что вам грозит опасность. Никита Кожемяка с войском идёт сюда и вскоре будет здесь.
- Что ты знаешь про Никиту Кожемяку? - спрашивал Ратмир.
- О, я хорошо его знаю, он меня взял в плен, и я всё расскажу тебе про него, только дай мне сначала поесть, я не ел трое суток и очень ослаб в пути.
- Не так быстро, - отвечал Доброслав, задержав Ратмира, готового уже послать за едой, - Если кто-то из братьев узнает тебя, то ты будешь принят, ежели нет, то не обессудь, я не поверю ни единому твоему слову.
Вскоре все колдуны собрались на площади возле дома Ратмира. Пафнутий вышел к ним. Старый колдун смотрел на них с мольбой и пытался отыскать знакомые лица.
- Этот странник утверждает, что он из вашего клана, - произнёс Доброслав, - признаёт ли кто из вас его?
Но колдуны лишь поморщили лбы и остались стоять на месте.
- Видишь, ты им не знаком.
- Да как же-ш это?
- Богдан, это ты? - вдруг вышел из толпы Захар, - вот так да. Ты откуда здесь?
И заключил Пафнутия в братские объятия. Колдун от радости чуть не расцеловал своего спасителя. Его признали, теперь ему можно было верить. И он рассказал Змею и Доброславу всё, что знал.
Глава 7.Купец.
В Новгород Никита Кожемяка вместе с товарищами прибыл только в середине весны, после новогодних празднований. Но даже в это время он не опоздал, так как средств на поход ещё собрано не было. Вскоре богатырям навстречу вышел старый вояка средних лет, но ещё довольно крепкий телом, с недобрым волчьим оскалом на лице. В нём можно было узнать знаменитого новгородского богатыря - Вольгу Святославовича. На лице его поприбавилось морщин, могучее тело обросло жиром, но взгляд всё ещё полон решимости.
- Ну, вот и наш змееборец, - произнёс он, завидев Никиту, - я уж думал, что мы и не свидимся никогда, но на всё воля Божья. Проходи, располагайся промеж других богатырей, будь здесь как дома.
- Я сюда не зад отсиживать приехал, - отвечал Никита, - Где моё войско, с которым я пойду на Змея? А также хотелось бы потолковать о плате, которую получу я и мою люди, когда мы принесём тебе голову Змея.
- Позже потолкуем. А ты, Никита, я смотрю, всё такой же не учтивый и такой же самонадеянный. Располагайся здесь, отдыхай. Войско будет, купцы обещали денег дать, когда торг хороший пойдёт. А сейчас не сезон ещё, торга нет, будем ждать.
- Теперь богатыри купцам и жидам прислуживают? Да, измельчал тут народец, пока меня не было. Садка на вас нет.
- Садко тоже был купцом.
- Но он был воином.
И с этими словами Никита отправился к богатырской слободе. Его товарищи последовали за ним. Небольшое село на побережье реки Волхов предназначалось только для богатырей и христианского духовенства.В конце концов, слово богатырь означало – несущий бога, и всех христианских миссионеров можно было назвать такими богатырями. Отсюда и название – богатырская слобода. Почти всё здесь было таким, как и раньше, когда Никита переживал здесь осаду Новгорода и делился последним со своими братьями – богатырями. Но кое-что изменилось. Пафнутий чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Колдун в самом логове своих врагов – богатырей. Он был здесь чужой, и потому тревога не оставляла его. Стоило им войти в богатырскую слободу, как увидели они огромного мужика в белой рубахе. Руки его были в обхвате как ляжки лошади, а плечи широки как коромысло. Такой боец хоть роста был среднего, но мог убить кого угодно и без оружия. Сейчас же он играл с молодым жеребцом на лугу. Жеребец скакал вокруг мужика со всей своей дикой, почти необузданной прытью. Он, то подбегал к хозяину и начинал ласкаться, то вновь срывался с игривый галоп, радостно ржал, брыкался задними копытцами, а время от времени замирал, навострив уши, и прислушивался. Точно так же он замер, когда показался Никита с товарищами, а потом рванул к хозяину, и тот стал успокаивающе гладить ему гриву.
