– Значит, если понадобится, то он не откажет.

– Вы думаете, что люди, похитившие юную леди, вооружены?

– Не имею представления, – ответил граф, – но думаю, что, если им будет необходимо, они не остановятся перед убийством.

Он продолжал гнать лошадей, и выражение его лица было мрачным. Он хорошо знал, почему Офелию увезли люди из дома 13 по Лимбрик-лейн.

Еще до того как Генри Карлтон рассказал ему про черную мессу над телом девственницы, ему пришло в голову, что, если поклонники сатаны не остановились перед жертвоприношением ребенка, они, конечно, не откажутся от самой главной из всех церемоний черной магии.

Она заключается в мессе, которая служится таким образом, что молитвы произносятся наоборот, с конца, перед перевернутым распятием над обнаженным телом невинной девушки.

Граф знал, что в конце такой церемонии жертва либо умирает от ран, либо сходит с ума от ужасов, в которых ее вынуждают участвовать.

Мысль о том, что такой кошмар может произойти с Офелией, заставила его осознать, что он не остановится перед тем, чтобы убить любого, кто попытается помешать спасти ее.

Теперь это был не просто крестовый поход против ненавистной ему жестокости; он чувствовал себя лично вовлеченным во все происходящее. Когда он гнал лошадей так, что это требовало полного напряжения всех его сил, и огромное облако пыли разлеталось по полям от экипажа, мчавшегося по сухим дорогам, он понял, что его чувство к Офелии – совсем не то, что он испытывал к ней раньше.

Ее хрупкость, слабость, детская вера в него произвели на него неожиданное действие.

В прошлом женщины, которые его волновали, всегда были с ним на равных. Между ними возникала чисто физическая страсть, легко вспыхивавшая и, во всяком случае с его стороны, так же легко гаснущая.

Но теперь он думал, что невероятным образом за то короткое время, что он был знаком с Офелией, она проникла в его сердце.

С того момента, когда он впервые увидел ее, она заинтриговала его, как ни одна женщина прежде, и он понял, что не может ее забыть.

Он пытался уверить себя, что она просто задела его обвинением, что он оставил без средств к существованию Джема Буллита, но у него хватало честности признать, что на самом деле причина гораздо более серьезная. Ее личико с огромными испуганными глазами преследовало его, и он знал теперь, почему леди Харриет показалась ему банальной и довольно скучной.

В Офелии было нечто, что подстегивало его разум, возбуждало новые мысли, раньше не приходившие в голову. Дело было не в том, что она говорила, а в том, кем она была. И это, как сказал он себе со слегка насмешливой улыбкой, было неотвратимо.

Они мчались вперед, лошади скакали с полным напряжением своих сил, поглощая длинные мили, отделяющие их от Лондона. Наконец, когда граф в отчаянии начал уже сомневаться, по этой ли дороге направился экипаж, который они преследуют, он увидел его впереди. Тот как раз брал небольшой подъем, с двух сторон обсаженный деревьями.

– Думаю, это тот самый экипаж, за которым мы гонимся, Джейсон, – воскликнул он.

– Что ваша светлость хотела бы, чтобы я сделал?

– Давайте поменяемся местами, – предложил граф. – Затем мы их обгоним и, как только представится возможность, развернем лошадей поперек дороги, заставив их остановиться.

– Хорошо, милорд.

Не останавливая лошадей, они поменялись местами.

Джейсон положил пистолет на сиденье перед собой. Граф взял его, осмотрел и затем отложил обратно.

– Я оставлю пистолет вам, Джейсон, – сказал он. – Держите на мушке кучера и не позволяйте ему присоединиться к остальным.

– Я прослежу за ним, милорд.

– Думаю, что смогу справиться с остальными двумя, – сказал граф. – Но если мне это не удастся, то увозите отсюда мисс Офелию.

– Вам удастся, – спокойно сказал Джейсон.

Умело управляя лошадьми, он обогнал экипаж на прямом участке дороги. В окошке ничего не было видно, но граф заметил, что пара лошадей утомлена и, конечно, не может сравниться с его лучшими лошадьми. Дорога перед ними была пуста, и спустя несколько секунд граф приказал:

– Теперь поворачивайте.

Джейсон повиновался. Он остановил лошадей, фаэтон встал поперек дороги, полностью ее блокируя.

Экипаж, подъехавший сзади, тоже вынужден был остановиться. Граф вышел из фаэтона и не торопясь подошел к дверце. Он открыл ее, и человек, про которого он знал, что тот был священником, лишенным сана, нагнулся к нему с заднего сиденья и спросил:

– Что вам...

Больше он не успел ничего сказать. Граф схватил его за горло, вытащил на дорогу и ударил в челюсть. Тот взлетел в воздух, упал на спину и замер без движения.

Другой человек, сидевший в экипаже спиной к лошадям, приготовился к действиям и со свирепым выражением лица выскочил на дорогу, сжав кулаки.

Нэнни была права, описывая его, как человека неприятной внешности.

Он набросился на графа, который уклонился от удара и нанес ему ответный удар в лицо. Он был крепким парнем, и у него хватило сил попытаться ответить на удар, но все его усилия оказать сопротивление были тщетны, и вскоре он неподвижно лежал на спине, как и священник.

Граф подошел к экипажу и заглянул внутрь.

Офелия полусидела-полулежала на заднем сиденье. Рот ей заткнули платком, а щиколотки и руки были связаны веревкой.

Граф взял ее на руки, отнес в свой фаэтон и посадил на сиденье. Затем, склонившись над ней, он взял поводья у Джейсона.

– Кучер ваш, – сказал он ему. – Когда вы с ним разберетесь, отпустите лошадей.

Он заметил блеснувшую радость в глазах Джейсона; тот спрыгнул на землю, подбежал к кучеру и уложил его рядом с двумя другими так же ловко, как перед тем его хозяин.

Затем он отвел экипаж на обочину, распряг лошадей и отпустил их пастись в соседнее поле.

Тем временем граф вынул кляп изо рта Офелии.

– Все хорошо, – сказал он, – вы спасены, и я обещаю вам, что это больше не повторится.

Какое-то время она смотрела на него, словно до ее сознания не доходила реальность происходящего, а затем разразилась рыданиями.

Она уткнулась лицом в его плечо, пока он развязывал веревки на ее запястьях и щиколотках. Освободив Офелию, граф обнял ее и прижал к себе.

– Это было ужасно, но вы же знали, что я приду к вам на помощь.

– Я молилась... и молилась... – говорила Офелия сквозь рыдания, – я так испугалась, когда подумала, что вы меня не слышите.

– Я вас услышал, – сказал ей граф. – И обещаю позаботиться, чтобы в будущем такие ужасы вам никогда не угрожали.

– Это мачеха их послала, – прошептала Офелия. – Она... попытается снова.

Граф собирался что-то сказать, но появился Джейсон, выглядевший очень довольным собой.

– Мы оставим их лежать на дороге, милорд, или столкнуть в канаву?

– Оставьте их, – сказал граф, – не будем больше пачкать руки такой мразью.

Джейсон рассмеялся и прыгнул на запятки фаэтона.

Граф развернул лошадей по направлению к Лондону.

Упряжка продолжала путь с хорошей скоростью, но теперь это была не гонка; он отодвинулся от Офелии и посмотрел на нее.

Она перестала плакать и вытирала глаза маленьким платочком.

– Куда мы направляемся? – спросила она через минуту. Голос ее был все еще тихим и испуганным.

– Я хочу, чтобы вы провели ночь у моей двоюродной бабушки, Аделаиды. Это графиня Довейджер Тьюксбери, устрашающая старая дама, которую все боятся, и совершенно заслуженно. Но я думаю, что вы ей понравитесь, а она вам.

– Нэнни будет беспокоиться, если я не вернусь.

– Я дам знать Нэнни, что вы в безопасности. Но мои лошади уже проделали длинный путь, а Лондон отсюда ближе, чем замок.

– Вы... спасли меня, – сказала Офелия, – но я не понимаю, зачем мачеха послала таких странных и ужасных людей, чтобы меня похитить?

– Вероятно, другие люди и не взялись бы за такую задачу, – с улыбкой сказал граф.

Он вовсе не собирался без необходимости открывать Офелии истинную причину похищения, но оценил ее ум.