К тому же он верил, что большая часть его прислуги достойна того, чтобы он их нанял, и знал, что если люди будут им довольны, то меньше риск, что они станут его обманывать.

Вероятно, кто-то заметил фаэтон, подъезжавший к замку по аллее, потому что, когда он поднялся по лестнице, дверь открылась и его встретил строй лакеев в нарядных ливреях, пурпурных с золотом; мажордом склонился в поклоне.

– Гости вашей светлости приедут позже? – спросил мажордом.

– Других гостей не будет, Паулсон, – ответил граф. – Я выпью что-нибудь, а потом зайду в конюшню.

– Ваша светлость вернется в Лондон сегодня вечером? – спросил его Джейсон.

– Нет, я останусь здесь на ночь, – ответил граф.

С этими словами он поднялся по широким ступеням к парадной двери; все перестройки, включая и эту лестницу, были сделаны дедом графа. Тогда еще замок назывался Уилмот; граф нарочно переименовал его, чтобы досадить матери и другим родственникам, не одобрявшим его поведения.

– Это всегда был замок Уилмот, – возражал ему один из кузенов, – Уилмоты жили здесь последние триста лет.

– А теперь здесь живет Рочестер! – с вызовом ответил граф.

Его детство в замке не было счастливым из-за скверного обращения с ним матери. Но когда он вступил во владение, он решил, что замок должен стать приятным местом не только для него и его друзей, но и для всех, кто в нем живет и работает.

В прошлом он устраивал там немало шумных вечеринок, которые, пожалуй, можно было бы назвать оргиями. Но теперь, когда он вступил в более мудрый возраст, он предпочитал иной образ жизни.

Когда у него не было гостей и не выезжал сам, то он посвящал все время лошадям.

Бутылка шампанского, замороженного по всем правилам искусства, была подана через несколько минут после того, как он зашел в библиотеку, где обычно проводил большую часть времени.

– Ваша светлость захочет что-нибудь съесть? – спросил мажордом.

– Нет, я поел по дороге, – ответил граф.

Он с удовольствием попробовал шампанское и решил, что оно лучше того, что подавали у принца Уэльского в Карлтон-Хаус на ужине позапрошлым вечером.

Затем он спросил мажордома, уже выходящего из комнаты:

– Где сейчас Аслетт, в конторе?

– Боюсь, что нет, милорд. Он не ожидал приезда вашей светлости, но должен быть где-то поблизости. Я видел, как он выехал из конюшни с полчаса назад.

– Скажите ему, что я хотел бы его видеть, как только он вернется.

– Хорошо, милорд. Мне послать кого-нибудь поискать его?

Граф подумал и сказал:

– Пожалуй, можно не торопиться.

Он отставил в сторону бокал шампанского и направился по коридору в сторону западного крыла здания, где недавно разместилась контора. При жизни его отца она располагалась в доме управляющего, и это означало, что всякий раз, когда графу нужно было взглянуть на карту, на родословные лошадей или еще на что-нибудь, что его интересовало, он должен был специально туда ехать.

Поэтому он выбрал большое помещение на первом этаже замка, где велел разместить полки, шкафы, карты так, чтобы все было под рукой, когда захочется что-либо посмотреть.

Он зашел туда, рассчитывая увидеть пожилую женщину, помогавшую управляющему вести корреспонденцию. В комнате никого не было, но он оценил ее аккуратность и опрятность. Он хорошо знал, что именно ему нужно – большая конторская книга с именами всех, кто вышел на пенсию при жизни его отца и уже при нем.

Открыв несколько ящиков, он наконец нашел этот гроссбух и уселся за стол.

Сейчас он докажет, что Офелия Лангстоун ошибалась, и она должна будет извиниться. Он открыл книгу.

Имена шли в алфавитном порядке; на букву «А» их было много, один или два пенсионера были вычеркнуты, и над ними написано слово «умер».

Однако оставался еще довольно длинный список. Граф перевернул страницу и перешел к букве «Б».

Разумеется, он был прав: Джем Буллит присутствовал в списке. Более того, оказалось, что его пенсия увеличилась вдвое с тех пор, как ему было назначено пособие. Теперь он получал в месяц сумму, которой, конечно же, должно хватать на жизнь и даже на жизнь в некотором комфорте.

«Не знаю, кто мог сказать мисс Лангстоун такую ложь», – подумал он.

Затем недалеко от Джема он увидел запись. Уолтер Буллингем.

Уолтер Буллингем!

Граф прекрасно его помнил: он был стариком, когда граф вступил в права наследства.

Он посмотрел на это имя еще раз. И еще раз.

Странно. Он мог бы поклясться, что Уолтер Буллингем уже умер. Кажется, он кому-то поручал послать венок на его похороны. Теперь ясно, однако, что он ошибался, потому что Буллингем получал ежемесячную пенсию, и, как и у Буллита, пенсия была увеличена. Он стал перелистывать страницы книги.

Его пенсионеры были настоящими долгожителями! За последние десять лет никто не умер на буквы «Б», «В», «Г».

Потом он увидел хорошо знакомое ему имя – Нэнни Грехем.

Конечно, он ее помнил, и, как он и думал, она была жива. Он вспомнил, что, выйдя на пенсию, она отправилась к своей старой матери, бывшей экономке в замке. Это была невероятно старая женщина, которую все боялись. Когда он был мальчиков, она наводила на него страх, прохаживаясь по замку в черном платье со связкой ключей, позвякивавших на боку. Особенно он боялся ее, потому что она немедленно сообщала матери о всех его проделках в ее части замка. Наверное, сейчас она очень стара. Удивительно, она тоже была жива.

Граф с сомнением посмотрел на книгу.

Затем он встал из-за стола и с книгой под мышкой вышел из комнаты.

Дойдя до холла, он велел лакею:

– Пойдите в конюшню и скажите, чтобы немедленно прислали двуколку с двумя новыми гнедыми.

– Хорошо, милорд.

Граф нетерпеливо ждал в библиотеке. Ему кое-что пришло в голову; он положил конторскую книгу в ящик своего письменного стола и запер его. Казалось, что прошло много времени, прежде чем слуга объявил, что двуколка ожидает внизу.

Он сел в нее, взял вожжи, и складка, залегшая у него между бровей, слегка разгладилась, когда он увидел свою новую пару гнедых и подумал, что они выглядят еще лучше, чем на конной ярмарке.

Рядом с ним сидел не Джейсон, а Берт, один из грумов, состоявших под началом старика Уинчболда, служившего в замке уже больше тридцати лет.

– Хорошие лошади, Берт, – сказал граф, когда они проехали половину аллеи.

– Лучше я вообще не видел, милорд. Замечательная пара. И главное, что их не отличишь друг от друга.

Графу понравился энтузиазм в голосе молодого грума, и они разговаривали о других лошадях в конюшне, пока не доехали до деревни.

Деревня отстояла от замка на три мили, но находилась на земле графа. Он увидел перед собой длинный ряд домиков, крытых соломой, и садики перед ними – все это было построено отцом перед самой его смертью.

Подъехав к ним, граф придержал лошадей.

– Я забыл, Берт, – сказал он, – в каком домике живет Нэнни Грехем?

– Предпоследний с конца, милорд, – ответил Берт. – Вот уж она будет рада увидеть вашу светлость.

Граф был уверен, что это правда, и подумал, что уж лет пять не видел свою старую няню.

Его старший управляющий всегда напоминал Аслетту, кого нужно особо поздравить с Рождеством, и граф был уверен, что Нэнни Грехем не думает, что он ее совсем забыл. Он вышел из двуколки и открыл маленькую деревянную калитку.

Сад выглядел именно так, как он себе представлял: множество примул, нарциссов, тюльпанов; по обе стороны входной двери цвели клумбы желтых нарциссов.

Нэнни всегда любила цветы, вспомнил он, и всегда настаивала на том, чтобы они стояли в детской, что так не нравилось его матери.

– Так комната выглядит веселее, миледи, – говорила Нэнни, когда мать, как обычно, проявляла недовольство.

Он постучал в дверь, и голос изнутри отозвался:

– Войдите.

Он зашел и увидел Нэнни Грехем в том самом белом переднике, в котором всегда привык ее видеть, стоящую у стола и помешивающую что-то в кастрюле.