Плюнул я в свою родню от порога,
Отвяжитесь от меня, ради бога!
Надоели вы мне все, лоботрясы,
Повернулся и пошел восвояси.

Неосознанно я спустилась еще на пару ступенек ниже и не поверила своим глазам. Переделанную незабываемой госпожой Ольхезой рю Яандер народную песню пел пьяный в дымину Верьян.

Когда он успел так набраться?!

«Долго ли, умеючи!» Вот уж точно.

Через пару лет из войск отпускали,
Все сержанты руку мне пожимали,
Говорили: «Ежли че, возвращайся,
Ты ж работой никакой ни гнушался.
Где ж еще найти того дурака-то,
Что с бастардов да пошел во солдаты!
Благородных-то гнобить любо-мило,
Веселуха нам с тобой привалила».
Из казармы я ушел, напевая,
До ворот дошел, гляжу, догорает.
Вот, ребята, вам моя благодарность,
И простите, если что, за гуманность.

Сшибая углы и запинаясь, я рванула назад в нашу комнату, чуть не затоптав попавшуюся навстречу служанку.

– Эона, скидывай платье! – заорала я с порога.

Девушка опешила:

– Что случилось?

Мои метания по комнате приняли осмысленный характер.

– Пока ничего. Но если ты не поторопишься – может запросто.

Светловолосая бухнулась на кровать.

– Что-то с… Верьяном?

– Эона, хмарь тебя за ногу, платье давай! Все вопросы – завтра!

– Ты всегда обещаешь, – пропыхтела девушка, стаскивая платье через голову. – И никогда ничего не объясняешь.

– Так завтра все никак не наступает. – Я приплясывала на месте от нетерпения. – Все сегодня да сегодня.

– Будешь издеваться – ничего не получишь, – пригрозила подруга.

Я выхватила одежду у нее из рук.

– Мильон извинений.

– Чего?!

– Много-много-много-много извинений.

Платье было надето прямо поверх моего костюма. Для придания мне соблазнительных форм мы с Эоной в четыре руки запихнули в неглубокий вырез пару наволочек. Короткие волосы надежно прикрыл чепец. Моему измученному лицу не помешало бы немного косметики, а то я вышла несколько бледноватой. С другой стороны, будем надеяться, никто не пристанет – примут за чахоточную какую.

За минувшее время пьяный Верьян не растворился в дыме, а продолжал бренчать на некоем подобии гитары и тянуть нескончаемые куплеты:

От невесты убегал, не прощаясь,
Драгоценности тащил, не стесняясь.
Не смогла понять баба-дура,
Как бастарда слишком тонка натура.

Подхватив со стойки поднос, я бочком пробиралась между столами к нашему спонтанному менестрелю, машинально уворачиваясь от лапищ нетрезвых посетителей. Народ здесь отирался исключительно из местных – на втором этаже была занята только одна комната, что интересно – нами.

Не заманишь нас к себе пестрой юбкой,
Не прикинешься невинною голубкой.
Всем вам, знаю, одного только надо,
Чтоб горбатился мужик задарма-то.
Под венец ходить – для бастарда
Ни веселья, ни какого азарта.
Так с приданым-то в бега и подался,
Зря я, что ли, по ночам напрягался.

– Не зря, яхонтовый мой, – сладким голосочком пропела я у Верьяна над ухом. – Ой не зря!

Мгновения не прошло, я уже сидела у Илиша на коленях и смотрела наемнику в глаза. Поднос выпал из моих ослабевших рук, грохотом привлекая к нам всеобщее внимание.

Верьян же аккуратно поставил инструмент на пол, прислонив гриф гитары к стулу. Чуткие длинные пальцы легонько пробежались по моей искусственно приукрашенной фигуре. Я задохнулась от возмущения. Вот ведь подлец – обыскивает, пользуясь случаем!

– Привет, милая. Соскучилась?

Язык у Верьяна заплетался, а по глазам было видно – парень трезв, как начальник стражи в день смотра готовности гарнизона. Интересно, зачем он косит под пьяного?

Развязное поведение наемника заслужило одобрительный хохот, содрогнувший закопченные стены трактира. Парень спихнул меня с колен и взялся за гитару. Не зная, что предпринять, я осталась стоять рядом с ним.

Верьян на мгновение привстал и шутливо поклонился. После взял аккорд и под негромкое одобрительное постукивание кружек исполнил еще один куплет:

В путь кабацкие дружки провожали
Да над кружкою пустой причитали:
«Пусть карманы у тебя опустели,
Но мы славно тут вчера погудели».

– Илиш, прекрати паясничать! – возмущенно прошипела я ему на ухо. – Пойдем наверх, сейчас же!

Он снова отставил гитару и притянул меня, усаживая к себе на колени. Длинные пальцы впились мне в ребра. Вкрадчивый шепот заполз в уши:

– Приказываете, Ваше Величество?

Дался ему мой титул!

– Нет, конечно, умоляю. – Я сделала вид, что страстно к нему прильнула, чтобы прошептать: – Сумерки и все хмарные демоны, Илиш! Пошли уже. Жрать охота, сил никаких нет. Эона там одна наверху, поди, извелась вся. Сейчас она как припрется нас выручать – вот действительно потеха начнется.

Мольба дошла до адресата: наемник ссадил меня с колен, мимоходом шлепнув по мягкому месту.

– Простите меня, достопочтенные, но моей даме не терпится. – Мужики довольно заржали. – Иди, дорогуша, я скоренько, вот только куплеты ребятам допою. Ты пока жратвы захвати – после трудов праведных я голоден, что волк.

С пылающими щеками я стала пробираться к стойке, а за спиной красивый с хрипотцой баритон Верьяна выводил:

«Будут деньги, будет пиво в достатке,
Будет слава и веселье бастарду,
Значит, надо проявить благородство,
Намекнуть кое-кому на отцовство.
Ведь наследство – это штука такая:
Слишком много да на всех не бывает».
И решил я, что пора возвращаться
Да с роднею-то за все поквитаться.

Разносчица как раз поставила на стойку передо мной поднос с жареной курицей, караваем хлеба и большим кувшином эля, когда рука Проклятого Ублюдка голодным удавом обвила мою талию.

– Тебе помочь, дорогая? – ехидно шепнул наемник мне на ухо, бросая на стойку пригоршню мелких монет.

Молча я пихнула его в грудь груженым подносом. Волей-неволей Верьяну пришлось меня отпустить, дабы наша (потому как оплаченная!) еда не оказалась на полу.

За нашими спинами гулко ударилась о стену входная дверь.

– Хозяин! – прогремело следом. – Лучшую комнату имперскому загонщику при исполнении! Живо!

Честно сознаться, я порядком струхнула. Смутить Верьяна оказалось не так просто. Одной рукой он поудобнее перехватил поднос с едой, а другой снова обвил мою талию. И поволок обе одинаково пассивные ноши вверх по лестнице. Следом за нами, с задержкой в пару минут, поднимался хозяин.

«Самые лучшие комнаты-с… – доносился снизу голос лебезящего трактирщика, – не уступают столичным, сами убедитесь, достопочтенный… Что?.. Ах, молю о снисхождении, благородный лэрд, нечасто к нам заглядывают имперские загонщики…»