Поцелуи с Джеммой приводят меня в какое-то летаргическое состояние. Мне хочется заниматься этим до бесконечности. Джемму это смешит. Я тоже пытаюсь смеяться, чтобы не попасть в неловкое положение, — девочкам не нравится, когда на них смотрят слишком пристально. Но на самом деле мне хочется только одного — смотреть на нее и целоваться.

Бриджит весь день на выезде, и поэтому, когда Линда уходит обедать, мы с Мартином устраиваем небольшую развлекуху: рассылаем несколько дурацких писем с выдуманными расценками и отвечаем мычанием на телефонные звонки, пока наконец не нарываемся на управляющего Клайва Харта. Он спрашивает, на месте ли Бриджит, и я отвечаю, что не знаю, но сейчас соединю его со знающим человеком, и передаю трубку Мартину Клайв спрашивает Мартина, нет ли поблизости Бриджит, тот тоже говорит, что не знает, и передает трубку мне. Клайв снова просит позвать к телефону Бриджит, при этом в его голосе начинают звучать нетерпеливые нотки. Я опять говорю, что не знаю, на месте ли она, и тогда Клайв спрашивает: «Я ведь только что разговаривал с вами?» Я говорю, что скорее всего он ошибается, предлагаю связать его с человеком, который наверняка все знает, и сую трубку Мартину. Клайв Харт еще раз интересуется, на месте ли Бриджит, и Мартин снова говорит, что ему это неизвестно. Тогда Харт спрашивает, не с ним ли он только что беседовал, и Мартин заявляет, что навряд ли, так как он только что вошел.

— Вы уже четвертый человек, которому меня переадресовывают. Что там у вас происходит? Может, вы разберетесь? — произносит Харт, и Мартин поспешно бросает трубку. Это доводит меня до настоящего приступа хохота, так что я сижу, схватившись за живот, и не могу разогнуться. Потом в дверях появляется Линда, которая говорит, что я веду себя «крайне непрофессионально», и это вызывает у меня новый приступ хохота. Действительно, пора уже отсюда сматываться. Лермонтов ни за что не стал бы работать в фирме «Монтонс». Он бы уволился еще несколько недель тому назад.

Мартин и его друзья нашли помещение для своего юмористического журнала. Он сообщает мне об этом, когда мы отправляемся с ним выпить после работы. Мартин объясняет, что сейчас разрабатывается общая концепция журнала, и скорей всего он будет походить на «Виделикет», хотя названия они еще не придумали. Мартин говорит, что считает меня занятным человеком, но хочет убедиться в том, что я умею столь же занятно писать. Я отвечаю, что писать я умею еще забавнее, и напоминаю ему о письмах, которые рассылал клиентам. Он предлагает встретиться через пару дней и просит подготовить к этому времени какие-нибудь наброски.

Я не сообщаю об этом папе. Я не собираюсь никому об этом говорить, пока не будет опубликована моя первая статья. Я спокоен как танк. Я наверстаю свое, когда выйдет моя первая публикация. Я дождусь того момента, когда папа снова обрушится на меня со своими упреками. Он опять начнет мне рассказывать, какой у него был сумасшедший день, и тогда я отвечу, что у меня день был не легче. Он начнет издеваться, и я предоставлю ему эту возможность — не стану объяснять, что к чему. А потом, по прошествии часа, он поинтересуется саркастическим тоном, чем же таким я, собственно, занимался. И тогда я достану журнал, раскрытый на моей статье, и небрежно замечу: «Да, совсем забыл сказать тебе, меня теперь называют новым Вилли Раштоном».

9 часов вечера.

Чарли сегодня принес записку из школы, которая адресована папе. Мистер Ватсон сообщал, что Чарли ударил по голове маленькую девочку, но раскаивается в содеянном и понимает, что в школе нельзя играть в черепашек-ниндзя. Папа пришел в ярость и отослал его в кровать, даже не покормив куриным карри.

— А можно я тоже ударю маленькую девочку по голове, чтобы не есть твое карри? — поинтересовался я. Но папа сказал, что это не смешно, и снова намекнул на школу-интернат. На этой неделе Чарли снова должен посетить доктора Робертса, на этот раз у него дома в Химеле. За ним заедет Роб.

Я не могу поверить в то, что пала серьезно говорит об интернате. Я точно знаю, что произойдет с Чарли, если он туда попадет, — он станет таким же эмоционально неполноценным человеком, как папа. Он станет сдержанным и закрытым и никогда никого не сможет искренне обнять, пока не напьется, потому что будет считать, что это его компрометирует. По крайней мере, для папы выпивка — это единственный способ избавиться от брони. Все, кто закончил интернат, похожи друг на друга как две капли воды. Все они становятся надутыми и само довольными типами и начинают водить дружбу со всякими длинноволосыми. У Джеммы есть пара таких друзей. Они делают вид, что не считают себя лучше всех из-за того, что ходили в элитные школы, но при этом с таким усердием подчеркивают свое равенство с окружающими, что их превосходство становится самоочевидным.

Сегодня вечером мы говорили с Джеммой о Чарли, и она сказала, что он производит впечатление сформировавшейся личности. Так оно и есть. Он гораздо умнее, чем я был в его возрасте. Чарли много читает, и, если во время фильма я выхожу за чем-нибудь, он исчерпывающе пересказывает развитие сюжета: «Майкл обнаруживает, что Крестный отец лежит в палате один-одинешенек, хотя считается, что она должна охраняться полицией, и понимает, что это подстава, организованная Салаццо. Он звонит Сонни и обеспечивает безопасность, хотя лично я все равно не доверяю Гамбини».

Мне очень хочется познакомить Джемму с Чарли. Я думаю, он ей понравится, а она должна понравиться ему. Беда только в том, что я не хочу знакомить Джемму с папой. Он всегда очень странно ведет себя, когда я привожу в дом девочек. Тут же начинает меня в чем-то подозревать и непрерывно заходит ко мне в комнату под разными предлогами. Последнюю девушку, с которой я встречался, звали Софи, и она как-то пришла ко мне с загипсованными ногами, так как ей делали операцию по корректировке стоп. Папа входил в мою комнату через каждые несколько минут, так как полагал, что Софи не имеет права лежать на моей кровати. Несмотря на то что она мало на что была способна со своим гипсом, он заставил ее сесть на пол, после чего принес свою спасительную головоломку с земным шаром и полчаса сидел вместе с нами, пытаясь сложить Гренландию.

Неудивительно, что Софи послала меня к черту. Меня уже трижды посылали девушки, впрочем, и я сам бросил двоих. Расставаясь, Софи привела самый немыслимый довод, который я когда-либо слышал: ее мама сказала, что у нее разовьется опухоль мозга, если ее дочь продолжит со мной встречаться. Доподлинно произнесенный ею текст звучал следующим образом: «Я должна сделать выбор между тобой и мамой. Ты — мой бойфренд, но с мамой я связана на всю жизнь». Обычно я плохо лажу с родителями друзей. Пока родители Джеммы относятся ко мне вполне прилично, но я не сомневаюсь, что и с ними все будет как всегда: «какой хороший мальчик, какой смешной мальчик, давай подарим ему портрет Наполеона: какой отвратительный мальчик, какой эгоистичный мальчик, давай пригрозим ему опухолью мозга».

Совершил еще одну профессиональную ошибку, которая пару недель тому назад могла бы повергнуть меня в ужас. Отправил безграмотного индийского штукатура мистера Периса в Лондон на должность старшего прораба.

Не успел я вернуться после ланча, как меня вызывает Бриджит. Я догадываюсь, что речь пойдет о мистере Перисе, так как у меня на столе лежит его карточка, которую Бриджит отрыла в моих ящиках.

— Мистер Перис, — произносит она, когда мы садимся.

— Мистер Перис, — повторяю за ней я. — У него сегодня было собеседование. — Я стараюсь вести себя как ни в чем не бывало. — Ну и… как он его прошел?

— Не слишком… э-э-э… удачно. — И на лице у Бриджит появляется ироническая гримаска.

— А в чем дело? — Я пытаюсь изобразить полное недоумение.

— Понимаешь, Джей, он абсолютно не разбирается в геодезии, что, собственно, неудивительно, учитывая, что он вообще-то штукатур. Клиент в ярости. Он впервые воспользовался нашими услугами и теперь говорит, что больше никогда этого не сделает, и я его понимаю. Ты меня очень разочаровал, Джей.