А когда заканчиваешь школу и устраиваешься на работу, ситуация еще больше осложняется. Что лучше — архитектор, водопроводчик, дилер, агент по недвижимости или продавец? Единственной формой самооценки становятся деньги. Но и этот показатель ненадежен, потому что в разных компаниях платят по-разному, а некоторые профессии представляют больший интерес и обладают большей притягательностью. Не говоря уже о том, что существует множество других переменных, в соответствии с которыми можно оценивать свои успехи. Красота, коммуникабельность, рост, комплекция, количество волос на голове, ум, здоровье, привлекательность. Не пахнет ли от ваших ног? Угрюмы вы или забавны? Атеист или верите в Бога? Может, папа прав и я действительно стану бомжом? Но тогда я постараюсь стать веселым бродягой, и во внутреннем кармане куртки у меня будет жить белая мышка.

10 часов вечера.

Еще один нервозный вечер с Джеммой — мы оба избегаем обсуждать ее отъезд в Шеффилд и продолжаем разрабатывать сценарий о Рэе Дуди и Суки Лу. Джемма считает, что нам необходима верная и преданная дворняжка. Она говорит, что в американских фильмах у таких людей всегда есть верный пес.

— Ладно, — соглашаюсь я. — А наша Сестренка не станет ревновать, если у нас появится верная и преданная дворняжка?

— Нет, если собака будет лаять всякий раз, когда мы будем говорить: «Ну давай. Сестренка», — отвечает Джемма.

— Как будто она тоже говорит «Давай, Сестренка»? — переспрашиваю я.

— Вот именно, — подтверждает Джемма. Кроме этого, она хочет заменить мясные консервы на отбивные, так как в отличие от меня не испытывает пристрастия к консервам.

Когда я целую ее на прощанье, она произносит вещь, от которой у меня на душе сразу становится легче. Она говорит, что ночью обнимала мой свитер, представляя себе, что это я. А когда я признаюсь, что то же самое делал с ее свитером, она наклоняется ко мне ближе и сообщает: «И я действительно улетела после этого!», причем произносит это таким сексуальным голосом, что мне приходится скрывать эрекцию дорожным атласом.

Больше всего на свете я хочу оказаться с Джеммой на необитаемом острове. Когда нам никто не мешает, у нас с ней прекрасные отношения. Мы бы ловили гарпунами рыбу, пили сок из кокосовых орехов и спорили, кто главнее, под огромными развесистыми деревьями. И лично я никогда не стал бы раскладывать костры, чтобы подать сигнал спасательному вертолету.

Съездил в Шеффилд и прошел тест для поступления на журналистику Я не только знал все имена общественных деятелей в разделе «Общие сведения», но еще и написал в скобках, что трое из упомянутых лиц приглашены папой на наш несчастный вечер памяти.

Потом пошел выпить с одним из абитуриентов. Сначала он вел себя вполне прилично, а потом его заклинило, когда я сообщил ему, что журналистика для меня — это всего лишь определенный этап, а вообще-то я хочу написать великий роман.

— Что? Какую-нибудь чернуху? Да, в свое время я тоже об этом думал, — замечает он со снисходительным видом, явно намекая на то, что пора бы мне уже повзрослеть.

Вечером, когда мы с папой смотрим телевизор, я предпринимаю последнюю отчаянную попытку спасти Чарли. Я обещаю позвонить папиному приятелю из Сити, говорю, что сделаю все, что он захочет, и даже уйду из дома, если он изменит свое решение относительно интерната. Папа отвечает, что предложение, конечно, соблазнительное, но в данной ситуации не работает.

— Ты бы поменьше беспокоился о своем брате и побольше думал о себе, — добавляет он. — Потому что в первую очередь нас волнуешь именно ты. Опять увольнение, Джей. Ты потерял еще одну работу! Теоретически, когда бегуны стоят на старте, победить может любой из них, — продолжает он уже в более сдержанной манере. — Думаю, ты представляешь себе это именно так. Но на самом деле ситуация изменилась. Из стартового пистолета уже выстрелили. И это произошло довольно давно. Все уже бегут. Я вот смотрю на твоих друзей — Марка, Кейт, а теперь и Джемму. Пора бы и тебе включиться в этот забег. Хорошее место работы не свалится тебе на голову просто так. Надо пробиться, как в свое время это сделал я. Так поступают все. Потому что так устроен этот мир. Ты думаешь, мне нравилось бегать за младшими продюсерами? Но человек должен с чего-то начинать. Ты что, собираешься оставаться безработным и жить в ночлежках? Тогда, боюсь, тебя ждет очень печальный конец. Я уже видел, как это происходит. Сделай первый шаг. Но этот шаг должен быть сделан в правильном направлении. Уже не говоря обо всем остальном, не могу же я тебя содержать! Это просто несправедливо. Если бы твоя мать была жива… Ну ладно, мы оба знаем, что бы она сказала по этому поводу.

Упоминание мамы в этом контексте снова выводит меня из себя.

— Мама знала, что я собираюсь стать писателем, и я им стану! — кричу я. — И она считала, что я должен держаться, пока не добьюсь своего.

— А вот это неправда. Хватит, Джей. Я не хочу, чтобы ты всуе поминал свою мать. Она хотела того же, что и я… чтобы тебе было лучше.

— Для меня лучше всего будет, если ты оставишь меня в покое, — говорю я. — И знаешь, что мне еще говорила мама? Она говорила: «Если папа будет мешать тебе смотреть телевизор, просто пошли его подальше». — Я тут же жалею о том, что сказал это. Но он меня уже достал своими придирками, и я не хочу, чтобы он снова напоминал мне, что его рост составляет всего лишь пять футов два дюйма. Лично мне неприятно, когда мне постоянно напоминают, что мой отец — карлик.

— Что ты сказал? — переспрашивает он, вылезая из кресла и нависая надо мной.

— Ничего, — отвечаю я, выгибая шею и пытаясь продолжать смотреть телевизор. Я надеюсь, что моя невозмутимость способна убедить его в том, что он ослышался.

— Либо в течение двух недель ты устраиваешься на работу, либо, — и со слезами на глазах он указывает пальцем на сад, — ты выметаешься вон из дома. Ты меня слышал? Ты. Будешь. Выгнан. Из. Дома.

Он выходит на кухню и тут же возвращается с еще более угрожающим видом.

— Завтра у нас обедает Дэвид Димблби, так что, надеюсь, ты приведешь свою комнату в порядок. Под порядком я не имею в виду заталкивание своих вещей под кровать.

— А что, Дэвид Димблби будет под нее заглядывать? — интересуюсь я.

Добравшись до Джеммы, я начинаю изображать из себя жалкого и бездомного бродягу. Опережая события, я сообщаю ее родителям, что меня уже выгнали из дома. Мама Джеммы заваривает мне чай, и я, вцепившись обеими руками в кружку, произношу, уставившись в пространство:

— Думаю, мне удастся устроиться в ночлежку. Надеюсь, у них найдется свободная кровать.

В результате мама Джеммы пускает меня на ночь в свободную комнату.

Белую мышь, которая будет жить у меня в кармане, я назову Обнимашкой. Я научу ее карабкаться по моей шее и буду честно ей рассказывать о том, что происходит и где нам предстоит ночевать. И я никогда ее не раздавлю, даже надравшись до полубеспамятства.