– Дитя мое, – произнес он с нежностью, – вы даже понятия не имеете, о чем просите. Вы не представляете себе, что такое жизнь. Может быть, вначале у вас хватит сил, чтобы вынести все это, однако я не могу оставаться рядом с вами изо дня в день и видеть, как ваши иллюзии рассеиваются, а ваша красота меркнет из-за тех лишений, которые вы испытываете по моей вине. Я не хочу постоянно быть свидетелем ваших страданий.

– О каком страдании может идти речь, если я буду рядом с вами? – возразила Паолина. – Мы будем счастливы – бесконечно, безумно счастливы вместе благодаря нашей любви.

– Вы искушаете меня, – отозвался сэр Харвей. – Но ради вашего же блага я не должен уступать. Неужели вы думаете, что мне легко, любя вас всей душой, отдать вас другому мужчине? Но у нас нет иного выхода. Денег у нас осталось не так уж много, и скоро они выйдут совсем. Мы сейчас живем на широкую ногу только потому, что рассчитываем на выгодный брак для вас. Но об одном я должен предупредить вас сразу.

– О чем же? – осведомилась Паолина.

– Когда вы выйдете замуж, я не возьму ни единого пенни из ваших денег.

– Но как же так? – изумилась Паолина. – Разве не в этом суть всего нашего замысла.

– В этом была суть замысла, – уточнил он, глаза его были полны еле сдерживаемой муки. – Но теперь все изменилось. В день вашей свадьбы я покину Венецию, и вы никогда больше меня не увидите.

– Нет! Нет! Я не отпущу вас! Я этого не вынесу!

Со слезами на глазах она пыталась удержать его, но сэр Харвей поднялся с места и отошел в сторону.

– Позвольте мне остаться с вами! Умоляю вас, не покидайте меня!

Он стоял у окна, глядя наружу невидящим взором, когда до него донесся ее голос – испуганный, срывающийся голосок ребенка, боящегося темноты. Затем послышались ее приглушенные всхлипывания, рыдания женщины, сердце которой разрывалось от боли. Сэр Харвей тут же обернулся и, сделав три крупных шага, оказался рядом с нею. Взяв ее за руки, он заключил девушку в объятия и прижался губами к ее волосам.

– Не плачьте! О, моя любимая, не надо плакать! – обратился он к ней и затем голосом, в котором чувствовалась неимоверная усталость, добавил: – Я постараюсь придумать какой-нибудь выход. Вы ведь это хотели бы услышать от меня?

– Да, да.

Она перестала плакать, и ее губы внезапно приоткрылись в улыбке, похожей на радугу, пробивающуюся сквозь облака на апрельском небе. Взглянув на нее сверху вниз, он заметил слезы на ее щеках и кончиках длинных ресниц, сверкавшие, словно капельки росы на траве ранним утром.

Она была так молода и так наивна во всем, что касалось окружающего мира, подумал он с внезапной болью в душе. И затем с чувством более глубоким, чем когда-либо раньше в своей жизни, сэр Харвей обратился мысленно с мольбой к Небесам о том, чтобы он не стал причиной ее несчастья.

– Мы должны быть вместе, и это все, чего я хочу, – говорила между тем Паолина. – Вместе – вы и я.

Она на мгновение умолкла и затем очень тихо, почти шепотом, произнесла:

– Я даже не стану упрашивать вас жениться на мне, если вы этого не желаете. Я пойду за вами всюду и сделаю для вас все, что в моих силах. Но если вы предпочитаете остаться свободным, пусть будет так.

Сэр Харвей снова привлек девушку к себе, стиснув ее в объятиях с такой силой, что у нее вырвался еле слышный стон.

– Неужели вы действительно считаете меня способным на такую низость? – с жаром спросил он. – Радость моя, любовь моя, разве я стал бы предлагать вам что-нибудь, кроме законного брака? И вместе с тем что, кроме страданий, может принести вам совместная жизнь со мной? С вашей красотой вы можете сделать самую блестящую партию, однако вы выбрали ничтожного авантюриста, вроде меня, человека, который не может дать вам ничего, если не считать любви.

– Но это все, что мне нужно, – прошептала Паолина. – Ваша любовь отныне и навсегда.

Вместо ответа он поцеловал ее, и этот поцелуй, мягкий и нежный, был для них почти подобен клятве. Им вдруг показалось, что они оба стояли перед слабо освещенным алтарем, где в атмосфере веры и святости связывали себя друг с другом на вечные времена...

Голос сэра Харвея разрушил очарование.

– Нам пора выходить, – коротко произнес он.

– Выходить? – переспросила удивленная Паолина. – Но зачем? Нам нужно как можно скорее покинуть город.

– Мы не станем убегать, – отозвался сэр Харвей хмуро. – Герцог знает, что мы здесь, и я не собираюсь прятаться от него, словно жалкий трус.

– Но ведь он может... убить вас, – запинаясь, пробормотала Паолина.

– Он не пойдет на это. Вы должны помнить, что он, так же как и мы, находясь в Венеции, обязан подчиняться законам, принятым дожем и Сенатом республики. Если герцог и предпримет какие-либо шаги против нас, то, во всяком случае, не здесь. Кроме того, я не хочу, чтобы он имел удовольствие заявить всем и каждому, что мы скрылись от него, и затем послать за нами в погоню своих солдат.

– Он не станет нас трогать, если мы переедем в Австрию, – умоляющим тоном произнесла Паолина.

– Всему свой срок, – отозвался сэр Харвей. – Я не намерен бросить все и покинуть Венецию из-за минутного порыва. Что бы ни случилось, мы должны выполнить наши обязательства на сегодня.

– А что потом?

– Мы обсудим наши планы вечером, – ответил сэр Харвей. Он бросил беглый взгляд на часы. – Мы уже опаздываем во дворец графа. Пока вы отдыхали, он прислал записку, в которой приглашал нас полюбоваться регатой с его балконов. Я согласился, и он сочтет странным, если мы не появимся. Сегодня вечером должен состояться еще один бал, на который мы приглашены. Но мы не будем там задерживаться, а вернемся сюда пораньше, чтобы обо всем поговорить. Вас это устраивает?

– Вполне, – ответила Паолина. – Но, мой дорогой, я надеюсь, вы будете осторожны все это время?

– Да, конечно, – пообещал сэр Харвей. – Я постараюсь ни на мгновение не выпускать вас из вида.

Паолина вздрогнула, вспомнив полные губы герцога и тот ужас, который она испытала, пытаясь спастись от его преследований.

– Слава богу, что его рука все еще на перевязи, – заметила она. – Вам следовало бы ударить сильнее.

– Оказывается, вы еще и кровожадны, – поддразнил ее сэр Харвей. – Вот уж никогда не мог бы предположить.

– Да, я вас понимаю, – отозвалась Паолина. – Но я боюсь его. У меня такое ощущение, словно он что-то замышляет против нас. Может быть, мы и в безопасности, пока находимся в Венеции, но рано или поздно он непременно захочет свести с нами счеты. Он из тех людей, которые по натуре очень злопамятны.

– Он не причинит нам вреда, пока мы остаемся здесь, а затем мы как можно скорее переправимся в Австрию, – успокоил ее сэр Харвей. – Не тревожьтесь. У вас на лбу могут появиться морщинки, и тогда больше никто не будет считать вас красавицей, – добавил он шутливым тоном.

– И вы тоже разлюбите меня? – спросила девушка.

– Я буду любить вас, даже когда ваше лицо будет покрыто морщинами, волосы поседеют, а глаза утратят свой блеск, – ответил он. – Неужели вы не поняли, как вы мне дороги? Все в вас, с головы до ног, кажется мне совершенством, и в особенности та милая вещица, которую вы отдали мне и которую вы называете сердцем.

– Если бы я только была уверена в том, что вы отдали мне свое, – отозвалась Паолина.

– Вы можете в этом не сомневаться, – ответил он, – потому что я люблю вас так, как прежде никогда и никого не любил. Теперь вы довольны?

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Теперь – да, – прошептала она чуть лукавым тоном и, когда он протянул руки, чтобы удержать ее, выскользнула из его объятий и бросилась в комнату.

Казалось, что регата продолжалась целую вечность, несмотря на то, что, когда они прибыли во дворец графа, несколько гондол, участвовавших в состязании, уже проплыли мимо него. Там уже собралось большое общество дам и кавалеров, наблюдавших за регатой с балконов, и у Паолины сложилось впечатление, что все они были искренне рады видеть ее и сэра Харвея. Но в глубине души она невольно спрашивала себя, были бы они столь же дружелюбны к ним обоим, если бы знали правду.