А вот и рыболовы. В воде по пояс стоит парень в кепке. Берег здесь более открыт для океанских волн. Лишь кое-где из белой пены торчат бурые скалы, и поэтому волны докатываются до самого пляжа. Парень стоит на камне, вода вокруг него пенится и кипит миллионами белых пузырьков. В руках у рыбака длинная черная сетка. Если ее расстелить на песке, то она примет форму правильного круга, по краю которого пришиты свинцовые грузила и продернута веревка. Раскрутив сетку над головой, парень бросает ее, она раскрывается большим зонтиком и погружается в воду. Выждав немного, рыбак дергает за веревку и подтягивает снасть к себе. Я вижу, как в ее ячеях бьется несколько серебряных рыбок. Освободив их, парень кидает рыбок на песок подальше от воды, а сам уже опять раскручивает сеть над головой. Бросок, eщe бросок… Руки у парня длинные, мускулистые, жилистые. Кожа шоколадно-оливкового цвета блестит от пота и водяной пыли. Бросок, еще бросок. И так целый день. Целый день свистит над головой сырая сетка, целый день печет, жжет тело солнце, а вода кипит и плещется вокруг его крепких, жилистых ног. Вон там еще один рыболов, и дальше на камнях мелькают над курчавыми головами мокрые сетки и, ослепительно вспыхнув надраенным боком, падают в песок серебряные рыбки вомеры. Но что это? Один из рыбаков что-то крикнул, и парни с сетками соскочили с камней, бросились к берегу. Ребятишки, плескавшиеся в воде, с воплями выскочили на горячий песок. Что случилось? Я подхожу к воде. Парень в кепке закуривает сигарету, вытащив пачку и спички из кепки, подает сигарету мне и чуть вздрагивающим голосом поясняет:

— Барракуда… ам!

Ах, барракуда! Беспощадная морская щука. В Мексиканском заливе ее называют морским тигром. Эта рыба не боится грохочущих накатных волн. Стайками по нескольку штук щуки, словно волки, шныряют в пенной, ревущей воде и пожирают оглушенных накатом рыб. А если им попадается человек, они набрасываются и рвут белыми, загнутыми внутрь зубами кожу, мышцы. В Африке нам доводилось видеть людей с уродливыми шрамами на ногах: это барракуды. Это их зубы впивались и рвали человеческие икры. Выкурив сигарету, парень натягивает кепку на лоб и входит а воду.

Потом я увидел девушек. Войдя в воду по пояс, они танцевали на одном месте. Затем то одна, то другая опускали руки и что-то извлекали из-под ног. Я подошел ближе и увидел, что к поясам девушек привязаны небольшие корзиночки, наполненные чем-то. Чем же? Кого они там ловят в воде? Заметив мое любопытство, одна из девушек сунула руку в корзинку и вынула горсть моллюсков, втянувшихся в небольшие, спиральные раковинки, очень похожие на раковинки наших садовых улиток. Оказывается, девушки не пляшут: ногами они мнут песок. Волны вымывают его из-под ступней, и девушки нащупывают моллюсков. Это к ужину. Каждой из «танцовщиц» надо набрать по три корзинки таких моллюсков. Чтобы хватило на всех.

Вот и прошел день. Наверно, последний наш день на этом живописном "золотом берегу". Ведь так когда-то называлась эта земля. Когда-то отсюда колонизаторы-англичане вывозили несметные богатства. "Золотой берег" — красивое название, но республика отказалась от него: уж очень много крови было пролито на этих землях. Крови и пота. Чтобы озолотить бледнолицых людей, пришедших сюда с оружием.

Солнце село, а в деревушке на маленькой ее площади под пальмами вспыхнул большой, яркий костер.

— Будет праздник, — говорит мне Джейн. Она переменила свою юбку. Теперь на ней была другая, совершенно невылинявшая ярко-красная юбка. И красная лента на лбу. А шею украсили бусы из мелких серебряных монеток и разноцветных раковинок.

В своей хижине мы приводим себя в порядок. Расчесываем волосы, одеваем постиранные и высушенные днем на горячем песке рубашки, а Петр поэлегантнее завязывает на бедрах синий платок.

Волнующе и тревожно зарокотал небольшой барабан. Самый настоящий тамтам, кусок кожи, натянутый на пузатую трубу, выдолбленную из розового блестящего дерева. Парень в кепке, чуть присев, держит ее, сжав коленями, и колотит по коже ладонями.

Мы сидим около костра рядом со старостой, который вышел к костру в черном сюртуке с ярко сверкающими медными пуговицами и в мягкой велюровой шляпе.

Мы едим густую уху, жареные бананы, вареных моллюсков, сушеную, солоноватую рыбу и пьем что-то кисловато-сладкое, хмельное. Это «что-то» принесли женщины в больших высушенных тыквах. Тыквы с напитком были выкопаны из глубоких песчаных ям. Это делается для того, чтобы жидкость была холодной и более крепкой. После первого стакана в голове у меня все мешается.

После второго стакана становится совсем хорошо. Сухой плавник — доски и обломки ящиков, выброшенных на берег, — пылает жарким бездымным пламенем. Огненные языки лижут, кажется, само небо. Черные листья пальм шелестят над нашими головами и свешиваются сверху лохматыми прядями. За спинами гулко, с пушечным грохотом наскакивает на берег прибой, и порой прохладный ветерок орошает нас мельчайшими капельками брызг.

А около костра рокочет и бьет стиснутый в крепких коленях тамтам, мелькают перед глазами глянцево блестящие тела, извиваются над курчавыми черными головами гибкие тонкие руки, легкие юбки порхают над матовыми бедрами, порхают, словно пытаются улететь от огня яркими бабочками. Белые зубы, обнажившиеся в застывших робких улыбках, огненные искорки в широко раскрытых, влажных, как у антилоп, глазах.

— Ты чего все хмуришься? — спрашивает меня Скачков в самое ухо.

— Понимаешь, не верю я этому. Ущипни…

— Пожалуйста, — говорит Петр и так закручивает мне кожу на боку, что я вскрикиваю: нет, это не сон. Это явь… И эта девушка, что, покачиваясь, подходит ко мне и протягивает руки для танца, тоже явь. Я встаю, беру в ладони ее крепкие пальцы и, улавливая такт, начинаю притопывать голыми пятками. Черные глаза смотрят мне прямо в зрачки, ноздри чуть приплюснутого носа широко раздуваются, губы вздрагивают, показывая белую полоску зубов… рокочет барабан, сухими выстрелами хлопают ладони, все плывет… кружится… Петька, где ты? Ущипни еще раз! Слышишь,

Нет, это явь. Девушка — вот она, рядом. Я чувствую упругость ее обнаженной груди, гладкость кожи ног. Костер вроде блекнет, звуки барабана отступают, грохот накатных волн ближе.

Вдруг что-то взрывается над нашими головами, белая молния освещает окрестности. Барабанщик сбрасывает рубашку и накрывает свой тамтам: чтобы не подмокла тугая, гулкая кожа. Ведь это не последний праздник. Тяжелые капли сочно чмокают в землю, горохом прокатываются по пальмовым листьям, по плечам и разгоряченным танцами спинам. Площадь быстро пустеет: пора Спать. Пора.

Ночь. Уже давно погашен костер, смолк тамтам, и, наверно, спит уставший барабанщик. И все спят: жители рыбацкой деревушки, мои друзья и девочка в красной юбке. Джейн. Ну конечно же, спит. Спит, закинув тонкие руки за курчавую голову.

По крыше хижины хлещут тугие, прохладные струи — ливень. Где-то наверху угрожающе грохочет гром и иногда ослепительно вспыхивает молния. Вода стекает с крыши, плещется, скатывается с крутого берега в океан. Ливень, рядом океан, а на стенах нашего жилища ползают маленькие ночные ящерицы гекконы. На лапках у них клейкие подушечки, и поэтому гекконы могут ползать по стенам и потолку. Если бы, конечно, в этом жилище был потолок. Гекконы ловят ночью спящих мух и всякую крылатую мелкоту. Поэтому никто в деревне не обижает маленьких ящериц с мягкой бархатной кожей. Геккон чуть слышно шуршит около самого моего уха.

Мне хорошо. Хорошо вот так лежать и думать под грохот грома и плеск ливневых струй, что все уже позади. И черные беспокойные ночи в океане, мерзкая акулятина, планктон… выдумал же Хейердал — "черная икра". Прыжок через рифовый барьер и «отдых» на сучьях скрюченного неведомым недугом дерева… Приятно думать, что все трудности позади; завтра придет автомобиль, и мы уедем в Тему. И больше никогда-никогда не увидим этого прекрасного песчаного берега и деревушки с приветливыми жителями под кокосовыми пальмами. Все трудности позади, это приятно и… грустно: ведь и с морем я, наверно, распрощаюсь… Навсегда. Наташа только и мечтает об этом. Ей очень хочется, чтобы я остался на берегу, был рядом. Но море? Неужели мне все же придется расстаться с ним? Расстаться навсегда?.. Я ворочаюсь, кручусь, но потом приходит мысль: ладно, все еще впереди. Там видно будет. Приеду домой, поговорю с Наташей. Мы все решим.