Александра пришла в себя. Граф обнимал ее и целовал в висок и щеку — а потом и в губы, когда она повернулась к нему лицом.

— Эдмунд, — прошептала она, касаясь губами его губ. — Ты прекрасен.

— Тебе было хорошо. Я так рад, что тебе было хорошо, Алекс. Я хотел сделать тебя счастливой.

Она уткнулась ему в плечо и погладила его по щеке.

— Ты только этого и хочешь от жизни, так ведь, Эдмунд? Сделать других счастливыми. А как насчет тебя?

Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Мне тоже было хорошо, не сомневайся, Алекс. Ты отдала мне все, что имела. Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Спасибо тебе.

Должно быть, он уснул, поскольку не произнес больше ни слова, а дыхание его стало глубоким и спокойным. Александра не спала. Пресыщенная и удовлетворенная, все еще слитая воедино со своим любимым, она начала обратный путь к своему «я». И отделилась от него мысленно и духовно.

Никто и никогда не отдавал Эдмунду все, что имел. Столько людей уважали и любили его, и все же они только брали. Он слишком много отдавал другим, и постепенно у них сложилось впечатление, что самому ему ничего не надо, что он вполне самодостаточен. Она отдала ему свое тело, и он поблагодарил ее так, словно драгоценнее этого дара и придумать нельзя. И все же несколько часов назад она публично забрала у него этот дар. Она могла бы выйти за него, провести с ним всю оставшуюся жизнь, оказывая ему поддержку, подарив дружбу, понимание, любовь, детей. Но она остановила свой выбор на самоуважении и свободе.

Эгоистка!

Возмездие не заставит себя ждать. Она получит по заслугам. Проведет всю жизнь, вспоминая этот момент, с горечью наблюдая за тем, как он постепенно стирается в ее памяти. Все ее поступки будут выноситься на суд этой ночи любви и гармонии, когда каждый давал и получал взамен, и не выдержат этого сравнения. Для нее счастье осталось в прошлом. Эдмунд проснется, они оденутся и пойдут к дому, может быть, вместе, может, по одному, и на этом все кончится.

Так ей и надо! Она заслужила это. Александра тихонечко повернулась и поцеловала его в шею. Он даже не шелохнулся.

На следующее утро лорд Иден был уже на ногах ни свет ни заря. По правде говоря, он и не спал вовсе. Ему не сиделось на месте, хотелось поскорее отправиться на поиски своего пути, без всяких там традиционных прощаний.

Ему о многом хотелось поговорить с Эдмундом и матерью и в особенности с Мадлен. Слишком много нужно было сказать, и слишком мало времени осталось. Но при этом время все тянется и тянется бесконечной вереницей минут, а слова никак не идут на язык. Так всегда бывает при прощании. Подобные чувства охватывали его, когда он уезжал из дома в школу или университет, только тогда было чуть меньше драматизма. У человека остается всего лишь день, за который так много надо успеть сделать и сказать, и в то же время на него наваливается безразличие и язык как будто отнимается.

Вот было бы здорово щелкнуть пальцами — и он уже на пути в полк, все прощания остались позади. Как только он покинет родной дом, все печали и расставания позабудутся, хотя он, конечно, не перестанет любить тех, с кем разлучился. Но он сможет сосредоточиться на своем будущем, станет заниматься тем, о чем всегда мечтал.

Возможно, ему даже удастся выкинуть из головы свой неудачный роман. Накануне он отрекся от Сьюзен и тем самым разбил себе сердце. Задушил свое счастье своими собственными руками. Какое благородство! Настоящий Дон Кихот, ничего не скажешь. Сьюзен не должна столкнуться с войной и смертью, поэтому ее непременно нужно оставить. И вот она уже помолвлена с офицером, чей полк со дня на день может отправиться в Испанию.

В конце концов, он вполне мог получить ее. Она ведь не сказала ему «нет». Напротив, плакала и говорила, что любит его, а потом вдруг ушла и приняла предложение руки и сердца другого мужчины.

Доминик так злился на нее, что пару часов был не в состоянии сомкнуть глаз. Она играла с его чувствами, гналась за призом получше, думал он поначалу. Но вскоре ярость его поутихла. Сьюзен, маленькая милая Сьюзен просто не способна на подобные интриги. Она и в самом деле любила его и до самой последней минуты надеялась, что он женится на ней. Но Сьюзен реалистка. Она всегда заявляла, что недостаточно хороша для него. Вот она и уступила своему реалистичному взгляду на жизнь, приняв предложение добропорядочного мужчины.

Наутро после бала Доминик поднялся спозаранку и оставил своего камердинера собирать вещи, которые могли понадобиться в пути. В душе у него все перемешалось, сердце ныло, желание уехать становилось все нестерпимее, а впереди его ждал до боли длинный и не слишком приятный день.

Дворецкий сообщил ему, что Эдмунд еще не вставал. Это было совсем не похоже на него, Эдмунд всегда поднимался чуть свет, но что и говорить, вчера все отправились в постель очень поздно, да и день у него выдался не из легких, он ведь был хозяином бала. А Мадлен, напротив, уже встала и уехала верхом. Вот уж сюрприз так сюрприз, Мадлен и в лучшие-то времена до полудня из постели не вытащить. Но у нее имелись свои причины для бессонницы.

— Куда она направилась? — спросил лорд Иден дворецкого.

— Боюсь, что не могу вам этого сказать, милорд, — поклонился слуга, и лорд Иден пошел на конюшню разузнать, не в курсе ли грум.

Доминик нашел ее меньше чем через полчаса: она неслась ему навстречу по берегу, как будто за ней гнались все черти ада. Завидев его, Мадлен пустила лошадь шагом и, подъехав к брату, настороженно вгляделась в его лицо.

— Ты разговариваешь со мной сегодня, Мэд? — одарил он ее сияющей улыбкой.

— Да.

Он ждал, что она вспылит, но ничего подобного не произошло.

— Ты все еще сердишься на меня?

Мадлен покачала головой, развернула лошадь и направила ее к черной скале. Лорд Иден поехал рядом.

— Я всегда знала, что ты рано или поздно уедешь, — проговорила девушка. — Просто я считала, если не буду об этом думать, эта мысль может и не стать реальностью. Наверное, тебе было бы лучше иметь брата, а не сестру, тебе так не кажется, Дом? Мы так близки, и все же ты настолько от меня отличаешься, что временами я не в состоянии понять тебя. Но одну вещь я не могу, да и не должна, упустить из виду — раз это твой последний день дома, я проведу его с тобой. Я люблю тебя так, что и словами не передать.

—  — Стоило бы заставить тебя изложить все это в письменной форме, Мэд, — озорно улыбнулся ей брат. — И заполучить прекрасное оружие против тебя самой в наших будущих перепалках. «Посмотри, — скажу я тебе, потрясая в воздухе листком бумаги, когда ты начнешь кидаться в меня подушками, книгами или топориками, — ты любишь меня так, что и словами не передать, Мэд».

Мадлен подняла на него глаза, и, к своему величайшему удивлению, брат увидел в них слезы.

— Будут ли у нас когда-нибудь перепалки? — сказала она и разразилась рыданиями.

— Мэд! Эй! Ради Бога, прекрати это немедленно, слышишь? Кто тебе сказал, что меня тут же пошлют на передовую? Ты удивишься, когда узнаешь, сколько военных приходят домой с войны, чтобы рассказать своим родным байки о фронте, и большинство из них возвращаются при руках и ногах.

Но Мадлен зарыдала еще горше, начала искать носовой платочек и ухватилась за его руку, когда он хотел забрать у нее вожжи.

— Эй, глупышка. — Лорд Иден слез с коня и опустил Мадлен на землю. Брат крепко прижал сестру к себе, несмотря на ее сопротивление. — Последний раз ты так рыдала лет в десять, когда отец отлупил меня за то, что я дернул тебя за волосы и дал тебе пинка под зад, а потом отказался проделать то же самое с тобой, хотя ты тоже принимала участие в этой драке. И вот теперь опять.

— Я ненавижу тебя, — всхлипнула Мадлен.

— Вовсе нет, любовь моя, — весело заявил лорд Иден. — Ты любишь меня так, что и словами не передать. Вот видишь? Я и не подозревал, что у меня так скоро появится шанс сказать это тебе в лицо.

— Не надо, Дом. — Мадлен вдруг прильнула к нему и подняла на него заплаканное лицо. — Не делай вид, будто все нормально и завтра ты не уезжаешь навсегда. Не надо. Сегодня я не в силах ответить тебе. С твоей стороны нечестно поддевать меня, когда я не в форме.