Себ опустил голову и тихо проговорил:

- Конечно.

- Вот и прекрасно! И учти, если ты еще, хоть раз, попытаешься заговорить со мной, я не стану удерживать ребят! Ясно тебе?!

Себастьян кивнул, и Калеб повернулся ко мне.

– Вы, мсье, думаете, что все знаете, что Вам известна истина. Так вот, говорю, что это не так. Вы ни черта не знаете обо мне и о моих проблемах! И мне не нужна Ваша помощь! Оставьте меня в покое! – Он развернулся к двери, до звонка на урок оставалось всего семь минут. Но за это время можно разрушить мир и собрать кубик Рубика.

- Знаешь, Калеб, возможно, ты прав. Я влез в твое личное пространство, хотел показать тебе мир. Такой, какой он может быть без рамок. Но знаешь, что самое главное в добровольной помощи?

Он остановился, но не повернулся. Спина прямая, руки в карманах.

– Умение ее принять. А знаешь, что значит быть взрослым и самостоятельным? Умение принимать решения, за которые тебе потом не будет стыдно. А даже если и будет, то это будет только твое решение. Твоя проблема. Обещание и умение его держать. Надежда, которую ты не думая даешь другому человеку, всего одним словом. Но ее так легко разбить о лед других слов, Калеб.

- Хватит. – Грубо проговорил он. – Вы, мсье, можете вешать лапшу на уши ему, он еще доверчивый ребенок, непонимающий реалии жизни! Я знаю о таких, как Вы, все. Извращенцы, грязные, тупые извращенцы! Не подходите больше ко мне, и Ваше наказание я посещать не буду! Так распорядилась моя мать! – Он дернулся и бегом вылетел за дверь. А я лишь покачал головой. Ладно, разберусь я с тобой и твоей матерью. Протянул руку и обнял мальчишку. Себастьян заплакал.

- Я не грязный извращенец…

- Нет. Это глупо, называть любовь грязной, Себ.

- Почему он не понимает?

- Потому что боится.

Он удивленно посмотрел на меня мокрыми карими глазами.

- Калеб боится?

- Да. Свою мать, своих друзей, своих желаний.

- Но разве… - Он всхлипнул.

- Что? Думаешь, такой человек, как Калеб, не может бояться?

Он кивнул, а потом снова сморщил носик и тихо проговорил:

- Он вчера сказал, что пока мы не можем быть вместе, но не сказал, что я вообще не могу к нему подойти. Сегодня я понял, что не могу даже смотреть на него. Можно, я приду к Вам на следующей перемене, мсье?

Я вытащил платок, и он утер им свои слезы, улыбнулся.

- Конечно, я всегда здесь, ну, почти всегда. У тебя сейчас какой урок?

- Литература. Вы обещали мне репетитора.

- Помню, я поговорю с Дреем.

- С Дреем? О!

- Не против?

Он улыбнулся шире и покачал головой, а потом перехватил сумку и выбежал за дверь. Звонок прозвенел через три минуты. А я, впуская в класс детей, задумался. Как так можно извратить понятия ребенка, что он отрицает сам себя?

Ну, мадемуазель Рошетт, у нас с вами будет серьезный разговор в ближайшее время…

Урок девять. На что жалуетесь, доктор?

Я решил посетить мадемуазель Рошетт во время ланча. Выйдя в коридор, поднялся в ее кабинет. Уже подходя, понял, что доктор на месте, потому что ее крик был слышен даже в переполненном детьми коридоре.

- Я предупреждала тебя! Я говорила, чтобы ты держался подальше от этого мсье Вилсона? – Кричала леди.

Я остановился около плотно прикрытой двери и постучал. Голос тут же стих, и она с милой улыбкой открыла дверь. Улыбка моментально сползла с лица.

- Мсье? – И снова этот странный жест с кудрями.

- Мадемуазель Рошетт, позвольте немного Вас отвлечь? – Она попыталась улыбнуться, но в дверь вцепилась крепко.

Я про себя улыбнулся.

- Что Вам нужно, мсье? – Нет, она не была настроена агрессивно, просто немного враждебно. Но меня интересовало, на кого она кричала. Я догадывался, конечно, что на сына, но нужно знать наверняка. Немного толкнул дверь, она ее придержала.

- Мадемуазель, могу я войти? Разговор будет очень долгий.

Она вздохнула и отпустила дверь.

- Что Вам нужно? – Уже немного нетерпеливо.

Я зашел и увидел Калеба, он округлил глаза и отвернулся к окну.

– Калеб, иди. – Властно.

Мальчик дернулся и, опустив голову, уже хотел пройти мимо меня, но я остановил его, придержав за плечо. Он резко повернулся ко мне, и я увидел снова красный след от руки на щеке.

- Речь как раз пойдет о Вашем сыне, мадемуазель. Так что, думаю, он должен остаться и выслушать.

- Если Вы настаиваете, мсье, то Калеб может остаться. Только от него вряд ли что-то можно ожидать. Глупый мальчик.

В этот момент синие глаза, в которые я продолжал смотреть, вспыхнули гневом, и Калеб стиснул челюсть. Я видел, как он сдерживается, как подавляет в себе злость, как проглатывает обиду.

- Уж позвольте с Вами не согласиться, Люсиль. – Чуть небрежно произнес я и медленно перевел взгляд. Ее глаза вспыхнули, и она заулыбалась, как девчонка. Я отпустил Калеба и присел на стул перед столом школьного доктора. Она тоже села, только на стол, и закинула ногу на ногу. Калеб остался стоять.

– Итак, о причине моего визита…

- У тебя, Джон, что-то болит? Я могу это вылечить?

Я усмехнулся.

- Раз мы перешли на «ты», я могу говорить открыто. У меня болит душа, Люсиль. Душа за неокрепшие умы детей. Детей, которые слышат твой ор даже сквозь дверь.

На последних словах она нахмурилась.

– Мне неприятно говорить такой милой леди, как ты, что я еле сдерживаюсь от грубости. Мне так и хочется встряхнуть тебя и высказать все, что я думаю о тебе, как о матери и как о человеке, который должен заботиться о детях… - С каждым моим словом она сползала со стола, и ее лицо вытягивалось.

Калеб белел, и его глаза становились больше с каждой секундой. А я продолжал.

- Я здесь недавно, но мне хватило педсовета и трех дней работы, чтобы понять политику школы и поведение некоторых людей. Ты, Люсиль, думаешь, что ты все делаешь правильно. Но подумай, что ты делаешь с сыном? Давай поговорим о том, на что ты жалуешься, доктор Рошетт?

- Убирайтесь! – Взвизгнула она.

Калеб покачал головой. Он в начале нашего разговора переместился снова к окну, и сейчас я его отлично видел, в отличие от матери.