– Как Вы смеете!

- Люсиль, тебе придется меня выслушать. Просто потому, что я скажу тебе это мягче, чем работник социальной службы.

Она уже открыла рот, но тут же закрыла.

- И в чем же ты меня можешь уличить?

Я улыбнулся. Сейчас передо мной была не маленькая девочка, не хорошая мать, не доктор, не охотница за мужем, а стерва. Собственно, именно ею мадемуазель Рошетт и являлась всегда. Я вздохнул, Калеб был сейчас шокирован. Да, я действовал грубо. Но, видимо, это единственный вариант, чтобы и она и он мне поверили. Поверили, что я серьезен.

- Уличить… немного не то слово…

- Конечно, кто поверит ребенку! – Ощетинилась она.

- Я. – Просто ответил я. – И еще многие. Понимаешь, Люсиль, если ты избиваешь собственного сына, запрещаешь ему дружить с тем, с кем он хочет, общаться с теми людьми, с которыми ему интересно, то это называется насилием над несовершеннолетними. И по закону карается лишением свободы… с моей помощью на неопределенный срок.

Она побледнела, Калеб за ее спиной прислонился к подоконнику.

- Что ты хочешь? – Этот вопрос был задан совершенно другим тоном. Она спрашивала это, потому что понимала, я не шучу и не отступлю.

- Я не собираюсь тебя шантажировать этим, не собираюсь искать выгоду для себя.

Калеб вскинул голову в неверии.

– Я просто хочу, чтобы глаза олененка засветились счастьем. И уж если это счастье сошлось клином на твоем сыне, значит, я сделаю так, чтобы и он был счастлив и был вправе выбирать свой путь сам.

- Олененка? – Непонимающе спросила она.

- Себастьяна Лайбе. – Спокойно проговорил я. Она сморщилась.

- Конечно, как я могла забыть, что во всем виноват этот маленький пидар.

Калеб съежился и опустил голову.

- На самом деле виновата ты.

Она даже открыла рот от удивления.

– Но об этом мы пока говорить не будем. Сейчас у нас есть тема поважнее, я бы сказал, намного важнее, чем обсуждение чужой ориентации. Итак, мы говорили о том, что я вполне могу засадить тебя за совершенное преступление. И я, в отличие от тебя, прекрасно знаю, что для этого нужно. Если ты смогла сделать так, что предыдущий учитель уволился и не стал давать ход этому делу, то я не из числа тех, кто бежит от проблем. Мне будет достаточно легко доказать твое отношение к сыну, у меня есть два свидетеля.

- Ладно, я уже поняла, что ты не просто мальчишка, которого Лоран взял на работу. Но какое ты имеешь право влезать в частную жизнь? – Видимо, она пришла в себя и пошла в наступление.

- Люсиль, это неправильная постановка вопроса. Задай лучше другой и себе. Как ты, будучи доктором, отказала в лечении мальчику? Как ты, будучи матерью, все время калечишь жизнь своему ребенку? Как ты, будучи женщиной, не понимаешь, что ему нужна, прежде всего, любовь и забота, а не издевательство и побои? И кстати, я еще не затронул тему того, что ты настраиваешь его против других… Точнее, даже не так. Промываешь ему мозги, и он загоняет себя в угол в угоду тебе, своей матери, у которой очень тяжелая рука.

Она молчала.

Калеб был потрясен и тоже молчал.

Я встал со стула и подошел к нему.

- Зачем? – Одними губами спросил он.

- Потому что я хочу, чтобы у Себастьяна в глазах была радость и чтобы он улыбался. – Тихо ответил я. Калеб был в таком состоянии, что оставлять его здесь одного было нельзя.

- Я это все так не оставлю. Ты же угрожаешь мне, так? Ведь так, Калеб, мсье мне угрожал?

Он молчал. Я взял его за руку и потянул к выходу. Остановился около приоткрытой двери. Звонок на урок давно прозвенел. Что-то у меня входит в привычку опаздывать на собственные уроки, нехорошо.

- Не впутывай больше парня в эти дела, Люсиль. Мы будем разбираться сами, ты и весь педсовет. И боюсь, тебя ждет увольнение. Это самое мягкое, что я тебе обещаю. И еще одно, Калеб поживет пока со мной.

Он вдруг расслабился, и глаза наполнились слезами.

– И кстати, возможно, ты потеряешь не только работу, но и лицензию. Так на что жалуетесь, доктор? – Я не стал больше слушать ее, а перехватил покрепче руку Калеба, и мы вышли в коридор.

Я завел его в туалет для учителей и заставил умыться. Но, видимо, слишком сильное напряжение нескольких дней дало о себе знать, и парень разрыдался.

- Она меня убьет! Разорвет на куски, она же… она!

Я схватил его и прижал к себе. Он просто повис на моих руках, всхлипывая и все время повторяя одно и тоже. Я гладил его по чуть жестким блондинистым волосам.

– Джон, что мне теперь делать? Куда пойти? – Он немного успокоился. – Нужно уехать далеко, чтобы она не смогла меня найти и выбить дурь…

- Тшшш, успокойся. Ты никуда не должен ехать и никто тебя не тронет. Тем более она.

- Почему? – Шмыгая носом и утирая слезы, спросил он. Сейчас от того гордого парня не осталось и следа. Он обнажился весь. В моих руках сейчас был именно тот мальчишка, который всегда прятался за бравадой Калеба Рошетта. Сейчас он был как потерянный котёнок.

- Почему что? – Спокойно спросил я, вытаскивая платок и утирая слезы ребенку.

Он уткнулся мне в плечо и совсем тихо проговорил:

- Почему ты помогаешь мне? Я ведь обидел Себа?

Я вздохнул.

- Разве это не очевидно?

Он качнул головой.

– Помнишь, я говорил, что быть взрослым - это значит уметь поступать правильно, уметь выбирать путь и принимать помощь?

Он кивнул.

– Так вот, сейчас я предлагаю помощь. Реальную и настоящую. И я не из тех людей, которые отступают в трудную минуту. Я понимаю, ты боишься матери. Понимаю, что у тебя очень сложные обстоятельства, но, возможно, если ты уступишь сейчас себе, то будет легче. Калеб, тебе нравится Себастьян? – Вдруг спросил я.

- Нравится. Я только… - Он сглотнул. – Я…

- Ты боишься?

- Нет! – Попытался он выбраться из моих объятий.

Я прижал его сильнее.

- Боишься.

- Да, боюсь. Сильно боюсь сделать ему еще больнее. Больнее, чем делал до сих пор. Так боюсь повторить путь своей матери. – Он сморщил нос. – Легче оттолкнуть и не думать о нем.

- Легче кому? Ему? Тебе? – Тихо спросил я.