Стремясь усмирить Армению, он провозгласил ее царем своего брата Тиридата. В целой череде войн Армения была трижды покорена Корбулоном и трижды отбита у него. Во время армянской кампании два наших легиона повели себя так трусливо, что Корбулон приказал казнить каждого десятого солдата, и только после этого его ярость прошла и он сумел овладеть собой. Понадобились годы, чтобы труды Корбулона начали приносить плоды и изнеженные сирийские легионы стали по-настоящему боеспособными.

…Наконец Вологезу пришлось уступить и отдать Армению под руку Рима. Тиридат торжественно сложил свою тиару к ногам Нероновой статуи, которая для этой цели была установлена на широкую скамью, и дал клятву самолично прибыть в Рим и повторить там этот обряд, с тем, чтобы император вернул ему венец армянского царя.

В Риме он, однако, не появился довольно долго и отвечал уклончиво тем, кто напоминал ему о данном обещании. Например, он уверял, будто его вера запрещает ему морские путешествия. Когда же ему предложили воспользоваться путем по суше, он принялся жаловаться на нищету. Ясно было, что Тиридат пытается сделать все возможное, чтобы избежать союза с нами.

Нерон пообещал ему возместить все дорожные издержки, однако царь продолжал тянуть. Было точно известно, что его окружали родовитые армяне, мечтавшие о возрождении своей страны; как они остались в живых, было непонятно, ибо римляне беспощадно расправлялись со всеми знатными жителями Армении.

Мы, члены сенатского комитета по восточным делам, считали, что с Тиридатом нужно срочно что-то решать. Его уловки раздражали нас, а поведение казалось вызывающим. Мы отлично знали, что парфяне беспрестанно подстрекали всех противников Рима на окраинах империи к восстаниям и подкупали вождей германских племен, чтобы германцы нападали на легионеров и наши легионы не могли бы отправиться в Парфию. В Британии тоже повсюду были их соглядатаи, так что нам приходилось держать там целых четыре легиона. Вологез использовал даже странствующих иудейских торговцев, которые хорошо знали местные языки и отлично разбирались в изменившихся обстоятельствах.

К счастью, я своевременно узнавал обо всем, что касалось Британии, от старого Пьетро из страны иценов. Он очень пригодился мне, когда я добивался наследства Юкунда. Пьетро жил теперь в основанном мною в память о Лугунде городе и пользовался

там уважением как старейшина; старейшиной сделал его я в благодарность за оказанные мне услуги. Кстати, место для нового города было выбрано необычайно удачно, и скоро он стал столицей страны иценов. Пьетро помог мне наладить отношения с друидами, так что с некоторых пор для меня в Британии секретов не было.

Друиды отговаривали местных царей и племенных вождей от восстаний против наших легионов, потому что множество предзнаменований указывало на то, что власть Рима над Британией и так весьма недолговечна. Я же, если мне это выгодно, не суеверен. Меня занимало лишь одно: чтобы деньги, вложенные мною в эти края, работали и приносили доход.

Именно благодаря сношениям с друидами я узнал о появлении на острове нескольких подозрительных иудейских торговцев. По моему совету прокуратор велел двоих из них распять, а остальных отдал друидам; последние же, усадив иудеев в ивовые корзины, принесли их в жертву своим кровожадным богам. Жрецы сделали это с радостью — уж слишком неуважительно отзывались пришельцы о местных верованиях. Результатом моих усилий стала возможность перевести из Британии на Восток один наш легион. Прочие пришлось оставить там, где они были.

Постепенно Риму удалось стянуть к границам Парфии целых десять легионов. Я их тут не перечисляю, потому что они частенько меняли и порядковые номера, и даже орлов, чтобы ввести противника в заблуждение. Однако надо признать, что Вологез был прекрасно осведомлен о замыслах Рима и знал о задаче, поставленной перед войсками сенатом и народом: использовать в качестве повода для начала войны сражение у Евфрата.

На тайном заседании нашего комитета по восточным делам мы оказали Корбулону большую честь, доверив, так сказать, метнуть через реку копье, то есть первым напасть на парфян.

Нерон давно уже собирался отправиться в Грецию. Сейчас это путешествие было бы весьма своевременным и послужило бы прекрасным прикрытием для готовящейся войны. Парфяне ничуть не сомневались в том, что император попытает счастья в состязании греческих певцов и возьмет с собой в дорогу оба своих легиона; охранять же столицу, пока цезарь находится в отлучке, будут преторианцы.

Тигеллин клятвенно уверял, что сумеет держать в узде всех врагов Нерона, но при этом сожалел, что остается в Риме и, значит, не увидит замечательного выступления повелителя. Среди тех, кто сопровождал императора в его поездке, было немало трусов, вовсе не желавших участвовать в парфянской кампании; то есть отличиться они хотели, но надеялись сделать это во время путешествия в Элладу.

Как раз в те дни пришло известие о восстании иудеев в Иерусалиме и Галилее. В отличие от взбудораженных этим парфян, мы поначалу не придали новости никакого значения, ибо бунты там случались очень и очень нередко, и тогдашний прокуратор Гессий Флор всегда беспощадно расправлялся с зачинщиками беспорядков и мятежей. Царь Агриппа, однако, был встревожен, и комитет по восточным делам согласился послать в Иудею один сирийский легион, чтобы подавить восстание в зародыше. Правда, этому легиону не хватало закаленных в битвах воинов, и он никак не мог снискать себе славу, но мы полагали, что с вооруженными дубинками и пращами иудеями солдаты все же справятся.

Наконец долгожданное путешествие Нерона в Грецию началось. Он приказал проводить певческие состязания таким образом, чтобы ему удалось выступать как можно чаще.

Насколько мне известно, поездка императора нарушила планы многих и многих греков; в частности, были перенесены на более ранний срок Истмийские игры[57]. Впрочем, если бы в Греции перешли на римское летосчисление, то многих трудностей можно было бы избежать. И зачем только этим чудакам понадобилось вести счет годам от первой Олимпиады? Дата основания Рима — что может быть удобнее?

Накануне отъезда Нерон объявил Статилии Мессалине, что та остается дома, ибо он не хочет для нее лишних треволнений. Истинная же причина заключалась в том, что Нерон повстречал кое-кого, кто напомнил ему любимую жену Поппею. К сожалению, этот «кто-то» был мужчиной, вернее — необычайно красивым юношей по имени Спор.

Спор говорил, будто давно уже чувствует себя скорее девушкой, чем юношей, и потому Нерон решился поправить ошибку природы, и дал ему одно снадобье, полученное от некоего александрийского лекаря. Оно препятствовало росту бороды и усов, делало грудь подобной женской и вообще могло чуть ли не превратить Аполлона в Афродиту.

История эта вызвала много кривотолков и всеобщее неодобрение, и потому я только добавлю, что Нерон женился-таки на Споре. Произошло это в Коринфе, причем все свадебные обряды были соблюдены до мелочей. Впоследствии Нерон обращался с этим созданием как с женой, хотя и уверял, что вручение Спору приданого и брачное покрывало на голове у последнего ровным счетом ничего не значили. «Это только шутка, — заявлял Нерон. — Равный богам может позволить себе поразвлечься». Однако римляне были очень недовольны выходкой императора, и некоторые даже не считали нужным скрывать от него свои мысли.

Однажды Нерон спросил известного сенатора-стоика, что он думает о Споре, и тот сердито и бесстрашно ответил: «Хорошо было бы всем нам жить, если бы у твоего отца Домиция была такая жена». Император, выслушав старика, лишь рассмеялся. Я думаю, он действительно относился к этой истории несерьезно.

О победах, одержанных Нероном в музыкальных состязаниях, написано достаточно. Он привез в Рим не менее тысячи венков. Не повезло ему лишь в гонках на колесницах: у поворотного столба столкнулись сразу десять повозок, и император едва успел обрезать поводья[58], обмотанные вокруг его тела.