Миниатюрная секретарша нервного вида проводила Нору из приемной в кабинет. В кабинете оказалось пустынно и прохладно, точно в церкви. Белые стены и пол, выложенный плиткой, усугубляли ощущение аскетизма. Честно говоря, она ожидала увидеть массивный письменный стол, свидетельствующий о высоком статусе его владельца. Стол и в самом деле обладал внушительными размерами, однако имел довольно обшарпанный вид и явно служил для работы, а не для поддержания представительного образа. Нора в недоумении озиралась по сторонам. Вопреки всем ее ожиданиям, кабинет Годдара выглядел полной противоположностью апартаментов Блейквуда. Единственным украшением здесь служили керамические горшки, выстроенные на столе в ряд.

Рядом стоял сам Эрнест Годдар собственной персоной. Длинные седые волосы и борода цвета соли с перцем обрамляли вытянутое худое лицо с живыми голубыми глазами. В руке он сжимал карандаш, а из кармана пиджака свисал мятый носовой платок. Сложение председатель совета имел самое что ни на есть субтильное, и костюм висел на нем, словно на вешалке. Поначалу Нора сочла его худобу признаком тяжелой болезни. Однако взгляд Годдара, ясный, веселый и полный энергии, убеждал в обратном.

– Добрый день, доктор Келли. – Положив карандаш, он сделал несколько шагов навстречу гостье и пожал ей руку. – Рад, что мы с вами наконец встретились.

Голос его звучал необычно – сухой и низкий, не намного звонче шепота. Тем не менее в нем явственно сквозило сознание собственной власти.

– Пожалуйста, зовите меня Нора, – растерянно пробормотала она.

Столь сердечный прием застал ее совершенно врасплох.

– С удовольствием, – кивнул Годдар и, деликатным, почти женским жестом вытащив платок, откашлялся в него. – Прошу вас, садитесь. Но прежде взгляните на эти горшки. Любопытно, не правда ли?

Он сунул платок в карман.

Нора приблизилась к столу. На нем стояло двенадцать расписных горшков. Все без исключения они представляли собой замечательные образчики древней керамики из долины Мимбрес в Нью-Мексико. Три из них покрывал геометрический рисунок, простой и эффектный, еще по двум бежал узор из стилизованных насекомых – жуков и сверчков. На остальных с потрясающей точностью пропорций изображались человеческие фигуры. В донышке каждого сосуда виднелось аккуратное отверстие.

– Восхитительные экземпляры, – прокомментировала Нора.

Годдар собрался произнести какую-то фразу, но вновь закашлялся и ему пришлось отвернуться. На столе загудел коммутатор.

– Доктор Годдар, пришла миссис Хенигсбаух, – раздался голос секретарши.

– Пригласите ее.

Нора бросила на него вопросительный взгляд.

– Прошу вас, останьтесь. – Годдар указал на стул. – Наш разговор с миссис Хенигсбаух займет всего несколько минут.

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась дама лет семидесяти. Нора моментально распознала в ней представительницу высшего общества Санта-Фе. Любая черточка ее поведения свидетельствовала о богатстве: и фигура, невероятно стройная и подтянутая, и загорелое, почти лишенное косметики лицо, и изящное, хотя и скромное на вид, ожерелье племени навахо, красовавшееся поверх шелковой блузки.

– Эрнест, как я счастлива тебя видеть! – воскликнула дама.

– Очень мило, что ты заглянула ко мне, Лили, – ответил Годдар и добавил, указав на Нору: – Это доктор Келли, ассистент профессора.

Новая гостья, едва удостоив взглядом сотрудницу института, повернулась к столу.

– А, отлично. Вот они, те самые горшки, о которых я тебе говорила.

Годдар кивнул.

– Мой оценщик заявил: они стоят никак не меньше пятисот тысяч. Говорит, это большая редкость. К тому же они в превосходном состоянии. Ты же знаешь, Гарри всю жизнь коллекционировал подобные вещи. И он хотел, чтобы после его смерти эти горшки были переданы вашему институту.

– Да, превосходные образцы…

– Превосходные – это слишком слабо сказано! – перебила дама, проведя рукой по безупречно уложенной прическе. – Подобную красоту необходимо выставить на всеобщее обозрение. Я знаю, что в твоем институте нет музея, открытого для публики. Но для таких ценных экспонатов, как эти горшки, можно что-нибудь придумать. Например, устроить выставку в административном корпусе. Я уже говорила с Симмонсом, моим архитектором, и он набросал план. То, что у него получилось, мы пока условно называем павильоном Хенигсбаух…

– Лили, – перебил Годдар. В тихом его голосе послышались властные нотки. – Я уже говорил, мы глубоко признательны твоему покойному мужу за оказанную честь. Но боюсь, мы не сможем принять его дар.

В кабинете повисло молчание.

– Прости, я не вполне тебя поняла, – ледяным тоном изрекла миссис Хенигсбаух.

– Эти горошки были извлечены из могил, – пояснил Годдар, указав на стол. – Мы не можем их принять.

– Что значит «из могил»? Гарри приобрел их у дилеров, пользующихся отменной репутацией. Ты что, не заглядывал в документы, которые я тебе передала? В них ничего не говорится о могилах.

– На эти документы вряд ли стоит полагаться полностью. Согласно принципам нашего института, мы не принимаем в дар похоронные принадлежности. Кроме того, – добавил он извиняющимся тоном, – эти горшки, спору нет, великолепны, и повторяю, мы очень тронуты поступком Гарри. Но в нашей коллекции имеются еще более ценные экспонаты подобного рода.

Неужели, мысленно удивилась Нора. Лично ей никогда прежде не доводилось встречать в запасниках института таких дивных образцов керамики Мимбрес.

Касательно миссис Хенигсбаух, ее до такой степени потрясло первое оскорбление, что она пропустила мимо ушей второе.

– При чем здесь могилы? – пробормотала Лили. – Неужели ты думаешь, будто эти сосуды похищены у мертвецов?

Годдар взял один из горшков и просунул палец сквозь отверстие в донышке.

– Этот сосуд был убит.

– Убит?

– Именно так. Когда жители долины Мимбрес опускали их в могилу вместе с усопшими, они проделывали в донышке отверстие. Таким образом они выпускали дух сосуда, дабы тот мог присоединиться к духу покойника в ином мире. Археологи называют такие горшки убитыми. – Он поставил сосуд на стол. – Все двенадцать относятся именно к такому разряду. А значит, что бы там ни утверждали документы, все они извлечены из могил.

– И на этом основании ты отказываешься от дара стоимостью в полмиллиона долларов?! – возвысила голос дама.

– У меня нет выбора. Я распоряжусь, чтобы их упаковали самым тщательным образом и вернули тебе. – Годдар снова откашлялся в платок. – Не сочти это за обиду.

– Не ожидала от тебя подобной глупости.

Дама резко повернулась и вышла прочь, оставив после себя аромат дорогих духов.

Годдар уселся на краешек стола, устремив на злополучные горшки задумчивый взгляд.

– Вы разбираетесь в керамике Мимбрес? – нарушил он наконец молчание.

– Надеюсь, что да.

Нора до сих пор не могла поверить в увиденное. Как он мог отказаться от столь щедрого дара?

– И что вы об этом думаете?

– Я знаю, что в собраниях других институтов есть так называемые убитые горшки.

– Другие институты не являются примером для подражания, – заметил Годдар тихим, но не терпящим возражений голосом. – Эти горшки положили в могилы люди, которые уважали своих усопших. Неужели мы откажемся от уважения к мертвым? Полагаю, миссис Хенигсбаух пришла бы в ужас, замысли мы разрыть могилу ее обожаемого супруга. – Он опустился на стул. – Нора, вчера мы разговаривали с доктором Блейквудом.

Ну вот и началось, подумала она, чувствуя, как напрягается каждый ее мускул.

– Он упомянул, что некоторые ваши проекты остаются незавершенными, и в связи с этим ваш отчет о проделанной работе, скорее всего, произведет не слишком отрадное впечатление. Вы можете объяснить мне, почему так происходит?

– Мне нечего сказать в свое оправдание, – пожала плечами Нора. – И свое увольнение я приму как должное.

К ее удивлению, Годдар усмехнулся.

– Увольнение? – переспросил он. – А с чего вы взяли, будто речь пойдет об увольнении?