Вдоль етских берегов пошли на север и еще через несколько дней добрались до владений племени свеев. У пролива, который соединял море с внутренним озером, на небольшом острове стоял знаменитый торговый город Бирка. Торговые гости оттуда уже почти век появлялись время от времени и в ладожских, и в кривичских землях, славянские купцы ездили сюда и даже имели тут свой гостиный двор. Свейские конунги, как и все варяжские князья, не имели стольных городов, а обитали в своих усадьбах, разбросанных по стране: жили, пока податей с местного населения хватало на прокорм, а потом снимались с места со всем двором, то есть домочадцами и дружиной, и ехали в другую область. К счастью, на Готланде кривичам повстречались свейские купцы, рассказавшие, что именно в Бирке конунг свеев обосновался на зиму.
Зимобору было любопытно взглянуть на своего несостоявшегося шурина, и эта встреча должна была стать для них первой. В то время как он приезжал свататься к Столпомировой дочери, ее двенадцатилетний брат Бранеслав уже отправился за море.
За последнее время Зимобор узнал много нового о событиях той давней войны, о которой ему еще в Смоленске рассказывали старые отцовские кмети. Он знал, что в ту зиму молодой, двадцатилетний, князь Столпомир был вынужден бежать от Велебора за море, а именно в Бирку, и там женился на дочери свейского конунга Рагнара. Отец жены дал ему войско, чтобы зять отвоевал свою землю и сделал молодую жену настоящей «королевой», как там говорили. И Столпомиру это удалось. Йомфру Хильдвиг в Полотеске получила имя княгини Славницы, под которым и прожила потом до самой смерти. Ее отец, а потом брат Бьерн правили в Свеаланде, и к ним был отправлен на воспитание ее сын, когда тому исполнилось двенадцать лет. Зимобор не совсем понял, зачем князю Столпомиру понадобилось отсылать сына, но этого никто не мог объяснить ему толком. Боярин Доброгнев говорил что-то о каком-то родовом проклятии, которое лежало на Столпомире и его семье, но в чем дело, толком не знал и сам. Выходило, что на родине княжичу грозила какая-то опасность и избежать ее он мог только в чужой земле, где правили иные боги.
— На обоих детях его, говорят, это проклятье, — припоминал воевода, который когда-то, будучи молодым кметем, сопровождал юного Столпомира в том памятном бегстве. — Да кто говорит, тьфу, — бабы что-то шепчут, а чего шепчут, и сами не знают. Вот княгиня точно знала. Она, видать, и принесла с собой. Не надо бы князю на ней жениться, от женитьбы он и был проклят. У них там, за морем, какой только нечисти нет, какого дурного колдовства! Мертвецы сами собой по земле ходят, а если нашалят чего, их в суд вызывают[41] , видано ли дело! Да куда деваться, сам понимаю. Не женись он тогда, не дал бы ему старый конунг войска, не отвоевали бы мы Полотеск, и правил бы там сейчас род Велебора смоленского. А из-за жены и дети князевы оказались прокляты. Дочка при ней осталась — пропала, сына вот сохраняют варяжские боги, хоть на этом им спасибо.
У оконечности мыса навстречу им вышли сразу три варяжских корабля — длинных, узких, низко сидящих, похожих на деревянных змеев, скользящих по сероватому морю. Сходство увеличивала змеиная морда с чудным гребнем, вырезанная на переднем штевне каждого. Варяжские корабли Зимобор не раз видел в Ладоге и даже помнил, что они называются «дреки», что значит нечто вроде Змея Горыныча. На борту каждого из «горынычей» тянулся длинный ряд круглых разноцветных щитов, около двух десятков с каждой стороны. Итого гребцов на каждом было по сорок, да еще человек двадцать сидели внутри корабля. Это была береговая стража — конунг свеев начинал охранять свой город издалека. Выглядели морские дружины внушительно и грозно: на каждом из воинов был стегач, обязательно шлем, над шлемами блестели железным лесом наконечники копий. Зимобор даже немного встревожился, впервые их увидев, но Хват, уже бывавший здесь, всех успокоил: береговая стража встречала всех проезжающих, но никогда не обижала мирных гостей.
Один из кораблей, самый большой, приблизился, и тут Хват принялся размахивать руками и кричать:
— Смотри, смотри, это сам он и есть, наш Бранеслав Столпомирич! Он самый, видишь, впереди!
Зимобор пока еще ничего не видел, но на большом корабле их, видимо, тоже узнали.
— Хейль ду! Привет тебе! Это ты, Доброгнев Лишеневич! — закричали оттуда. — Здравствуй, дядька! Вот и вы к нам! А я уж сам хотел к отцу посылать, да нет, думаю, скоро приедут! Давайте за мной!
Большой корабль развернулся и пошел в обход мыса, полотеский караван тронулся за ним. Два других «горыныча» остались нести свою службу.
Наконец появился сам город. Но никаких крепостных стен у него не оказалось, ни детинца, ни посада — только ряды таких же больших безоконных домов вдоль ручья и дальше, поставленных в беспорядке, но достаточно тесно. Здесь уже не было взрытых гряд и не паслась скотина, узкие — двоим едва разойтись — дорожки между домами были вымощены досками и бревнами. К берегу везде лепились корабли, ладьи и лодочки, а народу было так много, что даже Зимобор, привыкший жить в большом городе, удивился.
Дреки причалили, полотеские ладьи стали одна за другой подходить к берегу. Найти свободное место было не просто, ладьи медлили в воде, загораживая путь одна другой, где-то уже столкнулись, трещали весла, раздавались крики, по всему берегу поднялась суета. Какие-то люди бегали по берегу, что-то крича, давая советы, указания и распоряжения.
Высокий, плечистый воин соскочил с «горыныча», едва тот приблизился к берегу, и сам решительно взялся за дело. Княжич Бранеслав метался по берегу, громко и повелительно кричал что-то по-варяжски, раздавал распоряжения, схватил кого-то за шиворот и тряс, потом отпихнул и даже сам стал толкать в воду какой-то из небольших торговых кораблей, который, по его мнению, вовсе не должен тут стоять. Его дружина тоже принялась за дело, и вскоре всем славянским ладьям нашлось место. Все они были вытащены на берег, десятники и купцы собрались вокруг воеводы Доброгнева.
— Пока не разгружайтесь, я вам сейчас место найду! — говорил Бранеслав, уже по-славянски, подойдя и обняв Доброгнева.
