— Чего не верить? На тебя посмотреть — во все поверишь.

— Ну, мы сначала там, в эледескали приняли, хорошо так... Потом я выхожу, а тут эти, с Борнхольма. С синей мордой, ну, помнишь, такой корабль мы ходили смотреть...

— У этих с Борнхольма синие морды?

— У корабля. У этих кренделей морды красные. И наглые. Им тут уже места не хватило, они там стоят, где Одинокое Дерево. Где Траин бонд живет. — Хват уже успел выучить все окрестности и всех обитателей. — Ну, они меня вдвоем взяли, «о, гардск хирдман», я им, «йа», дескать, я и есть... А он мне такой рог, вот такой! Такой... Привели к себе, там такая дочка этого Траина... Гудрун... Гудрид... Не помню, в общем. Я ей: «Эк храбрый гардск хирдман», дескать, она смеется...

— Эк эм, — поправил Зимобор, потягиваясь.

— Что?

— Эк эм храуст гардск хирдман. Я есть храбрый славянский воин. Ты это хотел сказать?

— Ну да. Короче, я все разговор на постель поворачиваю, дескать, покажи, какие у вас дома скамьи, какие лежанки, все такое, И ведет она меня к девичьей, вроде уже все к тому...

Хват еще не успел завершить свое повествование, как дверь хлопнула и в покой ворвался Радоня, один из кметей Хватова десятка.

— Там, ребята, там! — орал он. В голосе его было нечто такое, что Зимобор сразу приподнялся. — Где Хват? Там корабли!

— Ну и что? — спросил Зимобор. Хват только что-то хрюкнул, не в силах оторвать голову от жесткой подушки.

— Я не знаю. Говорят, какой-то чужой конунг. Там все свеи вооружаются, и хозяйские тоже бегают как ошпаренные. Кто хорошо по-ихнему понимает, подите узнайте!

Зимобор мигом перепрыгнул через лежащего Хвата и стал торопливо одеваться.

В хозяйском доме и впрямь царил переполох. Хирдманы поспешно разбирали снаряжение, везде виднелись фигуры, исполняющие «пляску близкой битвы», то есть прыгающие на месте, чтобы кольчуга легче и быстрее натянулась. Сам Ингольв конунг был уже одет в стегач и кольчугу, рядом оруженосец держал подшлемник и шлем. Во фьорд входили корабли Рагнемунда конунга, правителя западных етов.

— Он тоже хотел взять в жены йомфру Альви! — бегло объяснил Бранеслав, уже полностью готовый к битве. — Потому что лучше нее невесты нет во всех северных странах, а этот старый козел тоже хочет иметь все самое лучшее! Он знает, что я обручился с ней на Середине Лета, и требует, чтобы ее отдали ему! Скорее его возьмут тролли, чем он хотя бы ее увидит! У него уже два сына, и оба старше меня, и он хочет взять мою Альви, юную и нежную, как цветок шиповника! Пока я жив, этого не будет. Выводите всех людей, идем к кораблям.

Вот так вот оказалось, что Хвату некогда отдыхать после ночных подвигов. Уже сегодня предстояло сражаться, причем сражаться не на земле, а на кораблях, что само по себе внушало кривичам если не страх, то серьезную неуверенность.

Ингольв конунг, оскорбленный тем, что его пытались принудить отдать внучку не тому, кого он выбрал, тоже спешно собирал войско. У Рагнемунда конунга было около двадцати кораблей, если, конечно, у дозорных от страха не двоилось в глазах.

Бранеслав быстро вывел всех своих людей к кораблям, которые уже были спущены на воду и готовы отчаливать. Пока его люди налегали на весла, выводя корабли к устью фьорда, Зимобор быстро осматривал своих людей, проверяя, как они одеты и снаряжены, — все произошло так быстро, что раньше на это не было времени. Слава богам, никто не забыл щит или копье, вот только разгильдяй Своята так и не пришил вчера оторванный ремень подшлемника. Хорошо, что толстая иголка с ниткой у Зимобора была вколота в кожу стегача на груди; он сунул их парню и велел зашивать. У того с перепоя дрожали руки, корабль качало, и Зимобор в сердцах бросил:

— Убьют дурака, туда тебе и дорога! Как вчера от сохи, вяз червленый тебе в ухо!

Услышав его голос, Бранеслав обернулся и приветливо махнул рукой, улыбаясь так открыто и радостно, словно не жестокий и беспощадный враг ждал их совсем близко, за ближайшим каменистым мысом, а веселая толпа нарядных свадебных гостей.

— Эйт син скаль хвэр дейа! Ничего, один раз ведь каждому придется умереть! — крикнул он сначала по-варяжски, а потом по-славянски, чтобы все его поняли. — Надо суметь сделать это достойно, а слава погибших бессмертна!

Зимобор не ответил. Сын Столпомира стал настоящим варяжским вождем, и бессмертная слава сделалась для него первой и важнейшей ценностью в жизни. Зимобору хотелось напомнить ему об отце, о земле, ждущей его помощи и надеющейся на него. Но как он мог упрекать Бранеслава — он, который сам ушел из Смоленска, бросив княжество в лучшем случае на ненадежное управление женщин, а в худшем — во власть смут и раздоров?

И все-таки Бранеслав ему нравился — своей открытостью, гордой отвагой, упорством. Они могли бы стать друзьями, и их землям не пришлось бы между собой воевать... если бы каждый из них занял, наконец, то место, для которого был рожден.

За мысом корабли вышли на широкий простор и сразу увидели противника. Было видно около десятка кораблей Рагнемунда: все они шли по ветру под парусами, и на мачте каждого был виден большой красный щит — знак войны. Блестели начищенные шлемы воинов, над ними щерились густым лесом наконечники копий, яркие пятна разноцветных щитов смыкались на носах кораблей в сплошную стену. Зрелище было торжественное и красивое, и в голове не укладывалось, что эта красота — твоя смерть.

— Кто идет сюда не как друг? — закричал Бранеслав, когда первый из вражеских кораблей приблизился.

— Кто появился возле моих берегов с красными щитами войны? — закричал пообок со своего дреки Ингольв конунг. — Это спрашиваю я, Ингольв, сын Армунда, конунг Восточного Етланда, — тот, кто имеет право спрашивать!

— Я — Рагнар, сын Хродорма, конунг Западного Етланда! — раздалось в ответ. — Я ничего не имею против тебя, Ингольв конунг, и не к тебе пришел я с красными щитами и с копьем, жаждущим крови врага!

— Кто же здесь твой враг? Здесь только мои друзья!

— Мне нужна дочь твоего сына Гуннвальда, та, что в последний год называется лучшей невестой северных стран. Думаю, что мне, при моем роде и доблести, надлежит иметь все самое лучшее.