Оставалось установить цель приезда этой четы в Польшу. Выяснилось, что Шпады, они же Дюки, прибыли сюда по приглашению некоего Яна Птачека, который через несколько дней после их гибели отбыл по служебным делам в Вену и там остался, попросив политического убежища.

В анкете Птачека значилось, что с 1942 по 1944 год он находился в концлагере, откуда был освобожден союзниками, а затем до 1947 года лечился в Швейцарии. По словам сослуживцев, Птачек рассказывал им о милой супружеской чете швейцарцев, которые приняли в нем горячее участие после освобождения из лагеря. «Я им многим обязан, потому и пригласил их в Польшу», – уверял он коллег и начальство, испрашивая два дня отпуска в связи с их приездом. Возможно, все это было правдой, а может быть, и просто поводом для связи.

Листая документы, Бежан нашел в них версию Погоры, согласно которой золотые монеты, привезенные Шпадами, предназначались для финансирования какой-то шпионской акции. Исходил Погора при этом прежде всего из особенностей личности Птачека и его деятельности в мюнхенском центре. Как оказалось, через месяц-другой после бегства из Польши Птачек стал штатным сотрудником разведцентра в Мюнхене. «Он вряд ли бежал бы из Польши после смерти Шпадов, – писал Погора, – если бы выявление связи с ними ничем ему не грозило. Факт доставки Шпадами даже столь значительного числа золотых монет сам по себе не мог представлять для него опасности. Шпады погибли до заполнения таможенной декларации, и при таких обстоятельствах ничто не могло быть поставлено в вину ни им, ни тому, кто их пригласил».

«Чего же тогда боялся Птачек? О наличии у них фальшивых паспортов он мог и не знать. А тем не менее он скрылся, и скрылся потому, – считал Погора, – что вся эта история могла навести на след шпионской группы, в которую он входил». Гипотезу Погоры Бежан счел малообоснованной: «Два эти факта – смерть Шпадов, или Дюков, или как там их еще… и бегство Птачека – могли и не иметь прямой связи между собой. Хотя, конечно, полностью исключить такую связь тоже нельзя». В багаже покойных не обнаружили ничего, изобличающего Птачека. Ничего, кроме двух телефонных номеров. Один из них был номером Птачека. Другой оказался коммутатором городского финансового управления.

Этому второму телефонному номеру Погора вообще не придал никакого значения. Бежан его выписал на всякий случай. «Может, пригодится в каком-нибудь новом деле…» Пока же и этот след никуда не вел.

Бежан раздраженно отодвинул от себя дела.

Жаркий августовский день. Стоя на перекрестке Аллей Ерозолимских и Маршалковской, сержант Голомбек вконец измучился. Духота. Час «пик». Некогда и пот со лба стереть. «А тут еще светофор подвел. Пока чинить приедут… Это только в газетах светофоры в два счета чинят. Ну пора менять направление». Голомбек поднял руку.

Поток машин сразу замер. Одна только черная «Волга» не затормозила и выехала на перекресток. «Что он там, заснул? Или пьяный?»

Рука автоматически схватилась за свисток. Трель свистка слилась со скрежетом удара. На другой стороне Маршалковской «Волга» выскочила на тротуар и врезалась в афишную тумбу.

Голомбек бросился к месту происшествия. Вокруг машины мгновенно собралась толпа. Он едва сумел протолкаться. «Волга» вмялась радиатором в тумбу; водитель неподвижно лежал на сиденье. «В обмороке, что ли?» Стекло наполовину опущено. Можно достать ручку левой дверцы. Но дверь не поддается. Голомбек осматривает машину спереди. «Все ясно: капот приоткрылся и задрался вверх, брызговик сдвинулся назад и заклинил дверцу. Одному тут не справиться». По радиотелефону он вызывает «скорую помощь» и дорожный патруль.

Из толпы кричат:

– Постовой! Сюда! Скорей! Он женщину сбил!

По другую сторону машины – отброшенное силой удара тело. У головы быстро расплывается лужа крови.

Голомбек вызывает вторую карету «скорой». Сдерживает желающих помочь женщине:

– Не трогайте! Возможно, у нее перелом позвоночника или черепа. Нужен врач.

Ждать пришлось недолго. Сирена «скорой», а следом за ней резко тормозит и патрульная машина. Из нее выскакивают милиционеры. Голомбек коротко докладывает обстоятельства дела и спешит обратно на перекресток – там уже пробка.

Милиционеры фотографируют раненую, после чего санитары осторожно кладут ее на носилки. Кто-то передает поднятую с тротуара сумку. Пока одни заняты женщиной, другие пытаются отворить дверцы машины, чтобы извлечь водителя.

– Черт, намертво заклинило!..

– Попробуй заднюю.

– Помоги-ка, одному не справиться.

Общими усилиями удается наконец открыть правую заднюю дверцу. Теперь через спинку сиденья надо вытащить водителя. Это оказывается непросто: мужчина грузный и совершенно недвижим. Виснет в руках как куль…

В конце концов с помощью санитаров его все-таки осторожно вытаскивают и укладывают на носилки.

– Алкоголем вроде не пахнет, – наклоняется над лежащим Венцек. – Впрочем, это дело медиков. Лишь бы не забыли, а то поди потом докажи…

Взвывают сирены, кареты «скорой помощи» уезжают. Теперь можно заняться и формальностями. Из толпы приглашаются свидетели.

– Редакционными. Надо написать отчет о конференции техников-рационализаторов. Группа наших специалистов приехала на встречу с коллегами со здешнего машиностроительного завода. Думаю, будет интересно. Комнату мне отвели в Доме техника. Но это все семечки, а вот тут я, брат, напал на след большой аферы. Чую, будет гвоздь! Уж я это дело размотаю! Ниточка уже у меня в руках. Будь здоров! – поднял он рюмку.

– Аферы – это не по моему ведомству. Но мой тебе совет – передай-ка ты лучше эту ниточку в милицию. Следствие закончат, тебе готовый материал. Надо, чтобы каждый занимался своим делом. Знаешь, эра доморощенных детективов миновала, – проворчал Бежан, разрезая яичницу с салом.

– Нет, мне хочется распутать самому. Сногсшибательная история. Ты только послушай. Сегодня днем у меня выдалась пара свободных часов. Завернул я в кино «Феникс». Смотрю, у входа валяется значок. Довольно необычный. Маленький такой, продолговатый, с надписью «Еврон». На булавке. Ну я, не долго думая, приколол его к пиджаку. Пусть себе висит. Вхожу в кинотеатр, билетов уже нет. Сунул билетерше пару злотых, она усадила меня на откидное место. Кончился журнал, дали свет. Вижу, соседнее кресло не занято. Я пересел. Перед самым концом сеанса мой сосед слева что-то мне шепчет. Сперва я не понял. Он опять повторил. Оказывается, просит вернуть ему значок. Думаю: наверно, это он потерял. Я и отдал. А он тут же кладет мне на колени небольшой конверт. Не успел я сообразить, что к чему, а тут сеанс кончился. Все к выходу, а мой сосед первым. Я и видел-то его одну секунду. Что, думаю, за тип? Заглянул в конверт. Мать моя! Там пачки денег! Недоразумение, думаю себе, и скорей вперед. За этим типом: простите, мол, ошибка вышла. А народу тьма. Ну где его найдешь? Но тут мне вдруг показалось, что в толпе мелькнула его фигура и свернул он вроде бы в ближайшие ворота. Я туда. Никого. А дом большой, квартир на четыреста. Стою как дурак и не знаю, что делать. Искать иголку в стоге сена? Проторчал в воротах часа три. Раза два обознался. Собрался уже было уходить и вдруг вижу, выходит мой киношный сосед, только одет иначе – был в светлом костюме, а теперь в синем. И появилась тут у меня мысль: что-то в этом деле нечисто. И я, вместо того чтоб подойти и вернуть ему деньги, пошел за ним следом, стараясь остаться незамеченным.

– Ну, ну, и что же дальше? – Теперь Бежан слушал с интересом.

– Да, собственно, больше ничего. Узнал у дворника его имя и адрес. Завтра с утра хочу подежурить у ворот. Согласись, дело наклевывается любопытное. Надо думать, учрежденческие кассиры таким оригинальным способом свои обязанности не исполняют. Тут, видимо, расчеты или за продажу краденого, или за аферы.