– Бей мента, бей, – прохрипел лежащий под ним человек и сержант, оглянувшись, увидел третьего бандита, набегающего с занесенным ножом.

Из подворотни раздался выстрел, еще один. Бандит дернул головой, словно пытаясь вытряхнуть попавшую в ухо воду, из виска его брызнуло темным, полетели осколки кости. Звякнул нож, выпадая из ослабевших пальцев и он, обмякнув тряпичной куклой, повалился на мостовую.

Лежавший под сержантом парень захрипел, в углах рта показалась пена. Из подворотни показался один из штатских. Одна рука его была прижата к животу, другой, с зажатым в ней пистолетом, он опирался на стену. Окинув взглядом место схватки он слабо улыбнулся и, привалившись к стене, сполз на землю. Стекавшая по руке кровь казалась черной в полумраке припозднившегося рассвета.

Сержант рывком перевернул бандита, заломил руки и, сняв с него поясной ремень, сноровисто перетянул руки за спиной. Тот слабо стонал, даже не пытаясь сопротивляться. Здоровяк, которого сержант ударил пистолетом, все еще не пришел в себя.

– Нас ждали, Миша, – слабо сказал штатский, – засада…

– Где Четвертаков? – спросил сержант, отводя его руку от раны.

– Зарезали. Там темно, как в могиле, мы даже не увидели, кто напал… и меня ножом, гады…

– Все, помолчи, – сержант метнулся к убитому бандиту, сорвал с шеи полосатый шарф и, вернувшись к Скокову, прижал пеструю ткань к ране, – держи вот так. Я посмотрю, что с Валиулиным и вызову подмогу.

Водитель, опираясь на капот, силился подняться на ноги. Правая рука висела плетью, по гимнастерке на плече расплывалось темное пятно. Сержант подхватил его, распахнул дверцу автомобиля, посадил на сиденье и, подобрав выпавший пистолет, сунул ему в левую руку.

– Ты как?

– Ничего, – пробормотал водитель, – нормально. Взяли?

– Взяли, да не тех. Никого не подпускай, я мигом.

Скрутив руки лежащему без сознания парню, сержант пробежал подворотней во двор двухэтажного кирпичного дома. У входа во двор лежало тело Четвертакова. Под распахнутым пиджаком, на рубашке был узкий разрез. Пропитанная кровью ткань прилипла к телу. Сержант приостановился, коснулся пальцами запястья и, ощутив холод смерти, выругался. Окна дома были темные, хотя выстрелы, конечно, разбудили жильцов.

– Дворник, – заорал он, оглядывая темные окна, – дворник, мать твою.

Хлопнула дверь, из одноэтажной пристройки вывалился заспанный мужик, натягивающий серое мятое пальто на несвежую нижнюю рубаху. Припадая на правую ногу, он заспешил к сержанту, на ходу пытаясь пригладить растрепанные черные волосы.

– Издеся я, издеся, – зачастил он, – слышу – бах, бах, страшно, женщина не пускает, но надо идти…

– На улице двое раненых, бегом туда, – не слушая его, скомандовал сержант, – из пятой квартиры ночью никто не выходил?

– Не-ет, – замотал головой дворник, – никто. Там хороший женщин живет. Старая и молодой. Рано спать ложатся, никогда ночью не ходят.

– Телефон?

– Тама есть. Женщин хороший, всех к телефону пускают. Равиль, говорят, заходи, дорогой…

Рванув дверь подъезда, сержант взлетел на второй этаж, забарабанил кулаком в массивную, с облупившейся краской, дверь. Послышались неторопливые шаги, щелкнул замок. Поднимая «ТТ», сержант дернул дверь на себя. В прихожей стояла пожилая женщина с тяжелым узлом гладко зачесанных седых волос. Ее спокойное лицо с несколько надменным выражением казалось бледным.

– Что вам угодно?

Бушевавшая в груди сержанта ярость недавней схватки утихла. Опустив руку с пистолетом, он вошел, оттеснив женщину вглубь прихожей, нащупал на стене выключатель. Вспыхнувшая лампочка, забранная в старинный стеклянный плафон, осветила сверху лицо женщины, проложив тени, углубив морщины. Полутьма скрадывала возраст, но теперь сержант увидел, что перед ним почти старуха.

– Значит, ждали? – сквозь зубы процедил он, – подготовились, значит? Блатных наняли.

– Я не понимаю вас, – вздернув подбородок, сказала женщина, – загадками говорить изволите.

– Где Лада Белозерская? – сдерживая вновь закипающий гнев, спросил сержант.

– А в чем, собственно дело?

– Вот ордер на ее арест.

Женщина брезгливо покосилась на бумагу и, повернув голову к двери комнаты, выходящей в прихожую, чуть повысила голос.

– Лада, тут к тебе молодой человек пришел.

Сержант оттолкнул ее, распахнул дверь и ворвался в комнату. Горевшая на письменном столе лампа с зеленым абажуром освещала заправленную железную кровать с шишечками на спинке, платяной шкаф, низкий столик перед большим зеркалом. Сидевшая возле стола женщина поднялась, выжидающе глядя на сержанта. Он удивился спокойствию, сквозившему в ее движениях. Участвуя в обысках и арестах он нагляделся всякого, но такого хладнокровия, если не сказать безмятежности, просто не ожидал.

– Лада Алексеевна Белозерская? Вот ордер, вы арестованы по обвинению в антисоветской деятельности.

Она подошла ближе и сержант увидел, что она совсем молода – не больше двадцати двух, двадцати трех лет. Темный шерстяной костюм облегал ее статную фигуру, голова с точеными аристократическими чертами лица была высоко поднята, серые глаза смотрели внимательно, но без враждебности. Русые, почти пепельные волосы, были подстрижены коротко, как у комсомолки на агитационном плакате.

– Я готова, – сказала она, и только тут сержант увидел стоящий возле стола небольшой чемоданчик, – что за стрельба была?

– Где у вас телефон?

– В прихожей.

Старуха посторонилась, пропуская его к черному аппарату, висевшему на стене. Спрятав пистолет, он снял трубку, набрал номер. «Простое дело чуть не провалил! Что, первый год в органах?» – чертыхаясь про себя, представил он реакцию начальства.

– Слушаю? – возник в трубке недовольный, чуть хриплый голос.

– Товарищ майор, докладывает сержант Кривокрасов, арест произведен…

– Так в чем дело? Вези ее сюда!

– У нас двое раненых и один убитый.

– Что? Вооруженное сопротивление?

– Нет, какие-то уголовники напали на подходе.

– Черт тебя возьми, – рявкнули в трубке, – простое дело поручить нельзя! Высылаю помощь. Арестованную не упусти.

– Так точно, – Кривокрасов вытянулся и осторожно опустил трубку на рычаг.

Присутствующая при его разговоре пожилая женщина куда-то исчезла, из комнаты вышла девушка с чемоданчиком в руке.

– Где раненные?

– Вы врач?

– Будто вы не знаете, – слегка усмехнувшись, ответила она, – медсестра, работаю в Боткинской.

– Ладушка, вот, возьми, – пожилая женщина протянула ей сверток.

Девушка развернула его, и Кривокрасов увидел набор медицинских инструментов, бинты, вату.

– Спасибо, бабуля, – девушка поцеловала ее в щеку, – не скучай. Если будет возможность – я напишу.

– С богом, – женщина перекрестила ее.

Неся в одной руке чемоданчик, в другой сверток с бинтами, девушка прошла к входной двери. Кривокрасов, растерянно поглядев на старуху, захлопнул дверь в комнату, пошарил по карманам в поисках сургуча и печати, но, вспомнив, что сургуч был у Четвертакова, выругался и погрозил пальцем старухе.

– До обыска не входить.

Он нагнал девушку на лестнице. На первом этаже кто-то заскребся за дверью, в образовавшуюся щель выглянуло любопытное лицо мальчишки лет десяти. Кривокрасов цыкнул на него, обогнал спускавшуюся по ступеням девушку и первым вышел во двор.

Дождь прекратился. Серый рассвет заливал двор рассеянным светом.

Девушка приостановилась возле тела Четвертакова, приложила пальцы к шее, поднялась, качая головой.

– Ему уже не помочь.

– Сам знаю, – буркнул Кривокрасов.

На улице все было тихо. Сержант взглянул на часы – половина пятого. Дождевые тучи, казалось, нависли над самыми крышами. В безветренном воздухе стоял запах пороха и крови, заглушивший тонкий, почти неуловимый аромат распускающихся листьев. Здоровяк, которого Кривокрасов приложил в лоб рукояткой «ТТ», пришел в себя и, лежа на боку, поглядывал на стоящего над ним дворника. Вид у того был воинственный: с метлой наперевес он похаживал между лежащими, косясь на сидящего в машине Валиулина.