– Не могу сказать, – ответил Видман, – я плавал на Севере, но при приближении штормового фронта мы просто уходили под воду. Я продвинусь вперед мили на две, но потом придется ждать изменения погоды.

– Да, – согласился Нойберг, – ничего не поделаешь.

После трех часов ожидания, когда Видман дремал за занавеской, отгораживающей его от общего отсека, к нему заглянул Нойберг. Извинившись, что разбудил, он красноречиво показал на циферблат часов.

– Мы больше не можем ждать, господин корветен-капитан. Мои штатские друзья, – он скривился, словно от изжоги, – напомнили мне, что лагерь должен быть захвачен не позднее завтрашнего вечера.

Видман зевнул, прикрыв рот рукой, потер лицо ладонями и прошел в центральный пост. Наверху все так же бесновалась метель.

– Честно говоря, я вам не завидую, майор. Эрих, – обратился он к старпому, – командуй всплытие. Сигнальщика и комендоров в центральный пост.

Засвистел в цистернах сжатый воздух, лодка качнулась, подняла нос и устремилась к поверхности.

Видман поднялся на мостик первым, ветер и снег ударили в лицо, он натянул поглубже фуражку, накинул капюшон плаща. Следом за ним выскочил сигнальщик, поднес, было, к глазам бинокль, но тут же опустил – море было относительно спокойное, полтора-два бала, но видимость не превышала нескольких метров.

Из люка показался Нойберг.

– Мы не выскочим на скалы?

– Прибой должен быть слышен на расстоянии нескольких кабельтов, – возразил Видман.

– Вассерман хочет подняться наверх.

– Что ему надо? Подышать свежим воздухом?

– Нет, говорит, что погодные катаклизмы по его части.

– Сумасшедший дом, – пробормотал Видман, – позовите, пусть полюбуется катаклизмом.

Нойберг исчез в люке. Вскоре послышалось пыхтение и похожий на краба Вассерман, с багровым от натуги лицом, поднялся на мостик. Косо посмотрев на Видмана, он огляделся с видом полководца, кивнул головой, будто удовлетворенный осмотром и перегнулся в люк.

– Герхард, скажи Фюлле и Граберу, пусть поднимаются сюда, – он снова покосился на офицеров, – если бы вы вызвали нас три часа назад, лагерь уже был бы в наших руках, господа.

– Это каким же образом…, – начал было поднявшийся вслед за ним Ридмайер, но Видман прервал его жестом.

– Тихо, господа, – он напряженно прислушался, потом скомандовал, – стоп, машина. Прибой, господа. До берега не более мили.

Вассерман помог выбраться из люка толстяку, его бородатому спутнику и четвертому штатскому – долговязому мужчине в толстых очках. Они осторожно спустились к орудию, обошли его и, посовещавшись, встали попарно, лицом к берегу. Снег заметал их, ветер рвал полы одежды, но Видману показалось, что он расслышал какой-то заунывный мотив, разложенный на четыре голоса.

За плечом вздохнул старпом. Видман оглянулся.

– Как тебе этот концерт, Эрих?

– Концерт? – Ридмайер помолчал, – англичане сейчас передали: вчера в трехстах милях от Бреста потоплен линкор «Бисмарк». Торпедирован и затонул…

– Дьявол! – выругался Нойберг, – прошу вас ни слова при солдатах.

– Команде тоже пока незачем знать, – угрюмо сказал Видман.

– Они затравили его, как медведя…

– Эрих, иди вниз. Если будет нужно – я позову. Передай Дану по УКВ, пусть подойдет ближе.

– Слушаюсь, – вяло козырнул старпом, и спустился в лодку.

Странно, но Видману показалось, что метель стихает – он уже ясно мог различить нос лодки. Снег падал хлопьями, почти отвесно, покрывая мокрую палубу белым покрывалом.

– По-моему, шквал проходит, – подтвердил его мысль майор.

– Что ж, готовьтесь к высадке. Комендоров на мостик, – крикнул Видман в центральный пост.

Войтюк поднял воротник шинели, опустил уши шапки и, выругался. Надо же, всю неделю погода на загляденье, а как до дела дошло – откуда-то буран налетел. Того и гляди, немчура на берег полезет, а тут не видно ни хрена! Старшина почти ощупью добрался до скал, где-то здесь был первый пост.

– Сиротин! – гаркнул Войтюк.

– Я, товарищ командир взвода! – как из-под земли вырос низкорослый боец в шинели до пят и черной шапке с опущенными ушами.

– Тьфу ты, черт, напугал. Чего там, где немец-то?

– Да кто ж его разберет, товарищ командир взвода, – боец виновато развел руками, – тут хоть слоны из моря пойдут – все равно не увидишь.

– Жить захочешь – увидишь, Сиротин. Они часовых первыми резать будут, – старшина с удовлетворением увидел, как округлились глаза бойца, – а ты как думал? Так, что гляди в оба.

– Есть!

Войтюк пошел дальше – вдоль берега было расставлено четыре поста, сменяющихся каждые два часа, но старшина проверял стрелков каждый час. Были бы кадровые, и горя бы не знал, а за этими глаз да глаз.

На втором посту сидел, привалившись спиной к камню посиневший Умаров. При виде командира он вскочил, виновато опустил голову. Войтюк только вздохнул.

– Ты не спи хоть, Умаров! Зарядку поделай, покури.

– Так точно!

Войтюк проверил остальные посты и уже спустился к колючей проволоке, окружающей лагерь, как услышал крик Умарова. Добежав до стрелка, он плюхнулся рядом с ним и выглянул из-за камня. Внизу прибой бил в скалы, накатывался на галечный пляж чуть правее того места, где они лежали.

– Чего орешь?

– Во, товарищ командир взвода, смотрите, кто это?

Метель завывала, бросала в лицо снежную крупу. Войтюк поднес к глазам бинокль. К пляжу из круговерти шквала протянулась со стороны моря безветренная полоса – снег там падал, кружась, мягкими хлопьями, даже волны будто бы были меньше – без барашков и пенных дорожек. Сначала старшина увидел какой-то сгусток снега, словно где-то в море оторвался островок и плыл к берегу. Потом он разглядел мелькание весел, мокрые каски, согнутые спины гребцов. За первой лодкой из снега вышла вторая, третья. До них было метров пятьсот. Таким темпом добираться будут минут десять, прикинул он и, повернувшись в сторону первого поста, позвал Сиротина. Бухая сапогами подбежал боец.

– Так, пулей лети в лагерь. Разбуди капитана, взвод в ружье и бегом сюда.

– Есть, – стрелок умчался, спотыкаясь от усердия.

– Ну, Умаров, говоришь, с басмачами воевал?

– Так точно, товарищ командир взвода.

– Лодки видишь?

– Вижу.

– Сможешь попасть во-он в того, что на первой впереди сидит?

Умаров присмотрелся, сощурив глаза.

– В того не могу, в лодку могу, товарищ командир…

– Тьфу! Снайпер, мать твою.

Назаров, смазывая трофейный автомат, смотрел, как Кривокрасов пытается утюгом, наполненным углями, навести стрелку на галифе. Стрелка выходила кривая, Кривокрасов чертыхался, набирал в рот воды и, выплюнув ее мелкими брызгами на брюки, начинал все сначала.

– На танцы собираешься? – спросил Назаров.

– Угу, – отвечал занятый делом Михаил.

– Или на променад?

– Угу.

– Шнурки погладил?

– Угу…, слушай, Сань, чего пристал. Лучше бы помог – меня там женщина ждет, а у меня не получается ни черта!

– Такая доля у женщин – ждать, – философски рассудил Назаров. – Давай, – он отложил собранный автомат и взял у Кривокрасова утюг, – во, намочил-то как, хоть выжимай, – он сноровисто прогладил галифе с одной стороны, перевернул, прошелся с другой.

Кривокрасов, напевая, встряхнул в руках гимнастерку, придирчиво осмотрел подворотничок. Назаров отставил утюг, развернул галифе, чтобы прогладить с внутренней стороны.

– Везет же людям, – проворчал он.

– А ты чего тянешь? – Михаил натянул гимнастерку и теперь проверял чистоту сапог. Сапоги блестели, как зеркало, – такая девушка его любит…

– Если б наверняка знать, – вздохнул Назаров.

– Ну, ты же по Европам, по Парижам всяким гулял, должен знать обхождение.

– Не тот случай. На, получай. – Назаров сложил галифе на табурете, – не могу я с ней объясниться, понимаешь? Все мысли вылетают. Единственно, что в голову приходит: как здоровье, Лада Алексеевна?