— Ах вот как. Кармель! — с новым торжеством продолжала Тэра. — Ты желал Кармель, несчастный! Убив Вернона, ты ее не получил. Он был для нее всем. Ты убил Вернона не только как соперника, но и потому, что он воплощал в себе все, чего в тебе самом не было!

Привидение открыло медальон, и два счастливых, улыбающихся лица глянули на Меррика.

— Вернон был твоим братом, в нем текла та же кровь, что и в тебе, и все же ты не раскаиваешься в содеянном? Поистине ты достоин всего, что тебе предстоит.

— Он был бы жив, если бы послушался меня…

— Но брат не послушался, и тогда ты устроил буйство скота. Не десятка бычков, как со мной, нет — буйство целого стада. Вернон был затоптан насмерть, а ты вышел сухим из воды. Ты можешь обмануть живых, но не мертвых. На тебе лежит клеймо убийцы, и твой бегающий взгляд подтверждает это. Чтобы удержать ранчо и сохранить секрет, ты трижды обагрил руки кровью, но не сумел избежать расплаты. Дон Мигель…

— Дон Мигель ездил за медальоном, я должен был его остановить!..

Слова замерли на языке Меррика, когда в глубокой тени за спиной Тэры возникло из ниоткуда что-то белое и Ночной Всадник Шагнул вперед, чтобы занять место рядом с ней. Порыв ветра поднял полы его легкого белого плаща, словно крылья ангела мести.

— Попробуй остановить и меня, — раздался холодный, зловеще приглушенный голос из-под колпака. — Должно быть, ты не раз спрашивал себя, кто скрывается под белым одеянием призрака Пало-Дуро. Сейчас ты узнаешь это, Меррик. Я обещал Кармель вырвать у тебя правду, по не намерен останавливаться на этом. Ты умрешь от моей руки!

Одним движением колпак был сорван, и Меррик схватился за степу, чтобы удержаться на ногах.

— Узнаешь? — глухо спросил Стоун. — Молись, Меррик!

Удар за ударом обрушивались на хозяина ранчо, и он почувствовал себя совершенно сломленным. Ни тени облегчения не ощутил он от сознания, что Ночной Всадник все-таки оказался человеком. Наоборот, он уставился в лицо Стоуну, выпучив глаза.

Тэра встревоженно сдвинула брови, услышав знакомый щелчок взводимого курка. Пола белого плаща откинулась, и вороненое дуло тускло блеснуло в свете свечи.

— Нет, Стоун! Не убивай его! Ты не должен… не можешь…

— Вот как, не могу? — с холодной яростью переспросил тот, и в словах этих было нечто окончательное. — А по-моему, я и могу, и должен. Этот ублюдок убил моего отца и дедушку, пытался убить тебя. Он превратил жизнь моей матери в ад. И после всего этого я не должен убивать его? Правда, пуля между глаз — это слишком легкая смерть, но в данный момент у меня нет под рукой ничего другого!

— Твоя мать… — пробормотал Меррик, не веря своим ушам, — Кармель была твоей матерью?

Хозяин ранчо был теперь почти так же бледен, как загримированное лицо Тэры, дыхание со свистом вырывалось между его посиневших губ. В трансе он не сводил взгляда со Стоуна.

— Да, Меррик, я незаконнорожденный сын Вернона Рассела, — подтвердил тот, источая смертельный яд каждым своим словом. — Из-за тебя я не имел права на имя, которого заслуживал. Но не только этого ты лишил меня. Я прожил всю свою жизнь безотцовщиной, с позором неся клеймо ублюдка, и это одна из причин, но которой ты сейчас умрешь.

— Нет, Стоун, не делай этого!

Но Тэра сознавала, что не в силах ему воспрепятствовать. Еще секунда — и Стоун, в свою очередь, станет убийцей!

Оставалось одно-единственное, жестокое средство остановить его. Как ни желала девушка, чтобы прошлое покоилось в мире, наступило время принять решение. Пусть даже Меррик был исчадием ада, нельзя было позволить Стоуну обагрить руки его черной кровью.

— Постой, выслушай меня, Стоун! Всего несколько слов, и клянусь, я больше не стану тебя удерживать! — Он неохотно кивнул, и Тэра торопливо продолжала: — Кармель солгала тебе. Верной не был твоим отцом. Меррик — вот кто твой отец! Ты не можешь запятнать себя убийством родного отца, каким бы он ни был!

Несколько мгновений Стоун казался статуей в белом, с расширенными неверящими глазами.

— Ты говоришь это нарочно, чтобы… ты лжешь! Это невозможно!

— Скажите ему, мистер Рассел! — не столько попросила, сколько приказала Тэра, и во взгляде девушки сосредоточилась вся ее воля. — Скажите, что случились между вами и Кармель в миссии Валькес, когда вы ездили рассказать о смерти Вернона.

— Я предложил Кармель стать моей женой, но она наотрез отказалась… — начал Меррик тем странным тоном, каким говорят в бреду, против воли раскрывая тайну, которую хранили много лет, — и тогда я… тогда я сделал это… я не мог иначе… по крайней мере я был ее первым и последним мужчиной, и этого у меня никому не отнять!

— Боже милостивый! — раздалось от двери.

Все трос разом обернулись и увидели Джулию. В лице девушки было не больше живых красок, чем в загримированном лице Тэры, она прижимала к груди судорожно стиснутые руки и смотрела на отца так, словно это был сам дьявол. Жалость и облегчение смешались в Тэре. Она и думать забыла про Джулию, но судьба сама распорядилась так, что девушка узнала правду об отце. После грохота в гостиной она, как и Меррик, пошла узнать, в чем дело, и слышала все до последнего слова.

Некоторое время безумный взгляд хозяина ранчо метался между его незаконным сыном и полной ужаса дочерью. Все было копчено для него, даже то подобие семейной жизни, которую он вел до сих пор. Инстинкт подсказывал: беги! Прыжком Меррик преодолел расстояние, отделявшее его от двери, едва не сбив при этом с ног Джулию, и ринулся вон. На веранде его ожидал новый неприятный сюрприз: Теренс, Берн и шериф как раз появились из-за угла. Они покинули свою засаду, решив, что наступившая тишина означает развязку и пора действовать. Все трое одновременно рванулись вперед, чтобы перехватить убегающего преступника. Меррик понял, что погиб. Правда о нем была теперь известна всем и каждому! Весь его заботливо построенный мир рухнул за несколько минут!

Первым подал голос Уинслоу, с брезгливой жалостью глядя на человека, который нес горе всюду, куда бы ни ступала его нога.

— Ну вот, Рассел, все и кончено. Я говорил, что мы еще встретимся, и сдержал слово! Можешь считать, что «Даймонд» просочился у тебя между пальцами.

За спиной хозяина ранчо раздались шаги, и он рывком обернулся. Они стояли на пороге дома — его дети, сын и дочь, — ив глазах каждого из них не было ни тени жалости, ни тени сочувствия. Джулия, дочь женщины нелюбимой, не так сильно задела своей откровенной антипатией сердце Меррика, как Стоун, сын единственной женщины, которую хозяин ранчо когда-либо любил. Кармель, хрупкая красавица с черными как смоль волосами, поклялась отомстить, когда он насильно взял ее в миссии Валькес. Она повторила свою клятву много позже, уже в «Даймонде», но ни словом не упомянула о том, что тот, кто должен сдержать за нее эту клятву, уже подрастает.

Былая моральная сила покинула Меррика, он чувствовал себя потерянным. Ему показалось, что весь мир внезапно ополчился на него, что ни в настоящем, ни в прошлом нет и не было ни единой живой души, для которой он хоть что-нибудь значил. Но даже в этот момент он винил не себя, а других. Блуждающий взгляд его упал на белого жеребца, и каким-то нечеловеческим прыжком он перемахнул перила веранды и вскочил в седло. Дьябло, всю свою жизнь знавший только одного седока и хозяина, издал протестующее ржание и поднялся на дыбы, отказываясь повиноваться болезненным ударам окованных сталью каблуков. Тогда Меррик выхватил хлыст и с силой хлестнул жеребца по крупу. Такого унижения Дьябло не испытывал никогда. Он рванулся вперед, но не к устью каньона, куда стремился хозяин ранчо, а по привычному маршруту, то есть вверх по древней индейской тропе. Животное летело птицей, и пронзительный свист Стоуна заставил его остановиться на полном скаку, едва не сорвавшись в пропасть. Меррика бросило ему на шею, он грубо выругался и начал хлестать жеребца изо всех сил, в своем безумии забыв обо всем, кроме потребности восторжествовать. Снова Дьябло вынужден был повиноваться, и снова призывный свист хозяина остановил его на скаку. Обернувшись, Меррик увидел в некотором отдалении белое пятно плаща. Это Стоун преследовал его. Началась отчаянная битва между человеком и животным, которое упорно отказывалось повиноваться. Наконец, совершенно обезумев, Меррик выхватил «кольт» и ударил Дьябло рукояткой между ушами. Дикое ржание, похожее на человеческий крик боли, прорезало ночную тишину — и жеребец одним мощным движением сбросил седока в пропасть.