– А что, прелестный вид, – заметил Даррел. – Я рад, что мы решили остановиться здесь.
Разбудив остальных, мы спустились в столовую, где налегли на горячий кофе, гренки и аргентинские сладости, напоминающие вкусом мягкие ириски. Основательно подкрепившись, мы нежно попрощались с отелем "Аргентина", втиснулись в свой лендровер и пересекли по мосту довольно широкую реку, отделяющую остальную Аргентину от собственно Патагонии. Продолжая трястись на ухабах, то и дело видели на обочине несущихся наперегонки с нами патагонских зайцев – потешных зверьков, которые садились на задние лапы, подобно кенгуру, провожая нас взглядом. Встречались также броненосцы и фазаны; последние бесстрашно переходили дорогу, каким-то образом ухитряясь не попадать под колеса проезжающих машин.
Я с интересом рассматривала ландшафт. Засушливый и почти совсем голый, с непрестанно дующими ветрами, он тем не менее чем-то завораживал.
Погода снова выдалась изменчивая – то солнце, то проливной дождь. Доехав до маленького портового городишки Сан-Антонио-Оэсте, мы решили перекусить и нашли симпатичное кафе, где нам предложили нехитрую трапезу – суп, огромные бифштексы с чипсами и все те же сладости. Мы просидели здесь целых два часа, однако нисколько не пожалели об этом, полагая, что не вредно дать отдохнуть нашим скорченным конечностям перед предпоследним этапом на пути в Пуэрто-Мадрин, где у нас была условлена встреча с управляющим гостиницы "Пласа". К сожалению, в Пуэрто-Мадрин мы прибыли поздно вечером, и нам были предложены весьма спартанские условия. Впрочем, кровати и здесь были удобные, а мы основательно устали, это особенно относилось к старине Дикки, который столько часов вел машину по скверным дорогам.
На другое утро мы увидели управляющего, он быстро разыскал обещанных нам двух охотников, и они провели нас на скалу поблизости, откуда мы через бинокль смогли полюбоваться довольно крупной колонией котиков. Правда, охотники, как и Годой до них, заверили нас, что лучшее место для наблюдения за котиками и морскими слонами – дальняя оконечность полуострова Вальдес. В тот день мы не могли задерживаться в Пуэрто-Мадрине, важно было вовремя добраться до колонии пингвинов, пока те не перебрались в другое место, но мы пообещали вернуться через десять дней.
По пути в Пуэрто-Десеадо мы проехали через нефтяной терминал Комодоро-Ривадавия, где в то время кипела жизнь в связи с тем, что американцы получили концессию на добычу нефти в этом районе. Из-за наплыва людей в гостиницах было туго с номерами, пришлось нам с Софи и Марией спать втроем на двойной кровати, а Джерри и Дикки ночевали в лендровере. Мы без печали расстались на другой день с Комодоро. Дальше пошел совсем необычный ландшафт, довольно долго мы ехали среди черных песчаных дюн. Решили не делать остановок, чтобы возможно скорее добраться до Десеадо. Прибыв туда, отыскали рекомендованные нам в Мадрине гостиницы, однако и здесь они были битком набиты нефтяниками, оставалось всей нашей пятерке ночевать в лендровере. Утром мы смогли вполне оценить прелести Десеадо: было пасмурно, холодно, ветрено, и город сильно смахивал на заброшенный поселок из голливудских вестернов.
– Человек, назвавший этот город Десеадо (предмет желаний), явно пребывал в крайне удрученном состоянии, – заключил Дикки.
Казалось, мы так и не найдем себе пристанища, но тут нам случайно встретился местный почтмейстер, у которого были британские корни и который вполне прилично говорил по-английски. Один из столпов местного общества, он взялся нажать на владельцев гостиниц, чтобы приютили нас, однако и они ничем не смогли нам помочь, тогда он отправился в Клуб аграриев и добился того, что там нам выделили две комнаты. Пока мы решали проблему ночлега, Дикки выследил представителя местной аэротранспортной компании и убедился, что примерно через час вылетает самолет на север. Расставание с Дикки было окрашено в грустные тона, хотя, подозреваю, в душе он был только рад вернуться к злачным местам Буэнос-Айреса.
Наш друг почтмейстер помог нам также найти капитана Гири, и тот пообещал помочь нам расположиться в одном поместье по соседству с колонией пингвинов. На другой день в клуб знакомиться с нами пришел владелец поместья – сеньор Уичи. Позже мы узнали, что он наполовину индеец; должно быть, этим объясняется забота и радушие, окружавшие нас те несколько дней, что мы провели в его владениях. Уичи заявил, что будет счастлив принять нас у себя в поместье, и мы условились завтра же отправиться туда. Чтобы не возить весь наш багаж, договорились с управительницей клуба, что оставим прицеп на его дворе; она пообещала также не сдавать никому наши комнаты до нашего возвращения.
Поместье Уичи было великолепно; он сам построил себе дом несколько лет назад – простой и лишенный ряда "современных удобств", но мы с Софи чувствовали себя так, будто очутились в каком-то другом мире. Сам дом стоял в глубокой впадине, однако к нему прилегал обширный пляж, где Софи и я прогуливались часами в обществе одних только редких овец да ловцов устриц. Вода в море дивного изумрудного цвета была холоднющая. После шумного Буэнос-Айреса и убожества Десеадо нам с Софи было так хорошо в здешней тишине, что мы были готовы навсегда тут остаться.
Запах колонии пингвинов можно услышать задолго до того, как вы увидели ее. Ничто не сравнится с этим сладковатым рыбным запахом и ничто не сравнится с глупостью этих птиц. Колония простиралась на несколько километров, и снимать ее обитателей не составляло никакого труда, они совсем не обращали на нас внимания, поглощенные размножением, добычей пищи в море и кормлением птенцов. Участок их обитания напоминал лунный пейзаж, земля была изрыта воронками гнезд. Основное скопление птиц помещалось под прикрытием высокой песчаной дюны, через которую этим тупицам приходилось карабкаться, направляясь за рыбой к морю. Маленьким птицам было адски трудно под жгучими лучами солнца карабкаться вверх по склону; правда, зато потом они могли скатываться вниз с гребня дюны. Учитывая путь туда и обратно, им приходилось покрывать в общей сложности больше шести километров; мне такое регулярное путешествие не представило бы удовольствия. И я не могла взять в толк, почему самые жаркие часы дня они проводили, стоя на солнце и тяжело дыша, вместо того чтобы укрыться в своих прохладных норках. А еще я с тревогой отметила высокий уровень смертности – кругом валялись высохшие трупики птенцов, причем они явно не были жертвами хищников. Сам климат тоже можно было назвать лунным, поскольку в тени царил холод, а на солнце ничего не стоило сильно обгореть. Не могу сказать, чтобы я с грустью покидала колонию пингвинов: лично мне они показались довольно скучными, отнюдь не отвечающими тому представлению, какое у меня сложилось при наблюдении их собратьев в зоопарках. До сих пор я не могу без боли смотреть на этих бедняг.
Когда мы не были заняты съемками птиц, то, стоя на четвереньках, копались в песке, отыскивая следы поселения патагонских индейцев, о котором нам рассказал Уичи, и нашли множество искусно изготовленных, ярко окрашенных наконечников для стрел, а также скребки и даже древнее орудие охотников – бола (три круглых камня, привязанных к длинному ремню, который при метании обматывался вокруг ног страуса или гуанако). А в ложбине за дюной Джерри раскопал индейский череп.
– Какая жалость, что этот замечательный народ исчез, – заметил он с горечью. – И почему так называемые примитивные люди и дикая фауна непременно должны уходить в небытие перед лицом прогресса?
Мария Рене перевела его слова нашему хозяину, и тот ответил, что эти места всегда наводят на него печаль, он постоянно ощущает присутствие одиноких душ индейцев.
– Здесь и сейчас живут индейцы, но я с тоской думаю о горемычных духах.
И впрямь тут ощущалась атмосфера скорби и невзгод[40]. А пингвинам хоть бы что, знай себе ковыляли взад-вперед через дюны, безучастные к глупости человека.
