Он осторожно сел и обнаружил, что внутри у него все действовало также хорошо, как и снаружи.

– Что случилось? – в замешательстве спросил он. – Нет, погоди… Я помню, что отключился, но не помню почему. Меня что-нибудь ударило?

– Тебя никто и пальцем не тронул. Ты рухнул, когда твой приятель кинулся на одного из туземных рабочих. К счастью, это маневр, кажется, был просто блефом. Туземец был не настолько знающим, чтобы испугаться, – ее выражение стало озадаченным. – Но почему бы это заставило тебя упасть в обморок?

– Не знаю, – уклончиво ответил он. – Вероятно, из-за шока, когда я представил себе, как остальные туземцы разрывают нас на куски, после того как Пип убьет одного из их числа. Когда же он не убил, то шок умножился, потому что Пип попросту не относится так к чужакам, – Флинкс заставил себя казаться безразличным. – Так значит, естественный мех нравится Пипу больше, чем термальный костюм, и он прильнул к одному из туземцев. Вот что, вероятно, и случилось.

– И что это доказывает? – поинтересовалась Силзензюзекс.

– Что я слишком легко падаю в обморок, – скинув ноги с постели, он бросил на нее мрачный взгляд. – По крайней мере, теперь мы знаем почему этот мир находится под Эдиктом.

– Ш-ш-ш! – она чуть не упала со спальной платформы. – Почему… нет, подожди, – предостерегла она его. Прошло несколько минут, в течение которых она проделала тщательное обследование комнаты, проверяя места, которые Флинкс никогда бы не додумался проверить.

– Все чисто, – объявила наконец она с удовлетворением. – Я считаю, что по их мнению мы не можем сказать такого, что стоит слушать.

– Ты уверена? – спросил в замешательстве Флинкс. – Я об этом как-то не думал.

Силзензюзекс, похоже, обиделась.

– Я же говорила тебе, что проходила обучение в Службе Безопасности. Нет, кроме меня тебя здесь некому слушать.

– Ладно, причина, по которой этот мир был помещен под Эдикт, встретила нас сегодня в туннеле. Это туземцы… Урчащие гоблиноглазые чернорабочие Руденуаман. Они и есть причина.

Еще с минуту она продолжала пялиться на него, подумывала засмеяться, решила, что лучше не стоит, когда увидела, насколько он серьезен.

– Невозможно, – наконец пробормотала она. – Ты подвергся какой-то галлюцинации. Туземцы наверняка не больше того, чем кажутся: большие, дружелюбные и тупые. Они еще недостаточно развились, чтобы Церковь изолировала этот мир.

– Напротив, – возразил он. – Они куда больше того, чем кажутся.

Она выглядела раздраженной:

– Если это правда, то почему они долгие часы выполняют тяжелую черную работу при температуре замерзания в обмен на несколько несчастных орехов и ягод?

Голос Флинкса безутешно упал:

– Этого я еще не знаю, – он поднял взгляд. – Но я знаю вот что: они прирожденные телепаты.

– Иллюзия, – твердо повторила она. – Испытанная тобой галлюцинация.

– Нет, – голос его был твердым, уверенным. – Я сам обладаю некоторыми слабенькими талантами. И понимаю разницу между галлюцинацией и связью мозга с мозгом.

– Будь по-твоему, – вздохнув, провозгласила Силзензюзекс. – Спора ради давай временно считать, что это была не иллюзия. И все же это не причина для Церкви помещать мир под Эдикт. Целая раса – телепатов это только теория, но этого недостаточно, чтобы исключить их из ассоциированного членства в Содружестве.

– Дело не только в этом, – серьезно объяснил Флинкс. – Они… ну, умнее, чем кажутся.

– Я в этом сомневаюсь, – фыркнула она. – Но даже расу умных телепатов не сочли бы такой угрозой.

– Намного умнее.

– Я не поверю в это, пока не увижу доказательств, – возразила она. – Если бы они представляли какую-то серьезную угрозу Содружеству…

– Почему же еще Церковь поместила этот мир под Эдикт?

– Флинкс, у них нет никаких орудий, никакой одежды, никакого разговорного языка – никакой цивилизации. Они рыскают, урча, в поисках корней и плодов, живут в пещерах. Если они потенциально такие умные, как ты утверждаешь, почему они упорно прозябают в нищете?

– Это, – признал Флинкс, – очень хороший вопрос.

– У тебя есть на него очень хороший ответ?

– Нет. Но я убежден, что нашел причину действий Церкви. К чему приводит помещение расы под Эдикт?

– Никаких контактов с внешними сторонами, бороздящими космос народами, – процитировала она. – Самые строгие наказания за любое нарушение Эдикта. Раса вольна развиваться на свой собственный лад.

– Или вольна пребывать в состоянии застоя, – пробурчал Флинкс. – Содружество и Церковь помогали множеству первобытных народов. Почему же не уйюррийцам?

– Ты позволяешь себе судить о высшей политике Церкви, – пробормотала она, снова отодвигаясь от него.

– Не я! – почти крикнул он, шумно стукнув обеими руками по одеялу, и, быстро жестикулируя, продолжал. – Это Церковный Совет позволяет себе манипулировать судьбами рас. А если не Церковь, то правительство Содружества. А если не Содружество, то крупные корпорации и семейные фирмы. И потом, есть Империя ААннов, которая ставит себя превыше всего. – Он принялся в гневе расхаживать вдоль постели.

– Господи, меня до смерти тошнит от организаций, думающих, что они имеют право устанавливать, как следует развиваться другим!

– А что бы ты предложил взамен? – бросила она ему вызов. – Анархию?

Флинкс снова тяжело сел на постели, уткнувшись лицом в ладони. Он устал и был чересчур молод.

– Откуда мне знать. Я знаю только одно: меня начинает чертовски тошнить от того, что сходит за разум в этом углу мироздания.

– Не могу поверить, что ты столь невинен, – проговорила она на сей раз помягче. – Чего ты еще ждешь от всего лишь млекопитающих и насекомых? Слияние было только началом выхода твоей и моей расы из долгого темного века. Содружеству и Объединенной Церкви всего несколько веков. Чего ты ждешь от них так скоро. Нирванны? Утопии? – она покачала головой, жест, позаимствованный транксами у человечества.

– Не мне и не тебе ставить себя превыше Церкви, помогшей вывести нас из этих темных времен.

– Церковь, Церковь, вечно твоя всемогущая Церковь! – закричал он. – Почему ты ее защищаешь? Ты думаешь, она состоит из святых?

– Я никогда не утверждала, что она совершенна, – ответила она на это, проявляя и сама некоторую горячность. – Сами Советники утверждали бы это последними. Это одно из ее достоинств. Естественно, она несовершенна, она никогда не стала бы утверждать обратное.

– Именно это мне однажды и сказал Цзе-Мэллори, – задумчиво произнес он.

– Что… кто?

– Некто, кого я знал, тоже покинувший Церковь по своим собственным причинам.

– Цзе-Мэллори, снова эта фамилия, – задумчиво проговорила она. – Он был тем напарником по стингеру моего дяди, о котором ты упоминал раньше. Бран Цзе-Мэллори?

– Да.

– На собраниях клана говорили о нем также, как и о Трузензюзексе, – она встряхнулась, резко возвращаясь к настоящему, бесполезно грустно думать о том, чего она, вероятно, уже никогда не сможет испытать вновь. – Ну а теперь, когда ты решил, что вселенная несовершенна и что орудия разума несколько меньше, чем всеведущи, что ты предлагаешь нам на этот счет предпринять?

– Поговорить с нашими будущими друзьями, уйюррийцами.

– И что же они сделают? – усмехнулась она. – Забросают камнями челноки барона, когда тот вернется? Или лучеметы, которые здесь наверняка запасены в избытке?

– Возможно, – допустил Флинкс. – Но даже если они ничего не смогут сделать, я думаю, среди них у нас будет куда больше шансов выжить, чем тут, ожидая, когда Руденуаман надоест держать нас при себе. Когда это случится, она отделается от нас как от старого платья. – Он дал своему мозгу прозондировать, не видя больше причин прятаться от Силзензюзекс. – За дверью стоит только один охранник.

– Откуда ты знаешь… ах да, ты мне сказал, – ответила она сама себе. – Насколько обширны твои таланты?

– Не имею ни малейшего представления, – честно ответил он ей. – Иногда я могу воспринять паука в комнате. А другой раз… – он почувствовал, что лучше сохранить несколько секретов. – Просто положись на мое слово, что снаружи только один охранник. Полагаю, наша покорность убедила Руденуаман, что нам не требуется пристальное наблюдение. Как она выразилась, нам тут некуда бежать.