— Надеюсь, они извлекли из этого урок.

— Кто знает, Дизи? Может быть, и нет. — Тики подергал за веревку отставшего Рики. — Люди по-прежнему опасны для них. И рано или поздно они доберутся до этого озера. «Чертей» человек уже давно выживает, дойдет очередь и до русалок.

— А ты еще йети упрекаешь, — заметил Дизи, продолжая давний спор.

— Русалки, или сирены, если хочешь, на своей территории, и они защищаются. Простить их мне трудно, ведь они пытались убить Рики, но хотя бы понять мотивы этого поведения я могу. А йети… — Тики поморщился. — Это совсем другой случай.

— Ты что-нибудь предпримешь против русалок? — осторожно спросил Дизи.

— Я еще подумаю над этим, — задумчиво проговорил Тики, озираясь на весело скачущего позади них Рики. — И, скорее, не против них, а за… — Он восхищенно вздохнул. — Какие они красивые, Дизи… Как из сказки…

С самого утра все валилось у Арины из рук. Определенная, назойливая тревога терзала ее сердце, и Арина понимала, что она означает. Сегодня что-то случится.

Солнце палило так, словно обезумело, но ровно в полдень, не в силах больше ждать и приготовившись к худшему, Арина побрела за околицу. Ноги не шли, она еле волоклась по пыльной дороге и еще издали почувствовала какую-то странную возню в облетевшем березовом леске сразу за рекой, справа от моста.

Держась за перила, Арина прошла по мосту и остановилась на самой его границе. Морщась на слепящем солнечном свету, она с тоской принялась ждать событий, и то, что она вскоре увидела, как громом, поразило ее. Плача от ужасной боли в покалеченных ногах, из леса выползла красивая молодая женщина. Она держала в руках белого петушка. Птица все время норовила вырваться и испуганно сипела сорванным голосом.

Увидев Арину, женщина перевела дух, кое-как подтянулась еще на шаг, оставляя на потрескавшейся земле страшный ярко-красный след, и, страдая от мучительных ран, застонала.

— Мама… — обратилась она к Арине, — помоги же мне… Чего ты ждешь?

Арина, онемев, смотрела, как дергается в ее руках полузадушенный петух, как судорожно трясется его красный гребень, и ноги у нее подкашивались.

— Дуй, — наугад, сдавленным голосом, произнесла она, — ты дурак. У тебя же голубая кровь.

Женщина прекратила стенания, взглянула на свои раны и хмыкнула, потом поднялась со спекшейся земли, и неуловимое для глаз движение обратило ее в безобразного старика с жестокими глазами. Он держал белого петуха за горло, и тот уже почти не подавал признаков жизни — только слабо подрагивали его испачканные землей крылья.

— Ты ли это, мокошь? — кривляясь, засмеялся Дуй. — Никак состарилась от трудов своих? — Он оборвал смех и оттопырил нижнюю губу. — Про кровь я как-то не подумал. А она ведь у меня особенная. Кровь королей…

— Зачем пришел? — перебила его Арина. Она еле держалась на ногах.

— А ты не видишь? — Дуй вплотную подошел к Арине. — Твой петух теперь у меня. Иди и возьми его.

— Это не мой петух… — еле выговорила Арина.

— Давай проверим.

В одно мгновение он свернул петушку шею и, насмешливо скалясь, швырнул его Арине под ноги. Арина побледнела так, что ее синие глаза засияли еще ярче. Она с трудом наклонилась, чтобы поднять мертвую птицу, дрожащей рукой погладила петушку перышки, потом посмотрела в сторону леса. На мгновение она забыла о присутствии колдуна, который не сводил с нее глаз.

Да, это просто несчастная птица, которая попалась ему под руку, подумала Арина. Уже три недели, как мальчики ушли… Где же они? Живы?

— Где же они? Живы? — хмыкнул Дуй. — Значит, они еще живы, мокошь? Это я и хотел узнать от тебя.

— Из чего это ты сделал такой вывод? — пытаясь скрыть охватившее ее отчаяние, чужим голосом спросила Арина.

— Почувствовал. Если бы они погибли, твое глупое сердце подсказало бы мне. — Дуй поморщился. — Столько хлопот из-за какого-то петуха… Придется тащиться на Русалочьи озера. — Он исподлобья взглянул на Арину. — Может, договоримся полюбовно: тебя съест волк, а эти бестолковые мальчишки пойдут, куда идут?

Да! Я согласна, хотела крикнуть Арина, но Дуй уже передумал.

— Нет, это было бы слишком просто. И скучно. — Он с такой ненавистью посмотрел на мокошь, что у нее захолонуло сердце. — Сначала умрут они все, а потом ты — сдохнешь от тоски. Я с удовольствием посмотрю, как ты будешь сходить с ума.

Арина плюнула ему в лицо.

Дуй в ярости закричал и ударил кулаком по прозрачной стене. Потом сгорбился и, уставившись в землю, забормотал — страшно, непонятно — повернулся и пошел прочь. Тут же, что-то вспомнив, он обернулся к Арине.

— Побоялась спросить меня про свою дочь, да? — Арина вся сжалась. — Я тебе отвечу, мокошь. Я могу превращаться только в того человека, которого убил.

— Будь ты проклят, зверь, будь ты проклят! — зарыдала Арина ему вслед, но Дуй уже не слушал ее.

Обернувшись волком, он поскакал к лесу.

Темно-лиловые сумерки стремительно окутали предгорья, и звезды, как тысячи хищных глаз, засверкали в вышине. Сидя у костра, Тики слушал таинственные голоса ночи. Высокие стены одинокого утеса, у которого устроились мальчики, надежно охраняли тыл лагеря, а доступ с востока преграждала каменная осыпь.

Привлеченные багровыми отсветами костра, со стороны гор прибежали несколько шакалов. Тики видел, как в свете луны серебрилась шерсть на их спинах и тощих боках. Звери издалека оглядели людей, но, так и не решившись подойти, вскоре исчезли. С надоедливым писком рассекали темноту стаи летучих мышей. Иногда, совсем низко, прямо над головой Тики, бесшумно взмахивая своими мягкими крыльями, пролетала ночная птица. Шелестели деревья, покрывающие редкие скалистые утесы, невнятно вздыхал и бормотал ветер.

Дизи спал рядом с костром, Рики с петухом — в глубине, у гладкой каменной стены. В два часа ночи Тики привязал свой конец веревки, соединяющей его с Рики, к выступу скалы, осторожно подошел к Дизи и склонился над ним. Ресницы у Дизи слегка дрогнули. Тики отошел и снова присел у костра. Ты снова не спишь, Дизи, в отчаянии подумал он. Ты не спишь и следишь за мной.

… За неделю пути мальчики поднялись из низменности, в которой располагались Русалочьи озера, на равнину, покрытую невысокими зелеными холмами. Узкие и длинные полосы смешанного леса чередовались с каменными россыпями. Местами попадались мелкие озера с крохотными островками, по которым вышагивали цапли. Время от времени путникам приходилось продираться через заслоны из кустарника и обходить заросшие колючими блеклыми травами овраги. Постепенно местность начала повышаться, почва стала тверже, и поредели рощи — начинались предгорья с их пронзительными ветрами и холодными ночами, когда не обойтись без согревающего тепла костров.

Горы громоздились впереди неприступными серыми массивами. Мальчики повернули к югу и последние два дня шли вдоль большого горного хребта, обходя обломки скал и пересекая русла ледяных горных речек.

… Тики подбросил в костер веток и прислушался. По-прежнему уныло свистел холодный ветер, раскачивая высоко на утесе скрипучие старые сосны. И вдруг тревожное безмолвие окутало все вокруг. Тики понимал, что это его собственное сознание отказывается воспринимать окружающее, но впечатление было таким, словно мир вокруг умер. Внезапный, всепоглощающий ужас накатил на мальчика, стер все мысли и желания, оставив только одно из них — самое примитивное — немедленно исчезнуть, стать крошечной и незаметной песчинкой, и тогда затеряться в траве или забиться в невидимую щелку. Но Тики не мог даже пошевелиться — тело будто опутали железными цепями. Перед глазами все поплыло; костер, у которого он сидел, почему-то оказался за спиной, а впереди выпирал своим растрескавшимся боком утес.

Если бы Тики мог кричать, он закричал бы. Но он не мог. Сердце ухало в груди такими страшными ударами, что казалось, оно вот-вот не выдержит. Задыхаясь, как рыба на берегу, он призвал на помощь все свои внутренние силы, напрягся и пошевелил мизинцем правой руки. Оцепенение сразу прошло. Страх отступил. Костер оказался впереди, а утес сзади. Но Тики уже знал, что за первой волной страха накатит вторая, а потом и третья, самая сильная. Так было в две предыдущие ночи. Но больше он не будет ждать.