На самой окраине галактики, где свет редких звездных скоплений едва различим в кромешной космической тьме, располагался Главный госпиталь Двенадцатого сектора. На его трехсот восьмидесяти четырех уровнях были в точности воспроизведены природные условия всех тех планет, что входили в состав Галактической Федерации. Формы жизни на этих планетах были чрезвычайно разнообразными: от созданий, дышавших метаном, через тех, кто дышал кислородом или хлором, и до весьма экзотических существ, которые получали жизненную энергию за счет поглощения и преобразования жесткого излучения. С приближающихся к нему звездолетов госпиталь выглядел этакой громадой, цилиндрической новогодней елкой, ибо тысячи его иллюминаторов сверкали в вечной ночи подобно лампочкам необычайной гирлянды.

Он являлся чудом инженерного мастерства и психологии. За его обеспечение всем необходимым отвечал Корпус Мониторов – если можно так выразиться, дающая и руководящая длань федерального законодательства; администрация госпиталя состояла также из мониторов, однако никаких недоразумений между военными и гражданскими, в отличие от общепринятого мнения, не возникало, как не случалось и серьезных разногласий среди десятитысячного с хвостиком медицинского персонала, объединявшего шестьдесят с лишним форм жизни, причем у всех у них были свои особые повадки, запахи и взгляды на бытие. Пожалуй, единственным общим для всех врачей, вне зависимости от их размера, облика и количества ног, было стремление исцелить больных.

Иными словами, штат госпиталя составляли преданные делу, однако порой довольно-таки легкомысленные существа, проявлявшие поистине фанатическую терпимость ко всем формам разумной жизни, – впрочем, иначе они вряд ли оказались бы в стенах этого почтенного медицинского учреждения. Они гордились тем, что для них не бывало слишком сложных, незначительных или безнадежных случаев. Совета и помощи врачей госпиталя добивались медики всей галактики. Будучи по натуре пацифистами, они, тем не менее, вели непрерывную войну со страданиями и болезнями отдельных индивидуумов или даже целых планет.

Но время от времени лечение больной межзвездной культуры, которое предусматривало хирургическое вмешательство для удаления пустивших глубокие корни предрассудков и извращенных этических ценностей, как правило, без согласия или при противодействии пациента, приводило, несмотря на тот самый пацифизм, к столкновениям и сражениям в исконном, так сказать, боевом смысле этих слов.

Пациент, которого привезли в приемное отделение, представлял собой достаточно крупный образец – весом, прикинул на глаз Конвей, около тысячи фунтов – и сильно напоминал гигантскую, поставленную торчком грушу. От узкой головы отходили пять толстых, похожих на щупальца отростков, могучие мускулы шеи свидетельствовали о змеином, причем вовсе не обязательно медленном, способе передвижения. По состоянию кожи можно было заключить, что кто-то пытался жесткой щеткой содрать с существа его шкуру.

Однако Конвей не удивился и не испугался, шесть лет, проведенных на борту Главного госпиталя, приучили его ко всякому. Он принялся осматривать пациента. Монитор в чине лейтенанта, который сопровождал тележку, доставившую того в приемное отделение, тоже сделал шаг вперед. Стараясь не обращать внимания на то, что ему дышат в спину, Конвей продолжил осмотр.

Под каждым из пяти щупалец существа помещался большой рот. Четыре рта изобиловали зубами, в пятом же находился голосовой аппарат. Сами щупальца демонстрировали высокую степень специализации: три выполняли хватательные движения, на четвертом располагались глаза, а последнее заканчивалось увесистым кулаком с длинным костяным шипом посредине. Голова пациента, начисто лишенная лица как такового, служила, по всей видимости, исключительно вместилищем мозга.

Таковы были результаты наружного осмотра. Конвей повернулся, чтобы взять зонд, и наступил на ногу монитору.

– Скажите, лейтенант, – буркнул он, – вам никогда не говорили, что медицина – не игрушки?

Лейтенант покраснел. Румянец, выступивший на его скулах, резко контрастировал с темно-зеленым цветом мундира.

– Этот пациент – преступник, – отчеканил он. – Мы подозреваем, что он убил и съел своего товарища по экипажу. Хотя он в бессознательном состоянии, мне приказано никуда от него не отлучаться. Постараюсь больше не мешать вам, доктор.

Конвей сглотнул, перевел взгляд на внушительный, окровавленный кулак, при помощи которого неведомое существо и его сородичи пробивали, должно быть, себе путь на верхушку древа эволюции, и сказал сухо:

– Смотрите, лейтенант, не переусердствуйте.

Используя собственные глаза и портативный рентгеноскоп, Конвей осмотрел пациента снаружи и изнутри, взял несколько образцов, в том числе – кусочки поврежденной кожи, и отослал их в патологию, присовокупив три листка со своими замечаниями, потом выпрямился и почесал в затылке.

Существо было теплокровным, дышало кислородом и обитало в условиях практически стандартных силы тяжести и давления, что, учитывая форму и размеры, определяло его в класс ЭПЛХ. Судя по всему, оно страдало прогрессирующей эпителиомой. Симптомы были настолько очевидны, что, пожалуй, следовало приступать к лечению, не дожидаясь заключения из лаборатории. Однако обычно раковые заболевания кожи обмороками не сопровождаются.

Значит, возможны какие-то осложнения психического характера, а тогда не обойтись без посторонней помощи. Лучше всего подошел бы кто-либо из телепатов, но им крайне редко удается устанавливать контакт с представителем не своей расы. И вообще, телепатия, как выяснилось, крайне ограниченная форма общения. Остается эмпат-ГЛНО, доктор Приликла...

Размышления Конвея прервал вежливый кашель лейтенанта.

– Когда вы закончите, доктор, с вами хотел бы побеседовать О'Мара.

Конвей кивнул.

– Вот только решу, кому поручить приглядывать за пациентом, – ухмыльнулся он, – чтобы не спускал с него глаз, как вы с меня.

Выйдя из приемного отделения, Конвей отыскал медсестру с Земли, очень симпатичную медсестру, – и проинструктировал её. Сначала он собирался приставить к больному тралтана-ФГЛИ, мясистую тушу с шестью ногами, рядом с которым земной слон показался бы хрупким сильфом, но затем подумал, что должен хоть как-то подбодрить обруганного им лейтенанта.

Двадцать минут спустя, сменив три защитных костюма и миновав хлорный отсек, заполненную водой палату АУГЛ и холодильные камеры метановых форм жизни, Конвей предстал перед майором О'Марой.

Как главный психолог Космического госпиталя, зависшего в черном пространстве на окраине галактики, майор отвечал за душевное здоровье десятитысячного персонала, в который входили разумные существа восьмидесяти семи рас. О'Мара был одним из основных винтиков административной системы, а вдобавок, по его собственным уверениям, самым доступным руководителем госпиталя. Он частенько провозглашал, что ему безразлично, кто и когда хочет его видеть, но если у тех, кто донимает его своими пустяковыми проблемами, нет к тому веских оснований, пускай они не рассчитывают, что сумеют легко отделаться. К врачам майор относился как к пациентам, и, по общему мнению, именно страх, который О'Мара наводил на порой весьма обидчивых инопланетян, удерживал их от размолвок и ссор с коллегами. Однако сегодня майор пребывал в почти благодушном настроении.

– В пять минут мы не уложимся, так что садитесь, доктор, – проговорил он, глядя на стоящего у стола Конвея. – Я догадываюсь, вы уже познакомились с нашим каннибалом?

Конвей утвердительно кивнул и сел. Он кратко изложил свои выводы относительно ЭПЛХ, упомянув и о подозрении насчет осложнений психического характера.

– У вас есть о нём какие-нибудь сведения, кроме, разумеется, каннибализма? – справился он.

– С гулькин нос, – отозвался О'Мара. – Его обнаружил патрульный корабль мониторов, он находился на звездолете, который не имел внешних признаков повреждений, но передавал сигналы бедствия. Наверно, нашему приятелю стало плохо, и он понял, что не может сладить с управлением.