Вошли сестры, и первые же слова Пандсалы подтвердили подозрения Рохана и Сьонед.

— Милорд, миледи, прошу прощения за то, что вынуждена отвлечь вас от дел, но сегодня утром к Найдре приходил один человек…

— Позвольте мне высказать догадку, — сказала Сьонед. — Он заявил, что является настоящим отцом самозванца и хотел, чтобы вы заплатили ему за молчание.

У Найдры расширились глаза.

— Откуда вы знаете?

Пандсала страшно побледнела и прошептала:

— Какая же я дура!

— Вы и не могли этого знать, — сказал Рохан. — А как только узнали, сразу пришли ко мне. Принцесса Найдра, пожалуйста, расскажите мне, как это случилось.

— Он сказал, что я дочь своего отца, а потому должна желать выставить вас и всех ваших из Марки, и если я не заплачу ему…

— Конечно, вы прогнали его? — прервал принц. — Я ценю вашу преданность, миледи, но предпочел бы, чтобы вы сразу же сообщили об этом мне.

Она стиснула руки.

— Милорд, простите меня, я не подумала, что это может иметь для вас значение… Я думала, что ему нужны только деньги…

И были совершенно правы, — более мягко сказал Рохан. — я ни в чем не виню вас, миледи. Пожалуйста, повторите все, что он сказал.

— Он сказал, что был любовником замужней женщины, которая родила от него сына. Все они служили в замке Крэг. Он был матросом на барке… Я его не помню, но это ничего не значит. Я слушала этого мужчину так долго только потому, что была ошеломлена его наглостью… — Найдра поразительно быстро взяла себя в руки и рассказала им все, что знала.

Мужчина был высоким, темноволосым и зеленоглазым — как раз таким, каким, судя по описаниям, был Масуль. После пожара на барке он на время остался в Визе, а потом служил на разных судах. Распространившиеся этой весной слухи заставили его вернуться в Виз, дождаться Риаллы и проверить, чего стоят сведения, которыми он располагает.

— Милорд, как только он ушел, я тут же поспешила к Пандсале. Я была настолько оскорблена тем, что он мог подумать, будто я могу предать вас и принцессу Сьонед, которые были так добры ко мне…

— Вы не смогли бы найти его? — спросил Рохан. — И для виду сказать ему, что вы передумали? Найдра покачала головой.

— Прошу прощения, милорд, — с несчастным видом ответила она. — Когда я оправилась от этой неслыханной дерзости, то велела ему убираться вон и не сметь сомневаться в моей преданности. А потом поспешила к Пандсале, чтобы предупредить ее об этом лжеце — на случай, если он решит прийти и к ней.

Сьонед тихо вздохнула.

— Ну, и к кому же он пойдет в следующий раз? Естественно, не к вам, Пандсала. Возможно, к Киле, но я не хочу об этом думать. Его убьют тут же, как только он откроет рот.

Найдра побелела.

— Миледи… Вы ведь не думаете, что она способна…

— Она способна на все. — Сьонед повернулась к мужу. — Если бы я оказалась на его месте, то пошла бы к Чиане. Денег у нее немного, но зато теряет она больше всех.

Единственная потеря, которая не угрожала Чиане, так это потеря ее плохого характера. Когда девушку вызвали в шатер и вкратце рассказали о случившемся, она яростно накинулась на Найдру:

— Дура набитая! Тебе надо было задержать его у себя и позвать всех нас!

— Хватит! — отрубила Пандсала.

— И не подумаю, принцесса-регент! — сварливо ответила Чиана; в глазах ее пылала злоба. — Если бы не ваши с Янте дурацкие интриги, ничего бы этого не случилось!

— Миледи, — со всей возможной мягкостью сказал Рохан — сейчас речь идет не о том. Нас интересует, как быть дальше. Попробуйте успокоиться и как следует подумать.

— О да, вам легко приказать мне успокоиться, ваше высочество, это ведь не ваше происхождение поставлено на карту!

Пандсала угрожающе шагнула к своей единокровной сестре.

— Молчать!

— Не думай, что ты смеешь мне приказывать, коварная сука!

Рохан пробормотал себе под нос какое-то ругательство.

— Прекратите немедленно! Чиана, возвращайтесь в лагерь Киле. Да, я знаю, что это последнее место на свете, где вам хотелось бы оказаться, но оно единственное, где вы сможете себе помочь.

Она тяжело вздохнула, бросила на Пандсалу испепеляющий взгляд и кивнула.

— Да. Пожалуйста, извините меня. — Она поклонилась ему и вышла из шатра.

— Я прошу прощения за ее манеры, милорд, — с трудом выдавила Пандсала.

Сьонед слегка улыбнулась.

— Пандсала, у этой девушки вообще нет никаких манер. Принцесса-регент закрыла глаза и пробормотала:

— Увы, она права. Если бы не Янте, не глупость Палилы и не моя попытка внести изменения в план, ничего этого не случилось бы.

— Ты была молодая и отчаявшаяся, — тихо сказала Найдра. — Впрочем, как и все мы. Сьонед кивнула.

— Я не могу простить то, что вы пытались сделать. Но понять могу.

Пандсала встретила взгляд Сьонед и внезапно заговорила так, словно они были наедине:

— Несмотря на то, что мы соперничали из-за Рохана?

— Он был для вас обеих только символом. Символом свободы в образе мужчины. Но я думаю, вы научились тому, чему никогда не научилась бы Янте: можно быть свободным даже в тюремной камере.

Пандсала застыла на месте, а затем вполголоса произнесла:

— Я никогда никому этого не говорила, но… он поступил мудро, что выбрал вас. — Внезапно вспомнив о том, что Рохан стоит рядом, она вспыхнула и тревожно оглянулась на принца. — Простите меня, милорд. С вашего разрешения, мы с Найдрой покинем вас.

Когда сестры удалились, Рохан перевел дух и опустился в кресло.

— Иди ко мне, Сьонед…

— Как ты можешь сидеть тут и…

— А что мне еще остается? Иди сюда. — Он посадил Сьонед к себе на колени и снова вздохнул. — День становится все более и более интересным… Кстати, когда я буду выбирать себе любовницу, не забудь напомнить мне, что она должна помещаться на моих коленях. У тебя слишком длинные ноги.

— Я раскаиваюсь в этом недостатке, мой принц. Но все же хочу знать…

— Сьонед, если я прикажу искать его во всех палатках и даже во всем Визе, то этим дам знать нашим врагам, что считаю показания этого человека жизненно важными для себя — и тем самым убью его с большей гарантией, чем если бы сделал это собственным мечом. Поэтому я и собираюсь подождать и посмотреть, что из этого выйдет. Вот и все, что мне остается, если уж нельзя заново познакомиться с женой после целого лета отсутствия.

Через несколько мгновений за пологом прозвучал голос оруженосца Рохана:

— Ваши высочества…

— Проклятие, — пробормотал Рохан, и Сьонед поднялась с его колен. — Да, Таллаин, входи, — позвал он.

Таллаин — единственный оставшийся в живых сын лорда Эльтанина Тиглатского — был светловолосым и темноглазым хорошо сложенным юношей девятнадцати зим, и до произведения в рыцари ему оставался лишь год с небольшим. Рохану всю жизнь везло на оруженосцев, и Таллаин не был исключением. Вальвис, младший сын мелкого земледельца, стал его признанным полководцем, ближайшим атри и хорошим другом: Тилаль, племянник Сьонед, давно стал важным лордом, был сам себе хозяин, но по-прежнему оставался предан им; Таллаину в один прекрасный день предстояло начать править укрепленным городом на севере, важным бастионом, прикрывавшим границу от вторжения меридов и кунакцев, и юноша ни на секунду не забывал об этом.

Он поклонился, отбросил со лба копну непослушных пшеничных волос и сказал:

— Прошу прощения, милорд и миледи. Кто-то оставил у шатра сумку. Я видел этого человека. На нем была простая темная туника. Ни цвета, ни герба я не узнал.

Рохан принял у него сумку из грубой коричневой шерсти и развязал шнурок.

— Ах, — тихо сказал он, доставая прекрасный стеклянный нож. — Мериды…

Таллаин застыл на месте, но тут вмешалась Сьонед.

— Значит, «то, что называют грозой Пустыни»?

— Я предполагал это. Еще одно предупреждение. Все интереснее и интереснее, — повторил он. — Спасибо, Таллаин. И не беспокойся. На самом деле это не имеет к нам никакого отношения.