Тим выдавил пару слов, в которых выразил свое отношение к этой истории. Джок поднял брови:

— Нет, ты послушай только! Ну и манеры!

Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог и до сих пор не могу понять, что движет Джоком.

— Зачем ты это сделал, Джок?

— Что?

— Послушай, ведь ты же человек. И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для Него в ловушку маленькую девочку?

— Ты что, парень, псих?

— Думаю, что нет.

— А говоришь как псих. Попробуй-ка Ему воспротивиться, я на тебя погляжу.

Я понял, о чем он: возражать Червелицему — все равно, что кролику плюнуть в глаз удаву. А Джок продолжал:

— Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил: «Живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно, что упираться против властей — шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на Него работаем, а Он нам платит ураном.

Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.

— И вам платили?

— Ну, скажем, записывали нам на счет.

— Неважную вы заключили сделку, сказал я, обводя глазами камеру.

— Может быть, может быть, — скорчил физиономию Джок. — Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю — у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он должен понимать, откуда ветер, дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи… Ну тут-то ребята из Сент-Луиса и стали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла заварушка, ничего даже поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном гробу. Ну те, которые быстро смекнули, что к нему, приспособились, а остальные… нечего плыть, против течения. Без толку это все, ясно?

Пенять его логику была нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.

— И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?

— Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было!

— Нет, был. При всем при том, что отказаться, когда Он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.

— Куда?

— Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный обратный билет на Землю. Тебе всего-то было нужно затаиться и первым кораблем махнуть на Землю, а не заниматься Его грязными делами.

— Но…

— Допускаю, — перебил я его, — что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что ты не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда Он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать девочку в лапы пучеглазого чудовища.

Он выглядел обескураженным, но ответил живо:

— Ты нравишься мне, Кип! Ты хороший парень. Но глупый. Без понятия.

— Брось, я все понимаю!

— Нет, не понимаешь, — он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, но я отпрянул.

— Есть еще одно обстоятельство, — продолжал он, — о котором я тебе не сказал, боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.

— Какую операцию?

— Простую. Вставили нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться, Он нажмет кнопку — ба-бах! И мозги — по стенкам. — Он провел рукой по шее. — Видишь шрам? Волосы уже отросли, но, если приглядеться, шрам еще заметен, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?

Я уже было склонился посмотреть и вполне поверил бы — за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи, — но Тим все поставил на место парой нецензурных слов.

Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:

— Да не обращай ты на него внимания. Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не разговаривал, что меня вполне устраивало.

На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.

— Проснись, Кип, проснись!

Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.

— Здесь он, у стены, — сказал Джок, — но только теперь он тебе не поможет.

Я схватил кинжал.

— Почему же? А где Тим?

— Ты что, никак не проснешься?

— Что?

— Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что мне страшно, договорить с живой душой хочется.

— Что проспал? А Тим где?

Джок дрожал и весь покрылся испариной.

— Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. — Его передернуло. — Хорошо, что его. Я ведь думал, ну, понимаешь, ты же заметил… я же толстый… а они любят жир.

— О чем ты? Что они с ним сделали?

— Бедный старина Тим. Были, конечно, и у него грешки, но у кого их нет? Из него, должно быть, уже суп, сварили, вот что! — Его опять передернуло.

— Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.

— Не веришь? — Он смерил меня взглядом с головы до ног. — Тебя, наверное, следующим потащат. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.

— А сам-то ты что же? — спросил я. — Хочешь, одолжу?

— У меня духу не хватит, — ответил Джок, дрожа.

Я не знаю, что стало с Тимом. И не знаю, ели ли червелицые людей или нет. Их даже «людоедами» не назовешь — может, мы для них все равно что скот. Но я даже не особенно испугался, потому что все мои предохранители страха давно уже полетели. Мне безразлично, что будет с моим телом, когда я погибну. Но у Джока подобные мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом — трус вряд ли станет искать уран на Луне. Но он трясся от страха потому, что всерьез верил своим догадкам. Сбивчиво он дал понять, что оснований им не верить у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых доставили сюда кого добром, а кого силой, обратно на Луну не вернулись.

Когда настало время есть, нам сбросили две санки; но Джок сказал, что не испытывает аппетита, и предложил мне свою порцию. «Ночью» он все сидел и пытался бороться со сном.

Проснулся я как после кошмарного сна, в котором, бывает, не можешь шевельнуться. Но это был не сон — незадолго до пробуждения меня облучили синим светом.

Джок исчез.

Больше я никогда не видел ни того, ни другого. Отчасти мне их даже не хватало, по крайней мере — Джока. Стало, конечно, намного легче, не надо было все время быть начеку, и я мог позволить себе роскошь вымыться. Но очень надоело мерить в одиночестве клетку шагами.

Никаких иллюзий насчет этих двух бандитов я не испытывал. Наверное, нашлось бы сколько угодно человек, с которыми делить заключение было бы куда приятнее, чем с ними. Но, какие-никакие, они были люди. Тим казался холодным и опасным, как нож гильотины. Но у Джока сохранились какие-то туманные представления о зле и добре, иначе он не стал бы пытаться найти оправдание своим поступкам. Можно предположить, что у него просто не было силы воли.

Хотя я вовсе не считаю, что понять — значит простить; если встать на эту точку зрения, то дойдешь до того, что начнешь распускать слюни над судьбой убийц, насильников и похитителей детей, забывая об их жертвах. А это неверно. Жалость у меня может вызвать судьба Крошки и других, попавших в ее положение, но не судьба же тех преступников, чьими жертвами они стали. Мне не хватало болтовни Джока, но будь у меня возможность утопить их, как котят, сразу после рождения, я сделал бы, сделал это, не дрогнув. А о Тиме и говорить нечего. И если они попали в суп к вурдалакам, мне совсем их не жалко, даже если та же судьба завтра ожидает меня. Пожалуй, суп — это лучшее, на что они могут сгодиться.