8

Они сидели в ресторане и смотрели на эстраду, где знаменитая киноактриса и певица, раскинув руки над микрофоном, пела песенку о подушке, старательно наклонившись вперед так, чтобы грудь ее в глубоком вырезе платья была видна каждому.

— Как ты думаешь, — спросила Клер, — если бы вдруг испортился микрофон, кто-нибудь бы заметил?

— Пока она стоит в такой позе, вряд ли. Видишь ли, в каждой профессии есть свои приемы, которые облагораживают ее. Уважающий себя нищий не станет просто стоять с протянутой рукой. Он обязательно будет для приличия что-нибудь продавать — например, шнурки для ботинок или спички. Та, на эстраде, вместо шнурков поет. Главное же — вывалившаяся грудь. За грудь без пения платят меньше, вот и все.

— Я-то по крайней мере не пою, — засмеялась Клер и наклонилась вперед, как певица на эстраде. — Может быть, и мне придумать себе какие-нибудь шнурки?

— Не нужно, я за честную коммерцию, — ответил Дэвид. Он был немножко пьян, и зал со столиками медленно кружился, и Россу показалось, что он приобрел вдруг способность замечать вращение Земли.

— Нельзя сказать, чтобы ты был очень любезен, — надула губки Клер и подумала: «Хорошо, что он пьян. Сейчас он отвернется на секундочку, и я подсыплю ему этой дряни. — Она мысленно вздохнула. — Жалко, конечно. Симпатичный парень, но не портить же с ними отношений… Ничего, поспит только покрепче — и все…»

Дэвид вздрогнул, как от неожиданного удара. «Только не подать виду, только не подать виду!.. Вот ее шнурки… Кто это они?» Снова начинается охота, снова стены надвигаются на него.

Он извинился и вышел из зала. Опьянение внезапно прошло, нейтрализованное чувством опасности. Он снова дичь. Он снова заяц, который мечется по полю, везде натыкаясь на охотников.

Он вернулся на свое место. «Ну, выпей же, выпей», — молила его мысленно Клер, и он сказал:

— Давай выпьем, Клер. — Он поднял стакан с вином и посмотрел на нее. — А знаешь, у меня идея. Давай обменяемся стаканами. Говорят, в таких случаях узнаешь чужие мысли. Ты хочешь узнать мои мысли?

Клер смотрела на него широко раскрытыми глазами и чувствовала, что кровь у нее стекает куда-то вниз, в ноги.

— Почему ты побледнела, радость моя? — криво усмехнулся Дэвид. — Или ты не хочешь узнать мои мысли.

— Я просто испугалась за тебя, — пробормотала Клер. — Мне показалось, что ты очень пьян.

— Так ты не хочешь выпить? Отличное вино…

— Нет.

— Ну и отлично! Эй, официант, счет, пожалуйста!

Он расплатился и, крепко прижимая к себе руку Клер, подвел ее к лифту. Она не сопротивлялась. В голове ее вяло трепыхался один вопрос: что он сделает с ней? Она жила не первый день в Лас-Вегасе, и насилие, настоянное на сухом зное пустыни и лихорадочной алчности казино, было привычной частью окружавшего ее мира.

Дэвид втолкнул Клер к себе в номер и запер дверь. «Неужели это конец? — подумала она. — Но откуда он узнал?» В ней не было ненависти. Ей даже было жаль этого похожего на Кирка Дугласа парня, такого странного и вместе с тем внимательного к ней. Но каждая профессия имеет свои правила, и игру нужно вести только по этим правилам.

— Для чего ты сделала это, Клер? — спросил Дэвид и подумал, что не мог бы задать более глупого вопроса.

— Что это? Я ничего не сделала.

— Для чего ты подсыпала какой-то дряни мне в стакан? Кто заставил тебя сделать это?

Она пожала плечами и ничего не ответила. У нее было ощущение, что он задает ей эти вопросы только потому, что не знает, что делать. «Сейчас он ударит меня», — подумала она и невольно подняла руки к лицу, словно защищаясь.

Дэвид шагнул к ней, сжимая кулаки. Она опустила руки. Ей уже не было страшно, и она ни о чем не думала. Огромная скука приглушила все ее чувства, и она зевнула. Все это было уже, было, было! Пощечины, смущенный смех, похожий на кудахтанье, неохотно отсчитываемые деньги. Толстые и тощие, волосатые и лысые, молодые и дряхлые… Она снова зевнула.

В Дэвиде вдруг шевельнулась нежность к этой девушке, которая думала о том, что сейчас он ее ударит, и судорожно зевала. Он обнял ее, и она инстинктивно уткнулась носом в его плечо. Клер не плакала, она только изо всех сил прижалась к нему, словно желая зарыться в его плечо, скрыться.

Она сама не смогла бы объяснить, почему она вдруг уткнулась носом в плечо этого человека. Сентиментальность была ей чужда. Клер привыкла быть со своими клиентами настороже, ощетинившись, словно бездомная кошка. Она никогда не мурлыкала. Она всегда должна была быть наготове, не зная, с какой стороны последует удар.

Но внезапно она почувствовала, что не боится этого человека. Она почему-то ощутила непривычное спокойствие, и неясное, незнакомое чувство слабо шевельнулось где-то в ней. Ей захотелось сказать ему правду.

— Меня заставил подсыпать тебе сильного снотворного Билл Пардо — банкомет, за столом которого ты играл.

— А… Я так и думал.

— Он сказал мне, что, если я не выполню поручения, в городе мне больше делать нечего.

— Что они собирались сделать со мной?

— Не знаю. Думаю, что обобрать и избить. Вряд ли им было бы приятно возиться с трупом у себя в гостинице. Они ценят ее репутацию.

— Очень мило, великодушные люди!

— Знаешь что, — вдруг сказала Клер и посмотрела Дэвиду в глаза, — они ждут внизу, пока я не дам им сигнала. Через главный вход нам не выйти, но я знаю, как пройти через служебный ход в подвале. У меня на улице машина…

Она ни о чем не думала, но Дэвид видел неясные картины, беззвучно вспыхивающие в ее мозгу. Какой-то человек в пижаме за столом, и женщина, смеясь, ставит перед ним завтрак. Господи, это же он. Он и Клер. Он быстро взглянул ей в глаза. В них застыла пугливая надежда, словно в глазах собаки, которая надеется на кусок мяса и вместе с тем ожидает удара.

— Ты хочешь уехать со мной? — медленно спросил Дэвид.

— Да, — просто сказала она.

В дверь тихонько постучали. Клер с ужасом смотрела на него. Он кивнул ей на ванную и на цыпочках подошел к двери, прижался к стене и нащупал в кармане пистолет.

Сердце его колотилось, и ему показалось, что вот-вот оно не выдержит. Общество, этот совершенный организм, снова посылало против Росса своих бактериофагов, чтобы расправиться с чужеродным телом.