— Это запасное хранилище. Почти все здесь пришло в негодность, вам надо будет найти вещи, которые еще можно как-то использовать. Остальное домовые бросят в печку.

Элиза с готовностью кивнула. Она чувствовала какой-то томительный застой в душе и скорее хотела заняться каким-нибудь нужным делом.

— Вот вам артефакт для оценки, — сказал Анри и протянул Элизе маленькую лупу в золотой оправе. — Наводите на предмет, и если загорится желтый, то эта вещь уже бесполезна. А если зеленый, то с ней еще можно работать, тогда отложите ее вон туда, на стол, а я потом заберу и проверю.

— Хорошо, — улыбнулась Элиза. Из-за стены донесся голос Оберона, но она не различила слов.

Что ж, они рядом, это хорошо. И не только потому, что нет боли в груди.

— Загляну к вам после лекции, — Анри улыбнулся в ответ и вышел в коридор.

Когда закрылась дверь, хранилище погрузилось в ту торжественную тишину, которая бывает на кладбищах. И ощущение, что кто-то не сводит взгляда с незваного гостя, было таким же. Элиза похлопала в ладоши, свет ламп сделался ярче, и ощущение взгляда пропало. Самое обычное хранилище, заваленное старым хламом. Как у них на чердаке — туда тоже стаскивали вещи, которые нельзя использовать, а выбросить жалко, вдруг еще понадобятся. Возможно, сейчас кто-то как раз подбирается к этим вещам, уже вынесенным на свалку.

О чем, интересно, лекция Оберона? О том, как убивать оборотней?

— Он не сделал мне ничего плохого, — негромко сказала Элиза. — Он спас мою честь и жизнь. Меня бы уже хоронили, если бы не он. И незачем постоянно искать подвох.

По хранилищу пронесся едва уловимый свежий ветерок, похожий на снисходительную усмешку. «Он спас тебя потому, что в тебе вшита нить, которая не позволяет оборачиваться, — сообщил внутренний голос. — Стал бы он жалеть тебя, будь ты настоящим оборотнем? Что бы он с тобой сделал перед тем, как зарезать?»

— Заткнись, — посоветовала Элиза и принялась за работу.

Груда оранжевых и зеленоватых камней оказалась бесполезной. Когда Элиза брала очередной гладкий камешек и наводила на него лупу, свет был желтым и теплым. Камни были красивыми и почему-то выглядели живыми. Элизе казалось, что в глубине каждого пульсирует что-то маленькое и теплое — пойманный лучик света играл, сплетался в клубок и утекал. Положи на пол эти камни — и они уползут потихоньку.

Птичья клетка, в которой был крошечный скелет, свернутый в кольцо, тоже отразилась желтым. Элиза отставила ее в сторону и невольно обрадовалась тому, что ее пленник давно был мертв. От клетки веяло сырым ужасом, далеким, но все еще реальным.

Каков был обладатель этого скелета? Где он жил? Элиза представила, что такое существо может обитать где-нибудь рядом, и ей сделалось жутко.

В отдельной коробке хранился красно-золотой птичий клюв. Судя по его размерам, птица была примерно с лошадь. Элиза навела лупу, и хранилище залилось ярким зеленым светом.

— Вот как! — улыбнулась Элиза. — Значит, ты полезен.

Почему-то клюв не выглядел пугающим. На коробке была едва заметная надпись карандашом: Dodorus vivari. Элиза убрала клюв и отнесла коробку на большой чистый стол.

— …и мы можем быть уверены: порождения тьмы встретят нас в самых неожиданных местах, — голос Оберона внезапно зазвучал так четко, будто Элиза стояла рядом с деканом. — В квартире, которую вы снимаете у милой старушки, может обитать застенник под обоями или полом, и ему обязательно захочется отведать вашей крови. Наши домовые тоже, в общем-то, неприятные твари, но с застенниками их не сравнить. За тысячи лет мы просто приспособились жить рядом с ними, но не стоит обольщаться их миролюбием. В лесу, куда вы пойдете по грибы, вам может встретиться поддеревник. Они не убивают, только заставляют блуждать вокруг своих деревьев — сутками, пока вы не свалитесь от усталости. Их это забавляет. А прелестная девушка в заведении с красным фонариком может оказаться оборотнем. Вам понравятся ее объятия, но это ненадолго. Если луна полная, то девушка перегрызет вам глотку.

Ощущение было таким, словно Элиза наступила в жидкую грязь босой ногой: страшно захотелось очиститься, нырнуть в воду, смыть с себя мерзкий намек. Оберон, конечно, не хотел как-то задеть Элизу, он вообще не думал о ней в эту минуту и просто рассказывал о том, что может случиться.

Элиза и без него понимала, что встреча с оборотнем в полнолуние закончится страшной смертью.

Но все равно ей сделалось не по себе. Элиза отступила от стола, и голос Оберона растаял.

— Работать, — сказала Элиза. — Я должна работать.

Стараясь справиться со страхом и отвращением, она перебрала кости в коробке — лупа отозвалась на них желтым светом. Зато большой клык, который Элиза достала последним, заставил лупу засветиться зеленым. Элиза взвесила клык на ладони: у корня были старые бурые разводы, и Элиза поежилась, представив, как его выворачивали из челюсти.

Может быть, сделать для Оберона что-то хорошее? Маленький подарок, который ни к чему не обяжет ни его, ни ее. Шейный платок, например. Или кошелек. Пустячок, который дарят друзьям детства. Ему будет приятно.

Элиза не успела подумать об этом. Чуть поодаль что-то шевельнулось и вдруг обрушилось на нее с пыльным грохотом. Элиза вскрикнула, упала, и тяжелая ткань накрыла ее душными руками. Прокашлявшись, выругавшись от страха и неожиданности, Элиза выползла из-под ткани и увидела, что она прикрывала большое зеркало.

Она задела ткань, когда отодвигала коробку с костями.

Элиза поднялась, отряхнула руки и подошла к зеркалу. Судя по количеству пыли на покрывале, оно стояло тут уже много лет, но выглядело так, словно его только что принесли из магазина. Серебристая рамка, оплетавшая цветочным узором прозрачную гладь, была чистой, без пятен и ржавчины, а само зеркало — удивительно ясным и глубоким. Элиза невольно улыбнулась своему отражению: девушка в нем была веселой и милой.

А потом отражение дрогнуло и потекло куда-то прочь, стираясь и размазываясь пестрыми пятнами. Элиза ахнула, машинально схватилась за раму — и хранилище чудес, которое несколько мгновений назад отражалось за ее плечом, растаяло.

Теперь в зеркале был лес. Темный, угрюмый, он будто бы ненавидел свет и пытался всеми силами изгнать его. Высоко-высоко, на верхушках деревьев, лежали рыжие солнечные пятна, но внизу, у стволов, клубилась тьма, пахнувшая соком старых ягод и смертью. Элиза вдруг всей кожей почувствовала, что тьма полна чудовищ.

По тропинке шла девушка. Бледная до синевы, с растрепанными светлыми волосами, в рваной ночной рубашке, она казалась больной или безумной. Ее лицо казалось Элизе смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где видела девушку, как ни старалась. Элиза готова была поклясться, что незнакомка не знала, как попала в этот лес. Она с ужасом озиралась по сторонам, протягивая руки вперед, и с ее потрескавшихся губ срывалась беззвучная мольба о помощи.

«Это я? — дрожа от страха, подумала Элиза. — Нет. Не я».

Девушка споткнулась о выступивший корень, упала на землю и разрыдалась. Она шла очень долго, она не могла найти выхода и спасения, она готовилась умереть в этом лесу.

— Боже мой… — прошептала Элиза и отчаянно закричала, словно незнакомка могла ее услышать: — Вставай! Вставай же! Надо идти!

И девушка будто и правда услышала ее крик — она сначала села, а потом встала. Тьма разочарованно заворчала, откатываясь под деревья, и впереди забрезжил свет солнца.

— Туда! — крикнула Элиза. — Туда! Иди же!

Незнакомка прибавила шага и через несколько мгновений вырвалась из леса в залитую закатным солнцем степь. Мир был таким ярким, солнечным, золотым, так ослеплял всеми оттенками охры и оглушал жарким запахом сухих трав, что Элиза на мгновение зажмурилась — а когда открыла глаза, то увидела, что степь и девушка исчезли.

Зеркало послушно отражало ее собственное испуганное лицо.

После того, как лекция у второкурсников закончилась, Оберон вышел в коридор и сразу же увидел Элизу — она запирала дверь малой лаборатории и выглядела, мягко говоря, ошарашенной.