— А что, Вы уже смогли точно посчитать наши доходы и расходы? — невинно заметила мама.

— Возможно, скоро посчитаем. — Вяземский уходил уже в чёрную меланхолию.

— Я объявляю о своей готовности поддержать стабильность государственных расходов из средств Императорского приказа! — мама дожимала князя, но тот упирался. Очень уж он был консервативен, настаивал на необходимости огромных запасов ресурсов в своём распоряжении и не понимал конечность возможностей налогоплательщиков — прямо настоящий финансист из XXI века. Только через пару часов тот не выдержал и согласился с доводами.

Я по-прежнему старался оставаться в тени Императрицы, это очень помогало во внешнеполитической деятельности, да и внутри страны серьёзно отвлекало активных игроков. Мой имидж просвещённого, но подавляемого жёсткой матерью, романтичного юноши активно использовался, и отказываться от него я точно не собирался. Да просто комфортнее мне было действовать исподтишка, оставляя львиную долю интриг и светских разговоров матери.

Так что я вначале убедил в необходимости этих решений маму, Потёмкина и Вейсмана, а уж они и убеждали Вяземского, который представлял собой наш чиновничий аппарат. Им надо было опять-таки именно убедить князя, а не приказать ему. Он и должен был проводить эти налоговые изменения, а без уверенности в правильности своих действий на такое человека посылать просто нельзя — моё мнение такое. Конечно, при необходимости я мог вмешаться, но это не потребовалось — убедили.

Финансовый вопрос был самым сложным, так как требовал расчётов и обсуждений. Остальное-то зависело только от нашей с мамой воли. И уже в июле вышли Манифесты «О Крестьянах» и «О Налогах». Отменялись военные платежи и сборы, а они к концу войны составляли уже около половины платежей податного сословия. Это принесло значительное облегчение экономике.

Размер крестьянского оброка ограничивался. Крестьянам теперь давались большие права и возможности. Фактически уравнивались в правах государственные и крепостные крестьяне. Вводились единые правила для всех крестьян — барщина и государственные работы в период сельскохозяйственных работ запрещались, а в прочее время ограничивались двумя днями в неделю, запрещались неутверждённые законом повинности.

Вечное прикрепление к земле заменялось договором на срок от пяти до пятнадцати лет. Полицейская и судебная власть помещиков над крестьянами ограничивалась — существенные наказания: ссылки, казни и тюремное заключение — требовали утверждения. Телесные наказания запрещались.

Крестьянам разрешалось по завершении срока договора менять место проживания и даже покидать крестьянское сословие. Молодые люди, не достигшие восемнадцати лет на дату выхода манифеста, вообще не обязаны были заключать договор с помещиком, на которого работали их родители. По сути, этот манифест отменял крепостное право, меняя его фактически на арендные отношения — земля оставалась у помещиков. Хотя надо заметить, что уже больше половины земель в центральной части России и в провинциях сейчас уже принадлежали казне или Императорской фамилии.

В идеалистических мечтаниях я видел полную свободу крестьян, наделяемых землёй. Но такое чудо было невозможно. Полностью лишить дворян имущества было никак нельзя — они основа армии и чиновничества — революция-то нам точно не нужна. Да и крестьяне пока не были бы готовы к такому, да и планов по заселению новых земель было громадьё — наместничества занимали огромные территории и там нужны были люди, которые переселятся туда с желанием, а не только по принуждению.

Тут уже пришлось нашим военным поработать с подавлением крестьянских волнений. Те начали мстить наиболее одиозным помещикам за годы унижений и житья на грани голодной смерти. Однако войска не увлекались казнями и репрессиями, мятежников велено было судить и только так, а смертные приговоры утверждались исключительно Правящими Императорскими Особами. Так что казней было только две — были повешены убийцы женщин. Прочие убийцы отправились на каторгу, остальные же бунтовщики переселялись — требовалось осваивать и Крайний Север.

Из виновных крестьян формировались команды, которым предстояло осваивать северные реки, чтобы корабли могли, не беспокоясь за места стоянки, идти Северным морским путём. К ним добавлялись охочие люди из Архангелогородской губернии — северные рыбаки и крестьяне, которых манили неистощимые рыбные и меховые запасы, да ещё и освобождение от всех налогов на двадцать лет. Ломоносов оставил нам план заселения Сибири, и только оставалось, что следовать ему. Уже вскоре переселенцами и ссыльными были заложены поселения на Печоре и Оби.

А воеводой в Обдорский острог отправили Степана Шешковского. Сего предателя мама хотела казнить, но я её упросил так не делать. Люди нам были нужны, а он не дурак, хоть и слабый человек, который всегда искал, где лучше. Вот пусть там покажет, на что способен.

— И что делать-то будем дальше, Павел Петрович? — мы сидели с Потёмкиным в беседке на берегу залива. Вроде бы даже выпивали, хотя я по-прежнему мусолил первый бокал. Просто хорошо было сидеть с другом около моря. Летнее солнышко, шум волн… Как-то даже казалось, что всё и так прекрасно.

— О чём ты, Гриш? — лениво спросил я.

— Ну, так, кажется мне, что ты, Твоё Высочество, не сильно-то и горишь южными степями. Даже Молдавию свою и то не любишь?

— Что это ты вдруг такое решил, Гриш?

— Не спешишь ты с заселением!

— Как не спешу — спешу! Только знаешь же Festina lente[19], как говорил сам Октавиан Август, а он создал великую империю!

— Но всё-таки, мне кажется, что ты в голове что-то другое держишь?

— Что другое, Гриш? Путей-то больше нет. Оставаться на месте — сожрут нас соседи, затопчут. Оно, конечно, может, мне по душе больше Урал заселить, или какую-нибудь Барабинскую степь распахивать — там и врагов меньше. Только вот таких урожаев, как в Причерноморье нигде больше не найти, ехать туда близко, да и коли не мы эту землицу заселим, то опять всяких крымчаков набежит… Так что оно, конечно, заселять будем. Скоро… А потом уже и на Восток пойдём.

— Что, на Восток всё равно рвёшься, Паша?

— Как же не рваться, Гриш. Там столько всего! Железо, золото, меха, океан в конце концов! Там великий Китай, Индия. Нам без Сибири не прожить. Знаешь же, как Ломоносов говорил?

— Ох, смотрю я на тебя, Паш. Вроде бы и не был ты за Уралом, а как начнёшь говорить о Сибири, так улыбка у тебя глупая, словно о любимой женщине говоришь!

— Ладно, Гриш, скажи мне, сколько дней конному ехать отсюда до Ясс?

— Да, дней десять! Коли лошадей менять!

— Вот, а до Иркутска не меньше тридцати! А от него до Охотска ещё ехать и ехать, и то ещё не конец земли нашей. Где больше места?

— Вот как ты смотришь! Так там же холодно да голодно?

— Так не везде же! Прикинь, Гриш, сколько там мест для хорошей жизни можно найти! Конечно, идти туда нам сам Бог велел! Только не сразу. Пока Южные степи интереснее. А пока пусть вон, Панин со товарищи Камчатку осваивает. А ты на Юг рвёшься?

— Да теперь и не знаю, Павел Петрович, может, лучше, как ты сказал, в Барабинскую степь съездить? Глядишь, она лучше Молдавии покажется!

— Экий ты балабол, Гриша! Никогда не поверю, что ты тёплую степь да казачье раздолье на что-то променяешь!

— Вот может род у меня из казаков?

— Гриша, ты совсем от тепла да вина́ размяк! Ну, какой ты казак, коли твой предок Гансом звался[20]? — мы смеялись, болтали. Хороший вечер выдался.

Для улучшения финансового положения в стране явно требовалось улучшить администрирование. Не дело, когда оно держится на честном слове. Точных цифр, да и даже приблизительных, нет ни у кого. Для устранения данной проблемы мы решили сформировать Казённый приказ. Основная задача его заключалась в организации управления финансами государства, и его структура должна была распространиться и на региональный уровень. Теперь контроль над казной и принципы организации должны будут расшириться на всю территорию страны.