Я уже близка к тому, чтобы согласиться не тревожить ее в выходной день, однако приглашение к себе сбивает с настроя.

— Серьезно? Будет удобно, если я приеду к Вам? — я все еще не верю услышанному. Пускать домой чужих, малознакомых людей — для меня это всегда странно, но, похоже, у нас с Еленой разные понимания зоны комфорта.

— Если я тебя приглашаю, значит, все так и есть. Вызвать тебе такси?

— Спасибо, — вежливо отказываюсь я, — но лучше продиктуйте адрес. Доберусь сама.

На самом деле мне просто не хочется ехать к ней быстро. Записав улицу и номер дома, я решаюсь дойти пешком — это займет не более получаса, и, возможно, времени мне хватит, чтобы смириться с неизбежным.

По пути к профайлеру я покупаю мороженое — ледышку, которое окрашивает пальцы и язык в синий цвет. Облизывая холодное лакомство, я пытаюсь осмыслить все, что творится вокруг.

Конечно, мне хочется думать о Ване и о наших отношениях (если их вообще можно так назвать), но главным, по-прежнему, остается другое. Где-то на свободе бродит маньяк, убивающий людей и играющий с Дорониным в одному ему известные игры.

Каким-то образом убийца знает об Иване достаточно много, а еще, скорее всего, у него есть связи в полиции. Я вспоминаю о встрече на кладбище и, несмотря на жару, ежусь, словно от холода. Опасный незнакомец, пытающийся убедить, что маньяк куда ближе, чем я предполагаю — кто он? Помощник или настоящий убийца? В истинности его фраз приходится сомневаться: добрые разбойники исчезли с лица земли со времен Робин Гуда, а, значит, им, как и всеми, движет личный интерес. Только вот каков мотив у человека в маске? Напугать, перевести подозрения с себя и подставить кого-то другого? Или познакомиться ближе? Тогда — для чего?

Четвёртый голос, как назло, молчит, — не подтверждая и не опровергая мои мысли. Шептуны тоже не подают голосов.

— Если верить парню с кладбища, то на кого он намекает? — сама не замечаю, как произношу последнюю фразу вслух и тут же кручу головой, надеясь, что никто не слышал, о чем я бормочу. Но люди идут по своим делам, почти не замечая меня, и я продолжаю размышлять.

Первым, кто приходит в голову, — Иван. Но в его невиновность я верю искренне и безоговорочно; жить в подозрениях, продолжая любить Доронина, слишком тяжелое испытание. Мне трудно здраво оценивать все, что связано с ним, поэтому я решаю оставить это бесполезное занятие.

Следом на ум приходит его брат, Петр. Мысль, кажущаяся на первый взгляд бредовой, имеет рациональное зерно. Вот уж у кого есть возможность быть всегда близко к брату, — ему не составит никакого труда и подкинуть письмо в офис, и держать руку на пульсе, наблюдая за расследованием глазами Вани.

На самом деле, мне просто не нравится Петя. Легко представить его воплощением вселенского зла только благодаря тому, как он относится ко мне. Его плохо скрываемые чувства к Яне лишь еще больше подтверждают мои мысли.

Есть еще сосед Кирилл; Толик, следящий по приказу Ивана за мной, — обвинять можно любого, даже случайного прохожего, спросившего только что, который час.

Я не успеваю развить тему дальше, неожиданно оказываясь у дома Елены. Добротная многоэтажка из красного кирпича в один подъезд возвышается надо мной. Я протискиваюсь в дверь следом за женщиной с маленькой собачкой, одетой в розовый костюм, и под ее неодобрительный взгляд прохожу в лифт.

Елена живет на седьмом этаже. Я нахожу нужную квартиру, нажимаю на звонок, и удивленно открываю рот, когда дверь мне открывает мужчина в очках для зрения.

— Извините, а Елена?..

— Вы не ошиблись, — он улыбается по-доброму, и я невольно отвечаю ему тем же. — Лена, это к тебе, — брюнет кричит куда-то вглубь квартиры и пропускает меня внутрь.

Я прохожу, оглядываясь по сторонам, и только потом замечаю Елену, выбегающую из коридора. Она одета в легкое цветочное платье, открывающее стройные загорелые ноги, обутые в домашние туфли на небольшом каблуке. Макияж подчеркивает ее глаза, делая моложе, чем в нашу прошлую встречу.

— Привет, — кивает мне женщина, и проходит дальше — чтобы поцеловать открывшего мне брюнета. — До вечера, — мурлыкает она, и я отворачиваясь, испытывая неловкость при виде их прощания.

- Пока, малыш. До свидания! — последняя фраза, адресованная мне, звучит на тон громче, но я отвечаю очень тихо, чувствуя себя лишней.

Заперев дверь на замки, Лена приглашает меня за собой в зал:

— Не смущайся. Это Антон, мы с ним встречаемся. Проходи в комнату, я сейчас, только чайник выключу.

Я остаюсь в гостиной одна.

На стене, выложенной белыми кирпичиками, висит большая плазма, включенная на канале «National Geographic». В центре мягкий диван, два кресла и журнальный столик, напротив окна — большой шкаф с книгами, рядом комод. Я подхожу к нему, пытаясь рассмотреть название лежащей поверх остальных книги, но она перевернута вверх ногами. Поднимаю толстое, яркое издание и раскрываю на одной из закладок, замирая.

Передо мной распахивает свои крылья на две страницы огромная синяя бабочка, под которой написано на латинице «Morpho didius».

— Аня?

Елена появляется за спиной почти бесшумно, и я испуганно вздрагиваю, роняя тяжелую книгу между нами.

Я хочу наклониться, чтобы поднять ее, но Лена крепко хватает меня за руку:

— Не трогай!

И я напряженно замираю, глядя в карие глаза профайлера.

— Руки убрала, — произношу, наконец. Мы стоим, чуть наклонившись на встречу друг другу — будто за шаг до нападения, словно собираемся прыгнуть, атакуя.

— Пульс ускорился. Чего ты испугалась? — к концу фразы Елена повышает голос, почти крича вопрос. — Не меня, нет. Где ты ее видела, Аня? Где эта бабочка?

— Отпусти. Быстро, — начиная злиться, я уже смиряюсь с той мыслью, что нам придется драться, но Елена в очередной раз сбивает меня с толку, убирая руки и поднимая их, словно сдается.

— Она была нарисованной? Настоящей? Аня, пожалуйста, это очень важно. Говори правду, я пойму, если ты соврешь.

Я потираю запястье в том месте, где несколько секунд назад были ее цепкие пальцы. Кто из нас — сумасшедший? Поведение профайлера не укладывается не в одни рамки, но больше всего меня раздражает, что я не знаю, чего ждать от нее в следующий момент.

Пытаюсь взять себя в руки: эмоциональные качели, которые устраивает женщина, делают меня перед ней беспомощной.

— Сначала расскажите, к чему этот спектакль, иначе я уйду прямо сейчас, — снова перехожу на «вы».

Елена наклоняет голову, будто впервые видит меня, а после зовет за собой:

— Пойдем на кухню, я заварила вкусный чай.

После небольшой заминки следую за ней. Кухня большая, просторная: свежий ремонт, гарнитур приятного серого цвета, стальная техника. На холодильнике — стикеры с пометками, разглядеть которые с моего места практически невозможно. Я усаживаюсь за прозрачный, стеклянный стол, осматриваясь по сторонам. После больницы и квартиры Ивана, в которой последний раз обои меняли, судя по всему, еще при жизни его бабушки, здесь все выглядит стильно и модно, но как-то обезличено.

На столе ваза с тюльпанами: я касаюсь тугого бутона лососевого цвета и с грустью понимаю, что цветы не настоящие, всего лишь искусно выполненная копия. Таким же ненастоящим кажется все вокруг.

Елена ставит возле меня вазочку с печеньями, коробку шоколадных конфет, чай подает в красивой чашке на блюдце. Я делаю первый глоток только после того, как она устраивается напротив и отпивает из чашки.

— Не бойся, он не отравленный. Не делай из меня монстра, — на лице ни тени привычной улыбки, — она серьезна, как никогда. Я никак не комментирую ее замечание, разглядывая рисованный узор на бирюзовом блюдце.

«Что-то явно здесь не так».

«Больная какая-то она».

«Я бы не доверял ей, черт знает, чего ждать от такой».

В этот раз я солидарна с шептунами; странные выходки психолога пока что лишь настраивают против нее.