— Прошу зайти в мои апартаменты.

— Это зачем еще? — испуганно спросила Лидочка.

— Требуется смена декораций. На фоне служебного кабинета крупно: он и она. Драматическое объяснение.

— Никуда я не пойду. Пусти, — попыталась оттолкнуть его Лидочка.

Но Перепелкин уже цепко держал ее за рукав пальто.

— Попрошу без эксцессов. Не создавайте массовок.

Выходившая с фабрики вместе с Лидочкой Аня Бакланова сердито крикнула:

— Эй, кавалер! Чего к девчонке прицепился? А ну, дай проходу!

Перепелкин весело возразил:

— Анечка, мечта моя, вас вызовут. В этой мизансцене вы не участвуете. Пошли, девушка, пошли.

В это время к ним подошел Клим, тяжелым взглядом измерил Перепелкина и коротко спросил:

— Ты чего это?

— Вот, Климушка, — начиная нервничать, пожаловался Перепелкин. — Я же при исполнении служебных обязанностей. Выборочная проверка. А они срывают мероприятие.

Клим как будто и не видел перепуганного, бледного лица Лидочки. Глядя куда-то в сторону, он с усилием проговорил:

— Веди, раз так. И баста.

В проходной уже образовалась пробка.

— Давай, служба, действуй, — поддержал Клима Женя Осокин. — Все законно, и обижать никого не должно.

Довольный Перепелкин провел Лидочку к себе в кабинет. Закрыв плотно дверь, он повернулся к девушке и насмешливо спросил:

— Сама отдашь или обыскивать будем?

— Чего тебе отдавать?

— Ну, ну. Все известно. У меня, знаешь, глаз — алмаз, насквозь все вижу. Так как же?

Лидочка молчала.

— Да ты не бойся, — вдруг заговорщически понизил голос Перепелкин. — Обойдется без суда и следствия. Я даже протокола составлять не буду. Просто отправлю на беседу к Свекловишникову, и все тут.

У Лидочки по впалым щекам потекли слезы, но она продолжала молчать.

— Да я тебе говорю: ничего не будет, — уже искренне стал уверять ее Перепелкин, тронутый немым отчаянием, которое отразилось на лице Лидочки. — Ну, провалиться мне, ничего не будет.

Через несколько минут в кабинет Свекловишникова под конвоем Перепелкина вошла Лидочка. На директорский стол была положена украденная ею шкурка, после чего Перепелкин вышел.

— Садись, голубушка, и рассказывай, как ты дошла до жизни такой, — мягко, по-отечески произнес Свекловишников.

— Нечего мне рассказывать. Что сделала, то сделала. Судите меня теперь, — сквозь слезы ответила Лидочка.

— И не подумаю, — все так же мягко возразил Свекловишников. — Я-то знаю, что тебя на это толкнуло. Знаю. Тяжело тебе живется, Голубкова. А молодость, она свое берет. И то хочется и это. А денежек-то и не хватает. Знаю, как же. Сам молод был. А ты мне, Голубкова, в дочки годишься.

Лидочка, ожидавшая все, что угодно, но только не таких отцовских увещеваний, удивленно подняла на Свекловишникова свои большие, полные слез глаза.

— Ну, чего ты на меня так смотришь? — усмехнулся Свекловишников. — Небось думала, что я зверь? А я, Голубкова, человек. И наказывать тебя, а тем более судить не собираюсь. Наоборот. Я тебе даже помогу. Дадим подработать, чтобы не приходилось эдакими вещами заниматься. Есть у нас такая возможность. Иди-ка сейчас же к начальнику цеха, к Жереховой. Она тебе и скажет, что и как надо делать. Да слушайся ее. И помни, если что не так сделаешь, то уж пеняй на себя, пойдешь под суд — и лет так на десять со свободой прощайся. Понятно? — В голосе Свекловишникова прозвучали жесткие нотки, и Лидочка поняла, что шутить он не собирается.

— Спасибо, Тихон Семенович, — упавшим голосом ответила она, — я буду стараться. — И нерешительно встала. — Так мне идти можно?

— Иди, милая, иди. И наш уговор не забывай.

Опустив голову, Лидочка покорно вышла из кабинета.

…Когда Перепелкин вернулся к себе, его уже поджидал начальник охраны фабрики Дробышев.

Павел Афанасьевич Дробышев, невысокого роста, худенький и подвижный, с непокорным хохолком на затылке, в сапогах и гимнастерке, с которой только недавно снял капитанские погоны, был человеком крутым и прямолинейным. Перепелкин втайне побаивался своего начальника, хотя именно по его предложению он и был назначен начальником второго караула.

Дробышев сидел на диване, перекинув ногу на ногу, и нетерпеливо попыхивал старенькой почерневшей трубкой с изгрызенным мундштуком. Увидев входящего Перепелкина, он сердито проговорил:

— Ага, заявился! А ну, что у тебя тут приключилось, докладывай.

— Ничего особенного, — пожал плечами Перепелкин, — задержал работницу со шкуркой, только и всего.

— Ха, только и всего! Да это же чепе, ты что, не понимаешь? То, что задержал, — молодец. Но вообще я тобой не доволен, имей в виду. Ты что-то странные порядки стал вводить, дорогой мой, — отрывисто продолжал Дробышев. — Почему мне не докладываешь немедленно? Почему не составляешь протоколов? Почему водишь задержанных прямо к директору? Ты что, инструкций не знаешь?

Перепелкин счел за лучшее молча выдержать этот натиск. О личном распоряжении Свекловишникова он предпочитал не рассказывать. Вообще с Дробышевым связываться было опасно.

— И потом, — не унимался Дробышев, — ты зачем народу сказал, что идет выборочная проверка? Я ее объявлял? Зачем же брехать? Не нравится мне все это.

Перепелкин виновато молчал.

Среди дня в кабинете главного инженера зазвонил телефон. Плышевский снял трубку.

— Это меховая фабрика? — услышал он молодой, уверенный голос. — Мне нужен главный инженер товарищ Плышевский.

— Я самый. С кем имею честь?

— С вами говорят из МУРа. Оперативный уполномоченный лейтенант милиции Козин. Мы получили ваше письмо. По этому поводу необходимо встретиться и поговорить.

— С огромным удовольствием. Это нас очень волнует.

— Ну, что касается нас, то мы не такие впечатлительные. Но нас это, не скрою, заинтересовало. Так что, с вашего позволения, я завтра в шестнадцать ноль-ноль приеду к вам на фабрику. Побеседую с вами и, если найду нужным, то и с другими работниками.

— Пожалуйста, пожалуйста.

— Итак, до завтра.

Плышевский медленно повесил трубку, задумался, потом встал, прошелся несколько раз из угла в угол по кабинету и отправился к Свекловишникову.

— Ну-с, Тихон Семенович, — сказал он, заходя и плотно прикрыв за собой дверь. — Мне сейчас звонили из МУРа. Завтра приедут. Итак, начинается. Держись, дорогуша.

ГЛАВА 4

«ВЕРЕВОЧКА» НАЧИНАЕТ ВИТЬСЯ

Михаил Козин выскочил из троллейбуса и по привычке посмотрел на большие электрические часы у входа на бульвар. Было без десяти десять. «Порядок, — подумал он, — явлюсь, как всегда, минута в минуту».

Утро выдалось ясное, морозное, на бледно-голубом небе ни облачка, под лучами солнца нестерпимо ярко, до боли в глазах, искрился снег. Кругом шумели трамваи, автобусы, троллейбусы; они тоже, словно умытые, сверкали на солнце красными, синими, желтыми, зелеными боками.

Михаил весело оглядел полную движения и суеты площадь.

Оттуда, где он стоял, хорошо был виден новый многоэтажный корпус управления. К нему свернул кремовый лимузин. «Начальство прибыло, — отметил Козин, — полковник Зотов». За первой машиной завернула вторая, и Михаил наметанным глазом определил: «Еще начальство, майор Гаранин. Точно сговорились».

Он быстро пересек площадь, вошел в подъезд и в конце короткого коридора первого этажа предъявил постовому удостоверение. Тот с улыбкой козырнул в ответ. «Узнавать стал», — удовлетворенно подумал Михаил, хотя ничего удивительного в этом не было: вот уже полгода, как он работал в МУРе.

У лифта Козин встретил старших оперуполномоченных из своего отдела — Сашу Лобанова и Виктора Воронцова. Они о чем-то оживленно спорили. Увидев подходившего Козина, Лобанов добродушно усмехнулся:

— Ага, слева по борту наш новый кадр, сам товарищ Козин. Гутен морген.

— Положим, не такой уж новый, — солидно возразил Михаил.

— А главное, подающий большие надежды, — насмешливо прибавил Воронцов. — Растущий, так сказать, товарищ.