Во всяком случае, так вырисовываются состояние души и мыслей великого реформатора Эфиопии, когда читаешь описания нравов и обычаев, бытовавших за частоколом императорской резиденции в Дэбрэ-Бырхане. Они удивительно напоминают те, что были описаны А. Булатовичем в Каффе, но уже в конце XIX века…

Белый цвет считался у средневековых амхара присущим цивилизации, христианству, аристократии. Поэтому высокий частокол вокруг увенчанного крестом дворца император приказал сделать таким, чтобы он издали сверкал белизной. Придворные и слуги, находившиеся за частоколом, обязаны были облачаться лишь в белоснежные одеяния.

Тем, кто наиболее близко и часто общался с Зэра-Яыкобом, строжайше возбранялось стричь волосы. Как и многие в сегодняшней Африке, император верил: отрезанные лохмы и космы, попадая в руки колдунов, дают им возможность оказывать влияние на судьбу и разум того, с чьей головы они упали. Днем и ночью, пишут упомянутые польские ученые, дабы отогнать злых духов, по дворцу, его дворам и парку кружили монахи, окропляя все вокруг святой водой.

Эту воду черпали из выкопанного по приказу Зэра-Яыкоба глубокого и широкого рва вокруг дворца, который служил еще одной линией обороны от «нечисти». Вода в него попадала по бамбуковым трубам с окрестных гор, где били горячие целебные источники, объявленные церковниками священными. Источники постоянно охранялись монахами, которые от сумерек до рассвета и от рассвета до сумерек били в барабаны и распевали псалмы, отгоняя злых духов. Нередко до обитателей Дэбрэ-Бырхана доносились и звуки гимна «Бог царствует», сочиненного самим императором.

Внутри дворцового комплекса, вокруг опочивальни Зэра-Яыкоба и его личной церкви Троицы со временем возник еще один белый частокол из тонких стволов священных олив. Скрываясь за ним, «Бог царствующий» направлялся на обедню. Никто не должен был видеть в это время царя, ибо его душа и мысли, «открывшиеся Богу», считались тогда особенно уязвимыми для влияния извне. «Языческие духи могут сидеть и на деревьях», — подсказал кто-то из придворных. Тогда опочивальня была соединена с церковью крытой галереей.

Рядом с царскими покоями разрешалось жить лишь высшему духовенству. Чуть поодаль находились казармы «гвардии Шоа» — своего рода царских опричников, набиравшихся, правда, из представителей наиболее знатных семей. Они получали во владение вновь завоеванные округа и пользовались особым расположением Зэра-Яыкоба. Поэтому они верой и правдой служили императору и его политике войны. Шоанцы круглосуточно несли караул у внешней стороны белой изгороди. Они же следили за группой царских факельщиков, которые от захода до восхода солнца освещали всю территорию вокруг дворца. Любого, кто приближался ко дворцу после того, как факелы были зажжены, шоанцы убивали без предупреждения.

В отдельном особняке, скорее напоминающем комфортабельную тюрьму, обитал ликэ-мэкуас — так называемый царский двойник. Это был внешне похожий на правителя человек, который во время военных действий, облачившись в императорские доспехи, должен был вводить в заблуждение врага, отвлекая его внимание от местонахождения царствующей особы. В мирные же дни, во время становившихся все более и более редкостными появлений Зэра-Яыкоба на народе, «двойник» должен был находиться рядом с ним, отводя от императора злые чары. Когда же ликэ-мэкуас был не занят, он пребывал под бдительной охраной шоанцев: кто знает, не взбредет ли ему в голову взять на себя роль императора в делах более серьезных?..

За шоанским лагерем располагались царские конюшни, также обнесенные непроницаемым для дурного глаза частоколом. Чуть поодаль — служебные помещения, склады и кухни. Безраздельно хозяйничал там вельможа с титулом лалибэльских царей — хадани. Одной из его главных обязанностей было «вкладывание пищи в рот царя». Как и многие священные правители Африки, эфиопские императоры не должны были касаться еды своими руками, особенно на глазах у подданных. Лишь в последние годы правления Зэра-Яыкоба, после того как один из хадани был уличен в попытке подсунуть императору в пищу крохотный изумрудик, ассоциирующийся у амхара с божеством Десак, влиятельная должность хадани была упразднена. Функцию кормилицы взяла на себя одна из царских жен, Фыре-Марьям. Следить за нею было поручено другой, самой любимой жене царя — Ылени (Елене). Она же рассаживала гостей на званых обедах, заботясь о том, чтобы один и тот же человек постоянно не сидел на одном и том же кресле и, следовательно, «не мог с него оказывать длительного влияния на царя». У многих африканских народов существует мнение: гипнотическое воздействие тем сильнее, чем дольше оно оказывается с одного места, под одним и тем же углом зрения, в одном направлении. Попытка навязать с помощью гипноза свои волю и мысли во многом теряет смысл, если она не будет повторена в тех же условиях, как и в первом случае.

Когда в 1468 году Зэра-Яыкоб умер с книгой в руках, по Шоа, а затем по всей Эфиопии поползли слухи: великий император усидел на своем троне, как никто, долго (целых 34 года) потому, что не закрывал дорогу африканской обрядности в христианскую церковь. То ли из-за боязни выходить за пределы дворца, то ли потому, что в Эфиопии действительно наступила пора стабильности, но Зэра-Яыкоб стал первым в истории страны правителем, кто порвал с традицией «странствующих царей» и целых 14 лет почти безвыездно провел в Дэбрэ-Бырхане. Он оставил своим наследникам объединенную страну с централизованной властью. И кто знает, как сложилась бы судьба Эфиопии в следующие для нее тяжелейшие годы, не будь этого наследства?..

Глава сорок вторая

Ислам наступает. — Горный рельеф на страже независимости. — Деревни-крепости на вершине «амба». — Политика изоляционизма ведет к отсталости. — «В Европу прорубить окно» поручено армянину Матвею. — Первые португальцы воздают должное организации и богатству «страны ныгусэ». — Мусульмане в харэрском «предбрюшье» христианской империи. — Султан Ахмед по прозвищу Левша начинает Тридцатилетнюю войну. — Культурные ценности в огне. — Легенда о том, как всего лишь одна женщина изгнала Левшу из Лалибэлы

Со всех сторон горное царство продолжали теснить мусульмане. Лишь используя выгоды особенностей рельефа Эфиопии, превращающих каждое расположенное на горе селение в неприступную крепость, царским копейщикам и лучникам все еще удавалось сдерживать экспансию соседних султанатов, постепенно обзаводившихся огнестрельным оружием.

Эфиопские хроники сохранили подробности сражений тех лет. В одной из них рассказывается, как 30 лучников, завидев вражеское войско, решили пропустить его на узкую, извивающуюся над отвесным обрывом тропинку, поднимающуюся вверх. Прекрасно зная местность, эфиопские солдаты точно рассчитали, где и когда неприятельские солдаты, преодолевая крутизну, вытянутся цепочкой. Пять лучников засели на самом верху, за скалами, десять спрятались в лесу над обрывом посреди подъема, пятнадцать — прикрывали путь вниз, к отступлению. Когда стрелы эфиопов обрушились на головные отряды кавалерии мусульман, среди них началась паника. Бросившись обратно, вниз, они начали на узкой тропе сбивать с ног, сталкивать в обрыв сзади идущих пеших. «Стрелы не убивали, люди губили сами себя», — пишет летописец. Мало кому удалось прорваться вниз. Но и там шквальный поток стрел лучников, на помощь которым подоспели крестьяне из соседней деревни, не дал спастись почти никому. Около двух тысяч солдат потерял в тот день неприятель.

В другой хронике рассказывается, как мусульманское войско решило осадой взять большую деревню на вершине амба — одной из столовых гор, очень характерных для рельефа Эфиопии. Неприятель перекрыл все спуски и подъемы на гору, надеясь, что голод и жажда заставят крестьян сдаться. Не учтено было одно: вершины амба, как и повсюду в Эфиопии, обрабатывались под поля зерновых, запасов дождевой воды хватало от сезона до сезона, и поэтому деревня эта, как и большинство других, представляла собой естественную крепость. Более трех месяцев длилась осада, затем подоспевший отряд царской армии отогнал противника. Отступая, предводитель мусульман узнал от взятого в плен языка, что в несдавшейся деревне находились лишь женщины и дети. Вся мужская часть ее населения еще задолго до начала осады ушла воевать. «Женщины победили меня», — заключил предводитель и, не снеся подобного, оскорбительного для мусульманина поражения, покончил с собой.