Она вышла за дверь, оставила ее открытой. Кристиан вышел за Мэдди. Когда они проходили мимо одной из комнат, мужчина, находившийся там, что-то сердито забормотал и стал тянуться к Мэдди через железные прутья. Но она уже прошла вперед, и человек схватился за руку Кристиана. Пальцы сумасшедшего сначала отпустили его, поглаживая и нервно подергивая. Безумное выражение лица у мужчины сменилось замешательством, как будто он не понимал, что происходит. Волосы у мужчины были причесаны только с одной стороны, а с другой дико торчали вверх.

Кристиан не понимал, что этот человек начал тихо шептать. Его бессмысленные глаза уставились в глаза герцога. Буря, безжизненная и живая одновременно. Кристиан не мог отвести от него глаз. Выглядеть, как этот? Этот?

Он ужаснулся. Не этот… Нет!

Кристиан смущенно посмотрел на Мэдди и отдернул руки. Он хотел сказать ей, заставить понять, что он не безумный. Но ничего не выходило. Ни тех искаженных слогов, которых он добился недавно. Ни даже простого подражания тому, что он слышал. Все покинуло его. Все, что начало возвращаться. Когда Мэдди говорила, ее слова казались бессмыслицей: путаница звуков.

Не безумен! Нет! Нет! Нет!

Кристиан не мог двинуться с места. Она что-то говорила. Он ничего не понял. Он только знал, что ему пришлось подавить ощущение безумия внутри себя. Надо вести себя нормально. Необходимо. Надо. Это было в тот момент самым решающим в творении Бога — он должен был пойти вперед по коридору, спокойный и разумный в своих действиях.

Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других сторон. Теорема дала ему силы. Он был нормальным. Он был самим собой. Он шел с ней навестить ее отца.

Сумма квадратов проекций плоской фигуры на три взаимно перпендикулярные плоскости равна квадрату площади фигуры.

Он мог спокойно идти вперед. Кроме проекций, он думал и о своем увлечении: воображаемой геометрии за пределами Евклида.

Через точку С, лежащую вне линии АВ может быть проведена в этой плоскости более чем одна линия, не пересекающаяся с АВ. Она существовала: логическая геометрия, которая описывала свойства физического пространства, построенного в прямом противоречии с постулатом параллельности. Евклидова аксиома о параллелях не выдерживала, хотя математики пытались найти ее строгое доказательство со времен древних греков. Он знал людей, гораздо более безумных, чем он, людей, которые всю жизнь искали неопровержимые доказательства, губили себя, свои семьи, свое здоровье. Более мудрые отказывались от поисков, а они с Тиммсом вернулись к этому и нашли ответ в обратном. Он вспомнил что-то, что-то на краю большого смятения… Дождь. Небо темное. Звук… Гром! Он помнил лица, соединенные ладони, движущийся… Звук, звук соединенных ладоней… Ладоней. Аналитическое Общество…

Тиммс. Статья. Да. Да.

Тиммс. Кристиан обнаружил, что он в состоянии двигаться. Он легко отошел от комнаты безумца. Он владел собой, проходя вниз по лестнице роскошного загородного дома. Тиммс поймет. Кристиан шел увидеться с ним.

— Папа, он здесь. Герцог.

Мэдди закрыла дверь гостиной. Жерво быстро прошел к креслу Тиммса и посмотрел на рассыпанные на столе деревянные буквы и цифры. Герцог пристально разглядывал точное расположение тригонометрического уравнения. Он схватил руку отца Мэдди.

— Друг мой! — Тиммс улыбнулся с глубокой теплотой, которая заставила что-то измениться в лице Кристиана. — Я мучительно скучал по тебе.

Герцог встал на колени и прижал руку старика к своему лбу. Тиммс повернул лицо к Кристиану и свободной рукой погладил его по голове.

— Друг мой! — повторял он.

Жерво издал неясный гортанный звук, низкое ворчание, которое так или иначе передало больше любви и удовольствия, чем любые слова, которые Мэдди когда-либо слышала. Он открыл глаза, встал и, выпустив руку ее отца, коснулся деревянной формулы. Его указательный палец гладил цифры. Кристиан произнес.

— Тангенс половины пограничного угла пи X здесь, отрицательный показатель степени, — Он положил знак минус. — Да? — И посмотрел на Тиммса.

Он немедленно нащупал резные символы.

— Да. Я согласен. Вычислите для единицы «X». — Кристиан молчал несколько мгновений, изучая таблицу.

— Пограничный угол. Сорок. Двадцать четыре. — Он внимательно посмотрел на Тиммса. — Для статьи?

— Па… — стиснул зубы Жерво. — Пах-х. — Он оттолкнулся от стола и стал вымеривать шагами комнату. — Да, да. Пах-х…

— «X» равен одному, — невозмутимо проговорил отец Мэдди. — Я все подсчитаю на бумаге.

Жерво остановился возле окна. За стеклом тени облаков мерно пересекали подъездную аллею и газон. Они накатились на лицо Жерво и схлынули. Непонятно, на что смотрит Кристиан: на небо или на тени.

Он бросил короткий взгляд на Мэдди, затем снова прошелся по комнате, стараясь не отдаляться от стола, словно он его притягивал. Затем снова остановился перед тригонометрическим уравнением.

— Рассчитайте в физическом пространстве. Не теоретическом, а физическом.

— На каком примере? Расстояния слишком велики.

Жерво попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Он прошел к окну и вскинул руку, показывая на что-то за стеклом и одновременно разглядывая Мэдди.

— Небо? — спросила она. Он резко кивнул.

— Небо. Темное.

— А, — понял ее отец. — Значит, звезды?

— Звезды, — подтвердил Кристиан.

Лапласова «Небесная механика» на французском, Гауссова «Теория мотуо на латыни, со ссылками к Кеплеровой „Астрономии нова“ и Ньютоновым „Принципам“… Мэдди провела за книгами отца все утро, сидя за столом и склоняясь головой то над одной из них, то над другой. Жерво, похоже, не мог прочитать слов, но различал цифры и математические уравнения, был в состоянии даже воспроизвести их, если бы хотел. Но, судя по всему, ему больше нравилось забирать очередной томик у нее из рук, нетерпеливо пролистывать его в поисках нужных таблиц, затем возвращать ей книгу, чтобы она громко читала их. Потом они с Тиммсом сопоставляли, составляли и переделывали уравнения звездного параллакса, горячо спорили об уместности оглашения величин расстояний, которые обещали оказаться просто абсурдно огромными.

Ее отец стоял на консервативной точке зрения и утверждал, что они навлекут на себя град насмешек, если будут настаивать на таких немыслимых цифрах. Когда наступала очередь Жерво выдвинуть свой аргумент, он просто колотил кулаком по столу, от чего символы подпрыгивали и едва не рушили всю картину. Не нужно быть именитым предсказателем, чтобы догадаться, кто становился победителем в споре..

Через час Мэдди ошиблась, предположив, что ему хочется прогуляться на свежем воздухе. На высказанное предположение она получила только грустный вздох от своего отца, что следовало расценивать как отказ. Что же касается самого Жерво, то, насколько она поняла, в его взгляде больше всего было насмешки и скепсиса. Указательным пальцем правой руки он повелительно ткнул в раскрытую книгу Гаусса, лежавшую у нее на коленях. Мэдди опустила голову и продолжила чтение вслух.

Когда в комнате появилась служанка и принесла завтрак для ее отца, мужчины уже прошли начальную стадию дискуссии и были погружены в арифметические вычисления. Сначала они не обратили на принесенный поднос никакого внимания. Потом, однако, герцог отделил ровно половину порции, сел за стол и начал есть, не прекращая оперировать астрономическими квадратами астрономических величин.

Мэдди беспомощно взглянула на служанку и распорядилась, чтобы ей тоже принесли поесть. И Кристиану, конечно…

Она съела свою порцию, устремив неподвижный взгляд в книгу. Попалось трудное место. Жерво, по-видимому, уже здорово надоело вертеть деревяшками, и он уже несколько раз просил у Мэдди ручку. Но она делала вид, что не понимает, о чем речь. Мэдди все время помнила наставления кузена Эдвардса, считавшего, что Жерво не стоит брать в руки пишущий или чертежный инструмент. Впрочем, ей казалось, что она немного переборщила с деревянными символами. С опаской Мэдди отмечала, что движения Кристиана становятся все более резкими. Создавалось впечатление, что ему противно даже глядеть на деревянные цифры. Он держал голову, чуть склонив ее в сторону и сосредоточенно маневрируя деревяшками на столе, то зловеще хмурился, то вовсе закрывал глаза. Он поднимал одну из цифр, напряженно перебирал ее в руке и только после длинной паузы вновь клал на стол.