"Ви-эллийский правитель не знает истинного количества сартрских солдат?"

"Это будет сюрпризом для всего Аспергера".

В голосе Вильковеста слышалось довольство, и волосы на голове Дагара зашевелились.

"Они все знают лишь то, что лежит на поверхности, — продолжил колдун, — истинный смысл доступен лишь мне. Я король в этой игре, я переставляю фигуры так, как заблагорассудится, и никто не сможет меня остановить. Объединения королевств, которого так жаждет Фархат, не будет, будет порабощение. Я займу трон, а все остальные искупаются в пыли. Весь человеческий мир будет принадлежать мне, а с помощью полукровки, со временем я займу и Ил’лэрию. Эльфы подчинятся моей воле, иначе я залью их страну их же кровью".

"Ты недооцениваешь старший народ", — выдохнул дракон.

"Это ты недооцениваешь мою силу. Я вижу события на десять ходов вперед. Это я нашел полукровку, который станет следующим правителем старшего народа. Это я нашел эльфа, в чьих жилах хоть и нет крови хомо обыкновениус, но чья душа так же грязна, а помыслы так же уродливы. Это я заставил его выступить против людей и развязал войну. Я знаю, что будет дальше, я сам это спланировал, и никто не сможет меня остановить. Когда сартрские войска соединятся, начнется война, самая длительная и ужасная война тысячелетия. Люди будут умирать сотнями, тысячами, и когда в их легких останется место лишь для мольбы о помощи, я прикажу им подчиниться, и восстановлю мир. Я сяду на трон, и буду править всем Аспергером".

Вильковест говорил что-то еще, но его голос стал тише, а потом и вовсе пропал. Ощущение присутствия постороннего исчезло, зато появился озноб. Дагар поднялся со своего тюфяка и посмотрел в сторону кареты, где допоздна заговорились Элиот и его величество Фархат. Сартрский правитель хотел объединить королевства, чтобы сесть на трон, но он не знает, что является такой же игрушкой, как и все остальные в странной и страшной игре колдуна. Вильковеста следовало остановить. Любой ценой. И, кажется, Дагар знает, у кого есть шанс убить первого дрессировщика драконов.

После обеда Янек стал свидетелем необыкновенного зрелища.

"Нам придется сделать большой крюк, — предупредил Эргхарг своего седока. — Дальше начинается территория Ил’лэрии, а старший народ не жалует истинно свободных и хомо обыкновениус, без разрешения вторгшихся на их территорию".

"Эльфы смотрят в небо чаще людей?"

"Да, но дело не в этом. Нам придется спускаться, чтобы переночевать, поохотиться, отдохнуть, напиться… удовлетворение этих потребностей никто не отменял. Меня не поймают, но если обнаружат тебя, бросят в подземелье".

"Неприятности с эльфами нам не нужны, — согласился луноликий. — Каков маршрут?"

"Полетим на юго-восток, по границе Ви-Элле, потом к границе О-шо и обогнем Ил’лэрию".

"Я невольно чувствую себя обузой, — признался Янек. — Без меня ты летел бы напрямик".

"Отбрось это человеческое чувство, — посоветовал истинно свободный. — К тому же без тебя я бы ехал в клетке по миловийской степи. Ты — мой шанс что-то изменить. Изменить что-то очень важное".

Эргхарг замолчал. Янеку хотелось спросить о том, какое желание хочет загадать дракон, когда они прилетят к волшебному ключу, но не стал — чувствовал, что истинно свободный не ответит. Время открывать все тайны еще не пришло, хотя и подступило очень близко. Луноликий чувствовал его пульсацию в последнее время очень отчетливо.

Оказывается, время нельзя изобразить линией. Раньше, когда Янек был простым хомо обыкновениус, оно казалось ему змеей, медленной, едва ползущей, но всегда прямой, имеющей определенное начало и конец. Теперь время представлялось ему огромной всепоглощающей сферой, наполненной неведомым веществом. Сфера пульсировала, вздрагивала, иногда съеживалась, и тогда живущим внутри нее казалось, будто время движется быстрее или напротив, замедляет ход. Внутри сферы нет прямых линий, и будь хомо обыкновениус немного умнее, они догадались бы, как использовать эту кривизну.

Представления о земле тоже претерпели изменения. До первого полета Миловия казалась Янеку огромной, а Аспергер практически бесконечным, теперь размеры изменились. Больше не нужно считать расстояние днями пути, только днями полета, а это приблизило друг к другу не только города, но и соседние королевства. Вместе с тем возросло и нетерпение. На земле Янек чувствовал себя букашкой, все время торопился вернуться обратно в небо, а под облаками желал лететь еще быстрее, все острее ощущая собственную медлительность.

Луноликий мечтал приблизиться к дракону как можно ближе: по умению рассуждать, по способности видеть истинную суть вещей и замечать то, что не замечают хомо обыкновениус, по скорости реакции и умению владеть огнем. Первое, второе и третье от Янека практически не зависело, зато магия давалась ему легко. В первую же ночь после того, как они с Эргхаргом отправились в свободный полет, избавившись от обузы в виде кибитки и Дагара, молодой человек начал тренировки. Он не хотел выдыхать огонь, как дракон, но хотел, чтобы пламя было ему столь же послушно и не обжигало.

Истинно свободный не мешал своему луноликому и даже давал советы, хотя Янек и чувствовал со стороны дракона тончайшие нити ревности, скользящие во внутреннем фоне Эргхарга. Дракон прятал их, но не достаточно глубоко, чтобы стремительными темпами развивающееся чутье луноликого не могло их обнаружить.

"Когда-нибудь ты превзойдешь в магии самих эльфов", — пообещал истинно свободный, и Янек удвоил старания.

Именно во время занятий магией однажды вечером молодой человек и стал свидетелем необыкновенного зрелища. Он сидел на спине Эргхарга и пытался заставить огонь, сочащийся из пальцев, превратиться в тонкие нити, чтобы потом соткать из них огненную сеть, которую можно будет набросить на оленя или медведя. Управление движением огня казалось Янеку самой сложной задачей, но, как гласит древняя драконья мудрость, существование невозможного невозможно, а существующее преодолимо. Поэтому луноликий вновь и вновь заставлял огонь изгибаться то вправо, то влево, сопротивляясь встречному ветру.

Риск опалить волосы был велик, но тем увереннее чувствовал себя луноликий. Он посылал огонь вперед себя, все больше его истончая и уплотняя. Пламя слушалось, но то и дело норовило обжечь хозяина, поэтому Янек сосредоточил все силы на том, чтобы не выпустить огонь из-под контроля. Желто-оранжевый монстр потрескивал, будто жевал древесину, и тихонько гудел. Огненные веревки постепенно превращались в нити, и складывались в непослушные петли. Янек прикусил губу от напряжения, заставляя пламя делать то, что от него требуют, в момент наивысшего сосредоточения он сжал зубы слишком сильно, на языке появился привкус меди. В это же мгновение огненная сеть потускнела, превратившись в серебро, и стала прозрачной. Луноликий вздрогнул, пытаясь вернуть контроль над пламенем, и увидел землю.

На границе О-шо и Ил’лэрии не было защитных сооружений, только охранные посты и сторожевые башни. Люди не боялись эльфов, старший народ никогда не нападал первым. Землю же старшего народа защищала магия и граница определялась условно по неширокой реке, протекающей на дне оврага. Территория О-шо в этом мете была пустынна, до ближайшего крупного города — несколько дней пути, а единственная деревня опасности не представляла. На стороны Ил’лэрии в этом месте по границе и вовсе тянулся лес.

По всем законам местность должна была быть пустынной, но внизу, на территории О-шо толпились сотни людей. На краю огромного оврага, тянущегося в длину, наверное, на тысячу тереллов, велось строительство. Хомо обыкновениус копошились даже теперь, когда достаточно стемнело, они водружали катапульты, точнее, уже заканчивали это делать.

От удивления Янек опустил руки, и серебряная паутина замершего огня полетела в лицо молодого человека. Эргхарг поднырнул под нее, но одна нить все же задела луноликого за плечо. Материя рубахи задымилась, к телу словно прижали раскаленный прут, кожа оплавилась, обнажая мышцу, и Янек стиснул зубы, пытаясь сдержать крик. Он не хотел, чтобы люди внизу его увидели.