Так возникло половинчатое решение — временно назначить Земскова начальником штаба дивизиона. Эта должность соответствовала его капитанскому званию. Внешне все обстояло вполне благополучно, но каждый человек в полку — от рядового бойца до самого Арсеньева — понимал нелепость такого решения. Каждому было ясно, что, как только начнётся наступление, Земсков снова окажется в разведке. Яновский не стал дожидаться приказа о наступлении. В первый же день своего пребывания в полку он успел побывать во всех подразделениях. Яновский смотрел и слушал, почти не задавая вопросов. На огневой позиции третьего дивизиона Яновский увидел Земскова. Батарея только что дала залп. Земсков официально доложил об этом. Яновский крепко потряс ему руку:

— Слыхал о твоих делах под Гойтхом. И письмо из госпиталя получил. А почему про орден не написал?

— Я и сам не знал, товарищ гвардии майор.

— Вот видишь, приходится с опозданием тебя поздравлять. Значит, дивизионом заправляешь? — Яновский ждал хотя бы намёка на жалобу, но Земсков не собирался ни на что жаловаться.

— Я думаю, мне полезно послужить в дивизионе, — просто ответил он, — правда, действия здесь очень ограничены, но все-таки многому можно научиться.

Земсков выглядел измождённым, как после тяжёлой болезни или долгих, непрерывных боев. Зоркий глаз Яновского отметил на его лице морщинки, которых раньше не было, усталое выражение глаз. Ясно было, что за последнее время Земсков пережил и передумал немало. Яновский поговорил с ним о делах дивизиона, заглянул в блиндажи:

— Грязно живёте. И народ у вас приуныл.

Вблизи разорвался снаряд, потом ещё один.

— Разрешите посмотреть, нет ли потерь? — спросил Земсков. Они вышли вдвоём из блиндажа.

— Что думаешь делать дальше? — неожиданно спросил Яновский. — Вижу, неважное у тебя самочувствие.

Земсков свернул цигарку:

— Разрешите курить, товарищ майор? Что ж делать? Служить, воевать. Самочувствие моё не может влиять на службу. Пока есть время, готовлю в дивизионе группу разведчиков. Попались очень способные ребята. Ну, и сверх того дела хватает. Правильно заметили, товарищ майор, — грязи по уши. Хорошо бы устроить всеобщую чистку, выгрести весь зимний хлам, выжечь всю дрянь, чтобы к наступлению было все по-морскому.

Яновский положил руку на плечо молодого офицера:

— Правильно действуешь, Земсков, очень правильно. А чистку от хлама мы уже начали, только не сразу все выгребешь, — он улыбнулся и добавил. — Завтра прибудет в полк дезинфекционная станция. Я договорился в армии.

Из дивизиона начальник политотдела направился прямо к командиру полка.

— Ну, какие впечатления? — спросил Арсеньев.

— У Николаева — порядок. Жаль, Шацкого нет, но он, говорят, не тяжело ранен.

— Поправится. А в других местах как?

— Сорокин слабоват — штабной работник. Трудно ему на дивизионе.

— Знаю. Лучше Пономарёва для третьего дивизиона не придумаешь.

— Так и отправить его назад в дивизион! Думаешь, Ермольченко не справится?

— С чем?

— С обязанностями ПНШ-1. Я говорил о нем с Назаренко. Очень хорошо отзывается генерал.

Арсеньев пристально смотрел на Яновского. В душе командира полка шла борьба. Он думал, начальник политотдела скажет сейчас об остающейся свободной должности начальника полковой разведки, но Яновский заговорил о завтрашней бане:

— Доктор считает — простудим людей с этим купаньем на открытом воздухе. Как ты полагаешь?

— Полагаю — глупости. Не такое переносили.

Яновский лёг спать в блиндаже Арсеньева. Ведь раньше они всегда были вместе. Погасили свет. Два малиновых огонька то вспыхивали, то гасли в углах просторного блиндажа. Арсеньев крепко затянулся и погасил окурок о сырую стену:

— Хорошие привёз папиросы. Настоящий «Казбек». Тут нам Военторг забросил ереванские. Тоже «Казбек», да не то. Все должно быть настоящим, Владимир Яковлевич. Не люблю эрзацев.

— Как тебе сказать, Сергей Петрович. Иногда ненастоящее становится настоящим. Вот в третьем дивизионе — Сорокин мне говорил — разведка была слабенькая, а теперь как будто ничего. Земсков с ними целые дни лазит по горам. Даже в расположение противника пробирались. Думаю, будет толк.

Арсеньев поморщился при упоминании имени Земскова, нащупал в темноте коробку, щёлкнул зажигалкой:

— Пожалуй, вернём Земскова в полковую разведку. Сколько же можно передавать опыт в дивизионе? Здесь он больше нужен.

Яновский сдержал улыбку, хотя в темноте она все равно не была видна:

— Смотри, Сергей Петрович, тебе яснее. Я ведь все-таки оторвался от части. Ну, а насчёт Ермольченко генерал очень высокого мнения. Он, безусловно, справится с работой первого помощника начальника штаба.

На этом и порешили.

4. БАНЯ

Утром приехал в полк долгожданный гость — неуклюжий чёрный фургон с прицепом. Два дня пробивался он через Кабардинский перевал и привёз — не снаряды и не оружие, даже не пищу и не одежду. В фургоне находилось то, что было сейчас не менее нужным, чем хлеб и снаряды. По всем подразделениям раздались зычные выкрики вахтенных: «Батарея! Приготовиться к бане!»

На берегу Абина в больших котлах клокотал кипяток. Его черпали вёдрами и котелками, отворачивая лицо от горячего пара. Пар валил и от разгорячённых голых тел. Снег таял под чёрными пятками. Холод и жар смешивались в этом необычайном купанье, сдирая с кожи ненавистную шапсугскую грязь. Пламя из-под котлов норовило лизнуть босые ноги. Потоки горячей воды из высоко поднятых вёдер обрушивались на головы и спины. Матросы тёрли друг друга рогожными мочалками чуть что не до крови. Среди общего крика и шипения пара раздавались оглушительные шлёпки по голому телу.

— Давай, давай кипяточку!

— Тащи сюда воды!

— А ну, хлопцы, поддай пару!

Кто-то из озорства окатил Бодрова ледяной водой прямо из Абина. У здоровяка на миг захватило дыхание. Он побагровел от ног до затылка, но тут же, набрав воздуха в свои громадные лёгкие, гаркнул:

— Давай ещё!

На этот раз его окатили чуть ли не кипятком. Бодров схватил в охапку обидчика и понёс его на руках к Абину, намереваясь выкупать там по-настоящему. Только вмешательство доктора предотвратило эту ужасную месть.

Доктор в своей мешковатой шинели и треухе ходил вокруг костров, ужасаясь и восхищаясь. Впервые в жизни он видел такое купанье. Он не сомневался, что кого-нибудь придётся спасать, и поэтому захватил с собой все необходимое для оказания неотложной помощи. Но очень скоро доктор убедился, что бойцы чувствуют себя отлично и в его присутствии нет совершенно никакой необходимости.

— Уверяю вас, не будет не только пневмонии, но ни единого насморка, — сказал доктору инженер-капитан Ропак.

Врач согласился. Осторожно лавируя среди голых тел, он отправился восвояси. За ним семенила новая медсестра с санитарной сумкой через плечо. Вначале она прикрывала глаза ладонью, потом поняла, что никто не обращает на неё ни малейшего внимания, и даже возмутилась:

— Вот ненормальные! Совсем ошалели от радости!

У костров возились «банщики». В засаленных телогрейках, с закопчёнными липами, они напоминали чертей в аду, а весёлые «грешники», окатив себя в последний раз водой, бежали к фургону, где уже выстроилась голая очередь за чистым бельём и продезинфицированным обмундированием. «Черти» в свою очередь превращались в грешников. Тут же они скидывали одежду и, поёживаясь, приступали к мытью. Но после первого же ведра горячей воды от них тоже начинал валить пар, и снова раздавались радостные крики:

— Давай, давай! Тащи воду! Три посильнее!

А мартовское солнце светило в глаза, заливая всю эту кутерьму тёплыми весенними лучами. До самого вечера батарея за батареей сменяли друг друга на берегу Абина. Тем временем в блиндажах, землянках и хатах тоже шла генеральная мойка. Под руководством сердитой пожилой женщины — хозяйки чёрного фургона — выволакивали накопившийся за зиму хлам. Что не нужно, тут же швыряли в костры, а нужное тащили в дезинфекционную камеру. Запахи креозота, керосина, формалина гнали из щелей всякую нечисть. Мелькали веники и самодельные швабры. Даже очередной артобстрел не прекратил этой прозаической работы, которую все выполняли с великим старанием.