— Что? — спросила девушка с разинутым ртом от удивления. — Ты?

— И тебе доброе утро, — сказал я. Класс. Её мама не сказала о том, кто будет сиделкой. Просто супер. Кажется, моя работа будет очень интересной и весёлой. Что-то точно наклёвывается.

— Мама тебе не сказала? — спросил я, когда уже разделся и помыл руки.

— Нет. Она просто сказала, что сегодня утром придёт сиделка. Уверила меня, что она мне точно понравится. Однако в этом она не соврала, — сказала Маша, усмехаясь.

— Ох, за что мне всё это?

— Да ты не переживай, я ведь не капризная, ты же знаешь.

— Ну ладно, ты завтракала? — спросил я, не позволяя зайти разговору в русло её внешности и красоты.

— И даже не спросишь про шрам? — спросила Маша, отведя взгляд. Да, шрам. Весьма глубокая отметина на левой щеке, которая проходит через глаз.

— Ну, — замялся я, — ты теперь похожа на Цири[12].

— Ха, ну да, — сказала Маша с доброй усмешкой.

— А вообще меня мало интересует твоя внешняя красота. Я знаю твою внутреннюю «красоту». Так что может хоть теперь эти две красоты немного сблизились.

— Да, наверное, — тихо сказала Маша.

— Ладно, проехали. Я тут как сиделка, а не как бывший. Так что извини, не нужно было это говорить. Так что насчёт завтрака? Ты кушала?

— Нет. Мама сказала, что покормит сиделка. Она сама покушает на работе, времени на готовку совсем не было. Но в магазин сейчас идти не надо. Там в шкафчике над раковиной коробка овсяной каши. Сваришь?

— Да без «б». Сейчас всё сделаю, — сказал я и отправился на кухню. Так, что тут у нас? Ага, овсяная каша с кусочками фруктов и ягод. Отлично, сам часто такую ем. Ещё и нафасована в пакеты, что очень удобно. Так, заливаем водой, ставим на медленный огонь, мешаем, через 5 минут добавить молока, и после варить ещё две минуты, после чего выключить, закрыть кастрюлю крышкой и дать остыть. Готово.

— Ну что там? — спросила Маша из своей комнаты.

— Всё отлично, сейчас накладываю и несу, — ответил я и пошёл с тарелкой каши в комнату девушки. — Вот, кушать подано.

— Что ты сейчас сделал? — недоумевая спросила меня Маша.

— Тебе весь процесс описать?

— Да.

— Эм, ну я сварил кашу и принёс её тебе, а затем поставил на тумбочку рядом с твоей кроватью. А что не так?

— Вань, ты мои руки видел?

— Ну, я знаю, что они у тебя сломаны, но я как-то…

— Вань, у меня свободны лишь первые фаланги пальцев. Благо с их помощью я могу перелистывать страницы в книге.

— И что ты мне предлагаешь? Кормить тебя? — краснея спросил я.

— А в чём проблема? Раньше для нас это не было проблемой, и мы с удовольствием кормили друг друга с ложечки.

— То было как раз-таки раньше. Тогда я любил тебя, — тихо сказал я. — Чёрт, хватит уже предаваться ностальгии. Если тебе не повезло с Димой или как там его, и ты сейчас жалеешь о том, что бросила меня, то мне плевать.

— Хорошо. А сейчас что?

— Ты это о чём?

— Ты только что сказал, что тогда любил меня. А что ты чувствуешь сейчас?

— Ты серьёзно? Что я чувствую к тебе сейчас? А как ты сама думаешь? Почти четыре года… А ты всё та же, дёргаешь за ниточки моей души. Маша, я любил тебя. Наверное, твоя чёрствая душа никогда не поймёт, насколько ты была дорога мне. Год с тобой — самый счастливый год в моей жизни. Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как с тобой. Держать тебя за руку, тонуть в твоих зелёных глазах. Целовать твои тонкие губки, жить полной жизнью, и быть благодарным судьбе за то, что ты так удачно подвернула свою ногу. Но тебе этого не понять. Для тебя ведь всё это было игрой. Это ведь даже предательством нельзя назвать. Просто игра, в которой ты меня перехитрила. У меня не было возможности тебя похвалить. Ведь я когда-то хотел так же как ты, разрушать чужие жизни, издеваться над людьми, причинять им боль. Ха, я рассчитывал, что увлечение нацизмом мне в этом поможет. Но урок жестокости мне преподнёс не Гитлер, а ты. Кто бы мог подумать. Но видимо я оказался плохим учеником, раз пришёл к тебе и не поправил подушку. Ну, знаешь, чтобы подушка оказалась сверху. Да, куда-то меня не туда понесло. Не обращай внимания, это всё неудачные шутки. А может я наоборот верно усвоил урок, и понял, что нельзя быть такой стервой, как ты. Я не знаю. Я вообще нихрена не знаю. Ты хотела знать, что я чувствую к тебе сейчас? Ненависть. И презрение. И чутка жалости из-за того, что с тобой случилось. Да, ты не поверишь, мне жаль тебя. Не все ведь люди такие, как ты. Ненавижу тебя.

— Хорошо, — тихо сказала Маша, и на её глаза стали наворачиваться слёзы, — я тоже.

— Что? — спросил я.

Осознание того, что она ненавидит меня, шарахнуло покрепче любой водки. За что? Я полностью отдавался ей. Я был всегда верен ей. Да и получается так, что верен до сих пор. Ведь Маша до сих пор для меня первая и единственная. А она ненавидит меня, хотя это она предала меня. Что за фигня? Чёрт, да она же плачет!

— Эй, Маш, ну хватит. Извини меня, я сказал то, что не должен был говорить. Прости меня. Я придурок, — сказал я, но она никак не успокаивалась, а я чувствовал вину, так что решил обнять её. — Извини, я полный придурок.

— Да что ты всё извиняешься? Мы же так, всего лишь едва знакомые люди, — сказала тихо мне в плечо Маша. Я её отпустил, а она слегка улыбалась сквозь заплаканное лицо.

— Ты же знаешь, что это неправда, — сказал я с улыбкой.

— Тогда почему так сказал?

— Слушай, давай с этим заканчивать. Мы же вроде договорились?

— Это ты начал, — сказала, улыбаясь Маша.

— Ладно, я рад, что ты вновь начала улыбаться. Ну что, как насчёт завтрака? Я покормлю.

— Ну, раз так, то я с удовольствием.

— Только нужно кое-что уладить, — сказал я и уловил вопросительный взгляд девушки. — Нужно привести тебя в порядок. Только скажи мне каким полотенцем, а то я же не знаю.

— У нас как бы нет полотенец для слёз. Ручкой?

— Ай ладно, я просто боюсь долго проискать полотенце, а там уже и каша остынет, — сказал я и потянулся к Маше. — Ты можешь закрыть глаза.

— Это вопрос?

— Нет. Просто предложение.

— В таком случае я его приму.

Тогда я притянулся к Маше. И всё как тогда. В день нашего знакомства. Эти зелёные глаза, полные боли и надежды. На тротуаре ей было больно, но в больнице они были полны надежды. Надежды на то, что я, её рыцарь, смогу пробиться через орды монстров и прочих врагов для того, чтобы ей, принцессе, помогли. А была ли она принцессой? И был ли я рыцарем? Не знаю, но сейчас сияние её зелёных глаз буквально прожигает меня насквозь. Всё внутри сжимается. Что это такое со мной? Я прикасаюсь к щеке Маши, и она вся вздрагивает и закрывает глаза. Маленькие мурашки покрывают её плечи, которые не закованы в гипс. Не могу удержаться. И левой рукой буквально глажу её уже не такую нежную, сморщенную не то от аварии, не то от мурашек, кожу. Пробегаюсь пальцами от локтя до плеча и обратно. Продолжаю смахивать слёзы с лица Маши, но она похоже что вновь плачет из-под закрытых глаз. Я чувствую, как она вся так и млеет. Чёрт, мне хочется. Хочется вернуть всё назад. И вот я тянусь к ней.

— Что, уже целоваться лезем? — спросила Маша, открыв глаза.

— Что? Да о чём ты? Тебе лишь бы мечтать. Какое там целоваться? У меня же есть девушки. Я просто сел поближе к тебе, чтобы было удобнее. Ну, вот и всё. Теперь можно и кушать. Тебя как, надо уговаривать как ребёночка? Ну, там за маму, за папу.

— Открой ротик, самолёт летит прямо в него? Вань, ты же сам говорил, что прошло уже три года. Я уже студентка.

— Ну и что? Ты и тогда вела себя куда непосредственнее своего возраста.

— Ты про рыцаря и принцессу? — засмеялась Маша.

— Да хотя бы взять их. Ну что за бред, называть друг друга рыцарем и принцессой? Когда тебе 15, а мне 20.

— Бред? А кто это начал?

— Кто? Ты ведь.