В итого он все-таки отправился к телефону, сделал четыре или пять коротких звонков, а когда вернулся ко мне, объявил, что завтра Джуберт должен предстать перед судом округа Камберленд для слушания по обвинению в нескольких попутных преступлениях — по большей части включающих в себя воровство. После этого Брендон сказал мне, что если я действительно серьезно настроена — и если у меня есть в запасе шляпка с вуалью — он берется показать мне Джуберта. Я моментально согласилась на все его условия и хоть на лице Брендона была написана уверенность в том, что он совершает самую большую ошибку в своей жизни, он дал мне слово заехать за мной завтра и отвезти в суд. И слово свое он сдержал.

Джесси снова остановилась, потом продолжила печатать, но немного медленней, глядя сквозь мерцающий экран в события вчерашнего дня, когда сегодняшние шесть дюймов снега висели в небе лишь серой туманной перспективой. Она увидела, как впереди зажигаются синие мигалки, как голубой «Бимер» Брендона начинает тормозить.

Мы немного опоздали к началу слушания, потому что на шоссе I295 перевернулся грузовик — пришлось ехать в объезд. Брендон не сказал ни слова, но я чувствовала, что он от души надеется на то, что мы опоздаем, что Джуберта доставят обратно в камеру окружной тюрьмы в самом конце крыла повышенной безопасности, однако охранник на входе в зал сообщил нам, что слушание еще идет, хотя завершения его осталось ждать совсем недолго. Открыв передо мной дверь судебного зала, Брендон нагнулся к моему уху и тихо шепнул: «Опусти вуаль, Джесс, и ни в коем случае не поднимай ее». Я исполнила его просьбу и, взяв меня за руку, Брендон провел меня за дверь. Зал суда…

Джесси перестала барабанить по клавишам и повернувшись к окну, уставилась в сгущающиеся сумерки широко раскрытыми, серыми и пустыми глазами.

Она вспоминала.

Зал суда был освещен свешивающимися с потолка круглыми лампами того сорта, которые всегда напоминали Джесси о дешевых магазинах ее детства. В самом зале царила сонная атмосфера подготовительной школы в конце зимнего дня. Двигаясь между рядами стульев, она чувствовала две вещи — руку Брендона, держащую ее за запястье, и вуаль, опустившуюся ей на щеки подобно паутине. Эти два ощущения, слившись воедино, неожиданным образом воскресили в ней воспоминания о свадьбе.

Перед столом судьи стояло двое судейских — адвокат и прокурор. Подавшись вперед, судья напряженно смотрел в поднятые к нему лица, прислушиваясь к тому, что по-очереди говорили ему судейские. Все трое были поглощены негромким разговором, очевидно касающимся профессиональных деталей следствия. Три служителя закона напомнили Джесси ожившие иллюстрации Боза к романам Чарльза Диккенса. Возле американского флага стоял судебный пристав. Возле него сидящая за столиком стенографистка ожидала официального возобновления обсуждения дела, судя по ее выражению лица мало ее волнующего, и надеялась на скорейшее его завершение. И наконец, за длинной стойкой из коричневого полированного дерева, разделяющей dbe части зала, одну отведенную зрителям, другую — обвиняемым, ближе к концу этой стойки сидела невероятно высокая и нескладнотощая фигура, облаченная в оранжевый тюремный комбинезон. Рядом с обвиняемым сидел мужчина в костюме, очевидно второй адвокат. Человек в оранжевом комбинезоне, склонившись над лежащим перед ним блокнотом с листками желтой бумаги, как казалось, что-то неторопливо записывал.

Где-то в невероятной дали, за миллион миль отсюда, Джесси почувствовала, как рука Брендона Милерона крепче стиснула ее запястье.

— Ближе нельзя, — тихо пробормотал он.

Вырвавшись, она двинулась дальше сама. Брендон ошибается; они подошли недостаточно близко. Брендон не имеет ни малейшего представления о ее мыслях и чувствах, но ничего, она это переживет; сама-то в себе она разбиралась как нельзя лучше. На краткое время все ее голоса превратились в один голос; она двигалась, пронизанная одной ясной и непоколебимой уверенностью если теперь она не подойдет к нему достаточно близко, если расстояние разделяющее их с Джубертом сейчас не сократится до самого возможного минимума, то никогда и ни за что потом она не сможет надеяться на то, что избавится от Джуберта навсегда. Он так и останется прятаться в ее шкафу, вечно будет тихо лежать под кроватью по ночам, поджидать ее за окном, злобно улыбаясь своими пухлыми и бледными, словно тесто, губами, между которыми знакомо блестят далекие золотые коронки.

Быстро подавшись вперед, она шагнула к полированной стойке разделяющей зал, чувствуя, как тончайшая сетка вуали прикоснулась к ее щеке наподобие крохотных внимательных пальцев. Она слышала, как за ее спиной о чем-то взволнованно бормочет Брендон, но звуки его голоса приносились к ней словно бы с безопасного уже расстояния в несколько световых лет. Неподалеку от нее (но так же на другом континенте), адвокат бормотал, вытянувшись к судье: «…я считаю, что в этом вопросе штат должен оставаться непреклонным, Ваша честь, поскольку, стоит только взглянуть в дела прошлых лет — самым лучшим примером тут будет Касторгай против Холлиса…

Стоящий уже совсем неподалеку от нее судебный пристав бросил на нее подозрительный взгляд, но тут же успокоился, когда Джесси подняла вуаль и улыбнулась ему. Не спуская с нее глаз, судебный пристав быстро ткнул отставленным большим пальцем в сторону Джуберта и покачал головой, смысл чего Джесси, в ее теперешнем сверхпроницательном и возбужденно-эмоциональном состоянии был понятен яснее ясного. Проще газетного заголовка: Держитесь подальше от этого чудовища, леди, он настоящий тигр. Не подходите ближе, иначе он сможет достать вас своими когтями. Заметив позади Джесси Брендона, торопящегося снова схватить свою спутницу за локоть, с видом эдакого вернейшего и внимательнейшего рыцаря, судебный пристав окончательно успокоился, благо что не расслышал приглушенного рычания Брендона: «Опусти вуаль обратно, Джесси, опусти ее и закрой лицо, черт возьми!»

Она не только не повиновалась ему, но даже не оглянулась в его сторону. Она знала что его угрозы пусты — в этом официальном окружении Брендон не решится устраивать сцен и сделает все, чтобы избежать любого шума (на худой конец лично оставшись непричастным) но даже если бы он решился на скандал, все равно ей было бы на это наплевать. Брендон ей нравился и даже очень, но те дни, когда она делала то-то и то-то и поступала так-то и так-то просто потому, что так ей велели сделать и поступить мужчины, давно минули. Она продолжала отмечать на периферии своего сознания p`qqepfemmne шипение Брендона, профессиональную воркотню судьи, адвоката защиты и окружного прокурора, обратное возвращение судебного пристава в свое полукоматозное состояние, в котором его лицо приняло дремотное и совершенно отстраненное выражение. На собственном лице Джесси осталась замороженная улыбка, та самая, что мгновенно разоружила судебного пристава и ее сердце в груди билось часто-часто. Теперь ее и стойку разделяло всего пара шагов пара небольших шагов — и неожиданно она увидела что за «записи» делал Джуберт в своем блокноте. Он ничего не писал, нет. Он рисовал. На его грубом рисунке был изображен мужчина с огромным вставшим пенисом толщиной с бейсбольную биту. Мужчина на рисунке Джуберта, наклонив голову вниз, умело отсасывал сам у себя. Она отлично видела всю картинку Джуберта, но от самого Джуберта ее сознание регистрировало только небольшой фрагмент бледной щеки, да мысок темных волос на фоне этого бледного фрагмента.

— Джесси, не смей… — снова начал Брендон, хватая ее за руку.

Даже не оглянувшись назад, она решительно вырвала руку; все ее внимание было сосредоточено на Джуберте.

— Эй! — громко шепнула она ему, так как шепчут на сцене комики. — Эй, ты!

Никакой реакции, пока еще никакой. Она вздрогнула от острого ощущения нереальности происходящего. Неужели это делает она? Может такое случиться на самом деле? Как она может вытворять такое? До сих пор никто не замечает ее, разве это не странно?