Ей было двадцать восемь лет. Звали ее Элисон Мууди. Его мать буквально таяла от удовольствия во время праздничного обеда в честь ее дня рождения. Они расстались с ней гораздо теплее, чем когда бы то ни было. Такого в их отношениях не было уже много лет.

Однако, выехав на МП, ведущую к Лондону, Марк мысленно вернулся не к Элисон Мууди, а к Нелл Джордан.

Проснувшись среди ночи от очередного ночного кошмара, вся в поту, с отброшенным одеялом, Нелл решила, что ей пора наконец взять себя в руки и привести мысли в порядок.

Позвонив в одно место, во второй половине этого же дня она ехала на север.

Маргарет уже не было в психлечебнице. Ее выписали несколько лет назад и поместили в отдельное крыло специализированной больницы, где присматривали за умственно отсталыми и тихопомешанными больными. Именно такой и была Маргарет. В течение долгих лет ее болезнь постепенно прогрессировала. Она уже не могла разговаривать и теперь просто часами сидела в кресле и сосала большой палец. И еще она постоянно качалась. Но бывали случаи, когда она выходила из этого состояния и начинала проявлять необычайную агрессивность и жестокость. В последний раз, когда Нелл навестила сестру, ей посоветовали больше сюда не приезжать. Маргарет уже не узнавала ее. Казалось, что теперь она уже не узнает никого, кроме одной из медсестер, которой еще как-то удавалось достучаться до ее сознания и чей голос хоть как-то мог успокоить Маргарет во время внезапных вспышек гнева. Но сегодня она пока была спокойной. Когда Нелл вошла в палату, сестра сидела в своем любимом кресле. Оно было придвинуто к окну, откуда открывался вид на торфяные болота Нортембрайена.

– Маргарет, ну-ка посмотри, кто к тебе пришел... – обратилась к ней сестра, сопровождавшая Нелл. Но Маргарет не обратила на них никакого внимания. Она продолжала раскачиваться в кресле и сосать палец.

– Я принесла ей подарок. – Нелл достала из сумки коробку конфет. – Она очень любила именно эти. Ей можно их есть?

– Не все сразу. Попробуйте дать одну... Нелл достала конфету и протянула ее сестре:

– Маргарет, ты помнишь, как ты любила эти конфеты? Никакого ответа. Маргарет, казалось, не только не узнавала сестру, но и не слышала ее голоса.

– Не расстраивайтесь, – сказала медсестра. – Для Маргарет это вполне обычное состояние.

– Но она хоть когда-нибудь говорит?

– За те пять лет, что я здесь работаю, я ни разу не слышала ее голоса.

– Но что же она делает все это время?

– Качается и сосет большой палец.

Нелл провела с Маргарет полчаса, во время которых та так ни разу и не взглянула на нее, все время раскачиваясь в кресле и невидящим взглядом уставясь на болота. В конце концов Нелл встала и вышла из комнаты. Она спросила, с кем можно поговорить о сестре более основательно. Через несколько минут ее пригласили в кабинет, где ее ждал невысокий мужчина средних лет с рассеянным взглядом и характерным кашлем курильщика. На столе перед ним лежала толстая история болезни.

– Вы сестра Маргарет?

– Да.

– Мне кажется, что мы раньше не встречались.

– Я не была здесь уже несколько лет. Мне объяснили, что это все равно было бы пустой тратой времени. Сейчас я звоню сюда раз в две-три недели, – слабым голосом проговорила Нелл. – Она ни тогда меня не узнавала, ни сейчас. Теперь я понимаю, почему меня просили не утруждать себя и не навещать Маргарет.

– А откуда вы приехали?

– Из Лондона.

– Понятно... – Он задумчиво посмотрел на папку. – Я не могу обнадежить вас. Ваша сестра никогда не выйдет из состояния, в котором сейчас находится. Ее болезнь прогрессирует. Она неизлечима. К сожалению, она никогда больше не сможет стать нормальным членом общества, как другие больные.

– Мне сказали, что она совсем не разговаривает.

– Да, совсем.

– И что, никакой надежды?..

– Нет... Мы многого еще не понимаем в этой болезни. В конце жизни ей понадобится уход...

Нелл какое-то мгновение помолчала, а потом спросила:

– Вы знаете, что она была изнасилована собственным отцом?

– Да.

– Может быть, это послужило причиной для развития первичных признаков болезни, которые в другой ситуации могли бы не проявиться?

– Возможно. Но, повторяю, мы пока многого не знаем. Ни причин болезни, ни того, отчего она прогрессирует. Ваша сестра агрессивно реагирует на любое упоминание о мужчинах, не исключено, что в ее памяти слишком сильны впечатления детства. Ее молчание скорей всего означает защиту от окружающего мира, причинившего ей боль. Трудно сказать что-либо конкретное в отношении развития болезни. Характерно, что проявления насилия с ее стороны носят явно деструктивный характер, они настолько пронизаны неистовой яростью и ненавистью, что порой просто удивляют. Однако, выместив на чем-нибудь свою ярость, она быстро успокаивается. До следующего случая.

– Имеет ли смысл посещать ее в дальнейшем?

– Только для успокоения вашей совести. Ни для чего больше. – Врач закрыл историю болезни.

«Вот и все, – думала Нелл, проходя по длинным пустынным коридорам больницы. – Я надеюсь только, что ты уже жаришься в аду, отец. Ты должен быть там за то, что сделал с нами! Пользуясь своей властью, ты заставлял нас беспрекословно подчиняться. Я надеюсь, что ты за все получил по заслугам».

Нелл была настолько возбуждена, что не могла управлять машиной. Некоторое время еще сидела в машине без движения, чувствуя, как затихают отголоски ее ярости, вполне способные привести к необдуманному поступку.

«Маргарет ты теперь уже ничем не поможешь. Слишком поздно. Говорят, ей было поздно помогать с самого начала... Если бы я тогда могла что-нибудь сделать... остановить его... Мне надо было рассказать правду намного раньше... Если бы я сделала это, то, может быть, спасла бы свою сестру. Я должна была все рассказать...

Ну ладно, – продолжала она мысленный разговор, крепко сжимая руль, – теперь у меня наконец появился шанс хоть что-то сделать... чтобы искупить свою вину. С Маргарет я опоздала, но если сумею хорошо сыграть свою роль, то, наверное, помогу спасти других детей. Это самое малое, что я должна предпринять в сложившейся ситуации», – решила она, чувствуя в душе боль и все равно продолжая мучить себя.

Когда спустя два дня Марк Стивенс подошел к ее маленькому домику и позвонил в дверь, перед ним снова предстала знакомая и в то же время неизвестная женщина.

– Элли? – наконец произнес он.

– Да. О чем вы задумались?

Он последовал за ней в гостиную, где она прошла в другой угол комнаты и повернулась к нему, как великолепная манекенщица. Волосы были распущены и завиты мелкими локонами, лицо с великолепной косметикой, отчего ее красота как бы удваивалась: глаза подведены тонкими стрелками, рот – как два ярко-красных лепестка, легкий, почти незаметный румянец щек. Ногти накрашены ярко-красным лаком, удачно сочетавшимся с цветом губной помады. На Нелл были очень тонкие черные колготки; чулки она не могла надеть из-за слишком короткой юбки. Взяв с соседнего кресла накидку из чернобурки, она набросила ее на плечи и завернулась.

– Чернобурка снова вернулась в моду в Нью-Йорке в прошлом году. Им не надо бороться с организациями по защите животных, как у нас. Элли должна носить свои старые вещи, потому что она не может так просто их выбросить. Вся моя одежда американская, и если вы присмотритесь, то заметите, что далеко не новая. Синди тоже будет присматриваться, она всегда так делает. Она очень не любила, когда у кого-то были вещи лучше, чем у нее. Сомневаюсь, чтобы за эти годы она хоть чуть изменилась. Да, она не раз спрашивала меня, что лучше, а что хуже, потому что у нее самой не было никакого вкуса, но это не значит, что она простила бы, если бы я была одета лучше, чем она. На фотографии, которую вы показали мне в прошлый раз, я заметила, что у нее на руке часы с бриллиантами. А Элли, наоборот, будет носить вот такие. – Она протянула вперед руку, и он увидел у нее на запястье «Картье-Риволи», которые были на ней раньше. – Да, они не новые. Я попытаюсь произвести впечатление женщины, знавшей лучшие времена, а сейчас с трудом старающейся сохранить марку, не имея для этого ни средств, ни возможностей. Да, и еще: встреча обязательно должна быть случайной. Если Синди подумает, что я решила положить глаз на ее мужчину, то тогда ее ревность меня погубит. Надо продумать вариант встречи, при котором Синди должна меня узнать. Итак, как мы поступим?