Этому предшествовало взятие Градешти 2 июля, но успех не был закреплен из-за недостатка сил. Терцы и осетины оставили селение. Ушли оттуда и турки. Бой у Градешти не был оценен по достоинству высшим командованием. Многие воины с горечью вспоминали о зря пролитой крови. Только командир бригады кавказцев с восхищением писал о молодецком штурме Градешти: «Как лава с гор, спустились осетины, рвавшиеся в бой, и смешались с красными верхушками кубанских казаков».

С утра 3-го июля войска 9-го армейского корпуса начали движение на Никополь. Командир 5-й пехотной дивизии Шильдер-Шульднер прислал в Кавказскую бригаду распоряжение: «…Вашей бригаде, кроме охранения моего тыла, следует наблюдать дорогу из Никополя и в Никополь». Это означало, что бригада должна перерезать шоссе Никополь — Плевна, единственное сообщение между названными городами.

Шильдер-Шульднер направлял 17-й Архангелогородский полк для овладения Градешти, но надобность в этом отпала: накануне, под ударами казаков и осетин турки очистили это село и не возвращались туда.

Для выполнения приказа командира 5-й дивизии полки Кавказской бригады заняли возвышенность между селами Шамли и Самовид. Из этого пункта можно было хорошо просматривать все окружающее пространство от берегов Осмы до Дуная и прочно удерживать шоссе Никополь — Плевна.

В ночь с 3 на 4 июля полки бригады кавказцев столкнулись с крупной группировкой турецкого низама, пытавшейся прорваться на Плевну.

Командиры полков Левис и Кухаренко, разместив свои части для круговой обороны на случай ночного боя, приняли меры усиленного охранения — во все стороны от расположения бивуака выставили разъезды и секреты. Дежурные орудия были заряжены, остальные наведены на ближний огонь картечными гранатами по шоссе.

Люди были до предела утомлены минувшим боем у Градешти, почти двое суток не отдыхали. Но и эта ночь прошла без сна.

Несмотря на принятые меры предосторожности, турецким аскерам удалось разведать расположение ночного бивуака бригады. Турки облегли кавказцев с трех сторон, сделали несколько ружейных залпов и с пронзительным криком бросились вперед.

Ночь была темная. Турецкие всадники натыкались на повозки и орудия. Несколько конных аскеров, во главе с офицером, наскочили на дежурное орудие урядника Костина. Батарейцы встретили их штыками и пулями. Один только аскер остался в живых — сотник Индрис Шанаев постарался спасти его, как «языка». Этот турок оказался ординарцем убитого на батарее офицера и имел при себе ценные бумаги полковой переписки.

Казачья батарея беспрерывно стреляла картечными гранатами по дороге, где могли быть главные силы турок.

Первый приступ отбит. Турки откатились, заняли некоторые высоты и постреливали из винтовок в темноту. Пули пролетали над головами казаков и осетин, не причиняя вреда.

Прорыв на Плевну был для никопольского гарнизона турок вопросом жизни и смерти, поэтому они так отчаянно шли на ночной приступ.

Второй, так же внезапно начавшийся штурм, был снова отбит. Противник притих.

Старшие офицеры бригады посовещались и приняли решение: «Стоять до последнего!»

Прапорщик Хоранов был послан на Осму, к командиру 5-й дивизии. Он вернулся перед второй атакой турок с лаконичным ответом генерала Шильдера-Шульднера: «Держаться!»

Второй гонец, майор Сипягин, выехал на Осму просить подкрепления. Пока Сипягин находился в этой опасной ночной поездке, бригада перегруппировалась для нанесения контрудара.

Перед рассветом подошли две казачьи сотни. Началась атака с двух направлений, а за ней — стремительное преследование турок. Они бежали на равнину между Шамли и Самовидом и попали там под удар засады Кубанского полка.

Вся группировка была уничтожена, за исключением сотни аскеров, которые побросали оружие и сдались в плен. Захвачен был большой обоз и много боевых трофеев.

«В это утро, — писал Тутолмин, — всеми преследовавшими сотнями взято и доставлено на бивуак три знамени, из них два были взяты в бою в одиночных схватках осетинами Бекузаровым и Сокаевым; третье знамя было найдено в обозе».

Перечислив захваченные трофеи, командир бригады далее рассказывает: «Вся эта добыча находилась у нас утром 4 июля. Первая же часть обоза, захваченная осетинами, и знамя, отбитое Бекузаровым, были доставлены на Осму в то время, когда пришло известие о сдаче турками Никополя. Сокаев отнял знамя позднее Бекузарова у пехотинца, сорвавшего полотно с его древка. Турок упорно отстреливался от преследовавших его осетин, но был сражен пулей Сокаева».

Победу у Самовида кавказцы добыли при совершенно незначительных потерях — трое убитых и пять раненых.

О численности турецкого отряда и его потерях свидетельствует в своем дневнике капитан генерального штаба Стромилов, ездивший по делам службы 5-го июля в крепость Никополь. Стромилов слышал от пленных турецких офицеров, в том числе и от офицера турецкого генерального штаба, хорошо говорившего по-французски, следующее: «Отряд, попытавшийся пробиться сквозь линию нашего обложения, состоял из шести рот лучшего низама при двух крупповских орудиях, конвоировавших транспорт с имуществом в Виддин или Плевну, и нескольких батальонов, на которых возложена была задача способствовать благополучному переходу этих шести рот и транспорта за реку Вид. Роты были окончательно уничтожены и рассеяны Кавказской бригадой. Темнота ночи, гром орудий 1-й конно-горной батареи ввели их в заблуждение, несомненно поколебавшее их нравственные силы и ослабившее их сопротивление в день падения Никополя».

В этом же дневнике капитан Стромилов отмечал, что аскеры, бежавшие с места боя в сторону Никополя, принесли преувеличенные сведения о «значительных силах русских».

Турецкий отряд погубила паника. Верным спутником бригады кавказцев была железная выдержка — даже в сумятице ночного рукопашного боя. Лучшим доказательством этого являются захваченные знамена турок.

«В ту ночь, — говорил полковник Левис, — осетины просто утешили меня своим хладнокровием».

Ночным сражением 3–4 июля заканчивалась первая страница боевых действий Кавказской бригады. Закрывая эту славную страницу, командир бригады отдал должное беззаветной храбрости сынов Иристона:

«Осетины в голове Кавказской бригады первыми вступили в бой за Дунаем, и если им приходилось бывать последними, то только при отступлении».

Осетинский кавалерийский дивизион был сформирован в 1876 году из добровольцев и снаряжен за счет осетинского народа в дар русской армии. Через год он стал составной частью Владикавказско-осетинского полка. И джигиты Иристона[10] сражались плечом к плечу рядом с лучшими сотнями терских казаков.

Брат художника Василия Васильевича Верещагина, сотник Владикавказско-осетинского полка Александр Васильевич Верещагин, в своих воспоминаниях писал: «В тот же день я побывал в Осетинском дивизионе. Какой весь видный народ осетины — молодец к молодцу, точно на подбор! Весь дивизион состоял из охотников… Что мне в особенности бросилось в глаза у осетин, так это их осанка и походка. Каждый имел походку, точно князь какой: выступал важно, степенно, с чувством собственного достоинства…» А. В. Верещагин рассказывает о добротных лошадях и богатом вооружении осетинских всадников. В воспоминаниях А. В. Верещагина есть такой знаменательный эпизод.

Накануне похода Кавказской бригады за Дунай молодой генерал М. Д. Скобелев (сын генерала Д. И. Скобелева) был еще без определенной должности и рвался в бой.

На той стороне реки, у подножия лесистой горы, занимала небольшой плацдарм 14-я пехотная дивизия генерала Драгомирова. Чтобы расширить участок прорыва, необходима была конница, а она еще не перешла Дунай из-за неготовности моста. Молодой Скобелев приехал к командиру Кавказской казачьей бригады Тутолмину с предложением переправиться через реку вплавь на конях. Тутолмин и Левис наотрез отказались, считая, что такая попытка может окончиться гибелью всей бригады. Дунай был в разливе — шириной до 4-х верст. Скобелев все же набрал охотников и пустился вплавь.