Задыхаясь, с колотящимся сердцем, Кейт ждала, что скажет ей Марш. Она знала, что перешла черту. Знала, что не имеет права осуждать его поведение. Но больше молчать она не могла.

Марш не мог видеть боль и обиду в глазах Сабрины, когда он заявил ей, что не любит мороженого. С таким же успехом он мог бы сказать девочке, что не любит ее, и ее реакция была бы точно такой же.

Воздух в комнате искрился от напряжения, а молчание все тянулось и тянулось.

— Ты закончила? — спросил Марш с тихой яростью в голосе.

— Пока да, — с вызовом ответила Кейт, не зная, как понимать его вопрос.

— Ты всегда читаешь нотации своим пациентам?

— Только тем из них, кто этого заслуживает. А ты еще хочешь обедать? — поинтересовалась она, решив переключиться на другую тему.

Кейт взяла поднос и поставила его Маршу на колени, но прежде чем успела отойти, доктор схватил ее за руки. Она ахнула, как от ожога, чувствуя, как их обоих охватывает какое-то странное, хмельное и возбуждающее напряжение.

Марш подался вперед, теперь их лица разделяли считанные сантиметры. Кейт ощущала щекой его дыхание, вдыхала знакомый запах мужского тела, запах, сводящий ее с ума, пробуждающий в ней такую страсть, которую не мог вызвать ни один другой мужчина.

— Я бы так сказал, — протянул Марш глубоким и звучным голосом, от которого у нее подкашивались колени. — Ты дала мне пищу для размышлений. — Он рассеянно погладил большим пальцем запястье Кейт, приведя ее в еще большее смятение.

— Отлично, — ответила девушка хриплым от волнения голосом. В ней просыпалось желание, которого она не чувствовала слишком давно. Близость Марша и его прикосновения взволновали ее до глубины души, разожгли в ней пламя, охватившее каждую частичку ее существа.

За последние дни ей довольно часто приходилось близко общаться с Маршем. Кейт обязана была проверять его швы, помогать переодеваться и менять повязку на руке, и каждый раз при виде его сильного мужского тела ее охватывало возбуждение.

Как ни пыталась она сохранять дистанцию между медсестрой и пациентом, ей все труднее было бороться с желанием взъерошить его густые темные волосы, поцеловать поджатые губы или погладить загорелые, широкие плечи.

Кейт даже радовалась, что Марш не может ее видеть. Но замечает ли он ее возбуждение?

— Пойду проведаю Сабрину, — сказала она, желая освободиться.

— Давно пора. — Девушка едва не вздохнула от облегчения, когда Марш отпустил ее руку. — Именно за это я тебе и плачу.

— Ты прав.

— Забери поднос. Я не голоден.

Кейт без возражений схватила поднос и бросилась к двери.

Марш несколько долгих секунд ждал, пока схлынет ярость. Его все еще трясло после едких слов медсестры, но у него хватило мужества признать ее правоту. Он не находил оправданий своему эгоистичному поведению и нежеланию общаться с собственной дочерью.

Да, за эти несколько лет ему пришлось пережить немало ударов судьбы, и последний оказался самым сокрушительным. Но он же все-таки взрослый мужчина! Ему тридцать семь лет, а значит, он гораздо лучше подготовлен к жизненным трудностям, чем невинная и беззащитная пятилетняя девочка.

Он погряз в жалости к себе, дожидаясь, не слишком терпеливо, пока вернется его зрение, и вымещая растущее раздражение на Сабрине и Кейт. Да уж, образцовым пациентом его не назовешь. Но Кейт выполняла свои обязанности без единой жалобы. До сих пор. Она устроила ему нагоняй лишь потому, что он несправедливо обошелся с дочерью. И у нее было полное право сердиться.

Авария перевернула его жизнь вверх дном, заставила забыть о главной цели возвращения в Кинсайд. Но вопреки данному себе обещанию наладить отношения с Сабриной, он продолжал отталкивать ее от себя. И если он и дальше будет зациклен на возвращении зрения, то навсегда останется в тупике, в который сам себя загнал.

— Кейт? Сабрина? — крикнул Марш, выходя из ванной комнаты. Ему послышались голоса в коридоре.

После ухода Кейт он целый час потратил на исследование своей спальни и измерение расстояний в шагах между кроватью и дверью во всех возможных направлениях. Теперь Марш знал расположение каждого предмета в комнате. Он несколько раз спотыкался и сбросил с комода пару безделушек, но довел свое дело до конца. Зато сейчас он чувствовал себя гораздо увереннее. А после того, как принял душ, и вовсе пришел в восторг от своих успехов. Впервые после приезда на ранчо Марш почувствовал себя человеком.

Кейт легонько постучалась в комнату Марша. Ей было стыдно за свою вспышку и хотелось убедиться, что все в порядке.

— Кейт? Это ты? — спросил Марш, открывая дверь.

— Да, — удивленно ответила она.

На мгновение ей показалось, будто к нему вернулось зрение. Марш смотрел прямо на нее, и у нее сердце зашлось от испуга.

На нем был махровый банный халат, а его волосы казались влажными и растрепанными.

— Сколько времени? — вопрос Марша прервал неловкое молчание.

— Половина восьмого.

— Сабрина спит?

— Да, я только что…

— Хорошо. Входи. Нам нужно поговорить. — Его голос был очень серьезным, и у Кейт душа ушла в пятки. Неужели он собирается ее уволить?

Марш шагнул назад, затем повернулся и, на глазах у приятно изумленной медсестры, уверенно направился к креслу.

Кейт последовала за ним, вдыхая лимонный аромат мыла и шампуня. Внезапно до нее дошло, что Марш только что принял душ, и, скорее всего, под этим винно-красным халатом на нем ничего нет.

Девушка судорожно сглотнула, ощутив нарастающее возбуждение. Она попыталась представить, каково было бы обнять его обнаженное тело, и от этих чувственных образов ее бросило в жар.

Глубоко вздохнув, она выругала себя за эти грязные мысли. Неужели после всех этих лет она не способна контролировать свою тягу к Маршу? Тем более после всех обид, которые он причинил ей и Сабрине?

— Я принял решение. — Марш сразу же перешел к делу.

— Вижу, — ответила Кейт, стараясь сохранить веселый тон, чтобы он не догадался об охватившем ее чувстве разочарования.

— Я обдумал твои слова. И ты совершенно права. Мне действительно пора прекращать жалеть себя и начать заботиться о собственной дочери. — Его голос был виноватым. — Я вернулся домой в Кинсайд, чтобы мы с Сабриной могли начать новую жизнь. Надеюсь, еще не слишком поздно… — он умолк.

У Кейт сдавило сердце.

— Никогда не поздно. Я знаю, что Сабрина нервничает и немного боится, но у детей есть потрясающая способность восстанавливаться после любых потрясений. Нужно только, чтобы они чувствовали себя любимыми и нужными кому-то.

Марш слегка нахмурился.

— Сдается мне, Кейт, ты знаешь это из собственного опыта. Правда?

Она похолодела.

— Почему ты спрашиваешь?

— Что-то такое прозвучало в твоем голосе. У тебя было тяжелое детство?

Его тон был таким сочувствующим, что на мгновение у Кейт возникло желание ответить «да». Но она до сих пор стыдилась своего отца-алкоголика, и этот стыд мучил ее, словно незаживающая рана.

— Мое детство тебя не касается, — огрызнулась девушка, отчаянно желая сменить тему.

— Прости. Я не хотел совать нос в чужие дела. Ты совершенно права. — Марш помолчал. — Это уже начинает надоедать… то, что ты всегда права, — шутливо добавил он.

— Ты всего лишь подтвердил старую поговорку о том, что врачи — худшие пациенты. Тем более, это ведь так тяжело — неожиданно ослепнуть.

— Да уж, нелегко. — Марш вздохнул и провел рукой по влажным волосам, затем небрежно поправил разъехавшиеся полы халата, но Кейт успела заметить полоску кожи на его покрытой темными волосами груди.

Ее окатила жаркая волна возбуждения.

— Где твоя повязка? — спросила Кейт, желая отвлечься. — Рука уже не так беспокоит?

— Да. К счастью, это легкое растяжение. — Марш умолк, повернулся к комоду, нащупал ручку и выдвинул верхний ящик. — Лучше уж я оденусь. У меня остался хоть какой-нибудь шанс получить свой обед?